Друзья шагали расхлябанной походкой, засунув руки в карманы, держась на расстоянии друг от друга, и распевали, как положено, каждый свою песню:

Эх, каблучки-подковочки!

Задира вдруг резко оборвал перенятую у Сырка песню.

— Видал, какая рожа у него была?

Эх, каблучки-подковочки!

Звонкая песня вновь огласила безлюдный отрезок бульвара под навесом зеленых, как бильярдный стол, сосен. Но Альдуччо его не слушал; он сосредоточенно выводил собственную мелодию, полузакрыв глаза, подавшись вперед и самозабвенно мотая в такт головой из стороны в сторону.

Над Палатином показался тонкий-тонкий, подернутый дымкой месяц, которому, однако удалось осветить долину, и черные кусты, и булыжник, и кучи мусора. Прохожие поглядывали друг на друга исподлобья и жались поближе к стенам полукруглого цирка “Массимо”. Альдуччо с Задирой подошли к ограде, за которой высились припудренные лунной пылью развалины цирка, и увидали сидящих группками мужчин, парней и малолеток; чуть поодаль, возле трамвайного кольца, мельтешили в темноте сходящиеся и расходящиеся тени.

— Глянь-ка — все на дело вышли! — Задира прикрыл рот ладонью, давясь от смеха.

Облокотившись на ограду и толкая друг друга в бок, они продолжали тихонько смеяться. Даже не смеялись, а лишь кривили рты в ухмылке и сплевывали. Но и с этим скоро пришлось завязать, потому что к ним решительно двинулась одна из шлюх и друзьям сразу стало не до смеху: на вид ей было лет семьдесят. Не сговариваясь, они быстро пошли прочь вдоль стены, сделав серьезные лица и стреляя глазами по сторонам, будто выискивая кого-то среди озаренных лунным светом развалин, среди солдат в увольнении, беспризорных юнцов и шлюх всех мастей, которые, как обычно, затеяли меж собой перепалку.

— Того гляди, разденут! — говорил на ходу Задира. — Давай-ка отсюда прямо в Санта-Каллу — черт, как жрать хочется, хоть ложись да помирай!.. — Помолчав немного, он указал на субъекта, проезжавшего мимо в шикарной машине. — Во кому в жизни везет! Как по-твоему, справедливо это: ему всё, а нам ничего? Ну погоди, не всё тебе от пуза жрать, будет и на нашей улице праздник! — Он умолк и зашагал дальше, сложив губы в брезгливую гримасу.

Они вышли на виа дель Маре, к тенистому парку, на высшей точке которого был расположен храм Весты.

— Ишь ты! — Задира чуть присел и стал напряженно вглядываться в чащу деревьев.

— Ты чего? — спросил Альдуччо, не зная, то ли следить за его взглядом, то ли послать его куда подальше.

Задира восхищенно присвистнул.

— Кур, что ль, созываешь? — поинтересовался Альдуччо.

— А ничего курочки! — воскликнул Задира.

“Курочками” оказались две девчонки, сидящие на ступенях храма: крашеные блондинки в коротеньких юбочках под названием “хочу мужа” и в кофточках с таким вырезом, что все титьки наружу.

Они молчали и словно бы не видели ничего вокруг; их мечтательные взгляды скользили куда-то вдаль, мимо клумб, спускавшихся кругами к набережной, мимо пьяцца Бокка-делла — Верита, мимо арки Джано, мимо старой церкви. Пронзительный свет месяца озарял окрестности, будто днем.

Задира и Альдуччо, напевая себе под нос пошли было вразвалочку к Понте-Ротто. Но вдруг разом передумали и не спеша вернулись обратно.

Красотки при виде их даже не шелохнулись, вроде бы и не заметили. Приятели гордо промаршировали мимо, хотя видом своим напоминали двух псов, которых безжалостно погнали палкой. Пройдя немного по виа Дель Маре, они набрались храбрости и решили предпринять еще одну попытку. Сделали вид, будто гуляют по аллеям и дышат воздухом, а до этих розанчиков им и дела нет. Но девицы опять не удостоили их взглядом. Тогда Альдуччо и Задира обогнули храм с другой стороны, вошли под тень колоннады и начали потихоньку продвигаться к освещенному луной участку Бокка-делла — Верита.

Девчонки сидели все так же молча и неподвижно, привалившись спиной к желтым, облезлым перилам лестницы.

— Тебе которая больше нравится, — спросил Задира, — блондинка или рыжая?

— Обе, — ответил без колебаний Альдуччо.

— Куда ж тебе обеих-то? — удивился Задира.

— Или обеих, или ни одной, — серьезно отозвался Альдуччо. — А то одну возьмешь — вторая обидится.

— Ща, обиделась! — проворчал Задира. — Нужен ты им больно! Эти небось мешков с день.

— Да ну тебя, — возразил оптимист Альдуччо, — а мы чем плохи?

— Рискнем, что ль? — помолчав, предложат Задира.

— А то! — согласился Альдуччо.

Но ни один, ни другой не тронулись с места, а продолжали негромко пересмеиваться, прячась в тени и выставив под лунный свет лишь острые носки ботинок. Девицы начали подавать признаки жизни, что малость приободрило искателей приключений.

— Эй, дай-ка закурить! — повысив голос, обратился к другу Задира.

— Это, между прочим, последняя, — сообщил Альдуччо, доставая сигарету.

— Подумаешь, еще купим!

— Купим! Сколько ж можно на сигареты тратиться?

— Это надо, какая духотища! — воскликнул, отдуваясь, Задира. — У черепахи, и то задница треснет!.. Нет, ей-ей, не могу больше!

Альдуччо в ответ лишь пожал плечами.

— Пошли в фонтане искупнемся, — предложил Задира.

— Шутить вздумал? — рассмеялся Альдуччо.

— А я и не шучу, — выпятил губы Задира.

— Да иди ты, знаешь куда?

Девицы тихонько захихикали.

— Ну пошли, Альду! — вошел в раж Задира.

В полутьме они подошли к чаше и начали расстегивать рубахи; сняли их, бросили на землю, туда, где тень погуще, и остались в майках.

Всклоченные патлы делали их похожими на Самсона и Авессалома. Расстегнув брюки-дудочки, они снова уселись, чтобы стянуть их, не потеряв равновесия.

— Дай хоть ботинки-то снять, небрежным тоном бросил Альдуччо, в душе тая от нежности к новым ботинкам.

Они припрятали в кустах ботинки и сбросили майки, обнажив потные. загорелые до черноты торсы.

— Во, мускулатура! — похвастал Задира, выкатив колесом грудь.

— Прям тебе, — буркнул Атьдуччо, — кожа да кости!

— Эх, каблучки, подковочки, — затянул опять Задира, собирая раскиданные шмотки. Парни по привычке перевязали их ремнями и заткнули под мышку. В полуголом виде они вышли из тени, постояли на ступеньках, освещенные луной, и, надрывая глотки, припустили между клумб к фонтану. Одежду они побросали на траву под цепью ограждения, затем вскарабкались на чашу, — в метре от земли, а то и выше, — и вытянулись на краю во весь рост.

— Чтоб ты сдох, меня дрожь пробирает! — поежился Задира.

— Брось, вода-то теплая, — возразит Альдуччо.

— Ага, что твой суп! — откликнулся Задира, приплясывая на цыпочках, как мартышка.

Альдуччо пихнул его, и он мешком свалился в фонтан.

— Вот это прыжок! — заголосил Задира, выныривая; с волос у него капала вода.

— Ща я тебе покажу, как нырять надо! — крикнул в ответ Альдуччо и прыгнул солдатиком.

Вода выплеснулась из чаши и залила мраморную площадку под фонтаном. Задира, высунувшись из воды по плечи, распевал во всю глотку.

— Да тише ты, полоумный! — одернул его приятель. — Вот нагрянет полиция, поглядим тогда, как ты запоешь.

— Утопленник, утопленник плывет! — придумал новую забаву Задира и лег на воду, опустив лицо.

Но закашлялся и сразу вынырнул, отчаянно отплевываясь и утираясь. Длинные, как у Марии Магдалины, и жесткие, словно стебли шпината, волосы облепили ему лицо.

— Сперва научись — потом выдрючивайся, — добродушно засмеялся Альдуччо.

За три минуты пребывания в фонтане они метров на десять заплескали мощеную аллею вместе с кустами и клумбами.

— Все, я выхожу, — объявил Задира.

— Я тоже. Чего доброго, воспаление легких схватишь.

Они выбрались на край чаши, еще по разику нырнули ласточкой, потом окончательно вылезли из фонтана; у обоих зубы выбивали дробь, а прилипшие к телу трусы стали прозрачными.

— У-у, холод собачий! — приговаривал Задира.

Подхватив одежду, они перепрыгнули невысокое ограждение и принялись бегать взад-вперед наперегонки по скошенной лужайке. Потом в два прыжка взлетели по лестнице под колоннаду, пулей пролетели мимо девчонок и снова окунулись в тень. Девчонки не удостоили их взглядом, но явно все видели, поскольку на губах у них застыли равнодушные и брезгливые улыбки.