Это было неожиданно верно и точно, и Карцев, подавив в себе желание закричать от обиды и злости, мягко произнес:
— Вера! Ну что ты говоришь?.. Ну как тебе не стыдно?..
И в эту секунду раздался телефонный звонок. Карцев сделал движение к телефону, но Вера положила руку на трубку. Она обстоятельно поискала пепельницу, стряхнула пепел и сняла трубку только тогда, когдв телефон позвонил в третий раз.
— Алло, — сказала Вера и посмотрела на Карцева. — Нет, его нет дома…
Карцев пожал плечами, отчаянно стремясь сохранить невозмутимый вид.
Вера положила трубку, встала и тяжело ударила Карцева по лицу.
— Подожди! — сказал Карцев Человечкову. — Подожди, Вася.
— Нельзя, проезжая часть узкая… — буркнул Человечков. — Я вот сразу за мостом прижмусь…
Они переехали тот мост. Машина остановилась, утонув правыми колесами в мягкой пыли обочины. Карцев вылез в эту теплую, ласковую пыль и пошел назад, на мост.
Под мостом хрипло гудела и закручивалась вода. А рядом, параллельно этому мосту, был еще мост железнодорожный.
Солнце уже садилось, и контур железнодорожного моста четко впечатывался в блестящую гладкую воду Нижнего озера и желтовато-розовое небо. Крутая ферма моста поднималась от земли, почти из того места, откуда рос тоненький силуэт сторожевого гриба. Под грибом оловянным солдатиком неподвижно стоял часовой.
Карцев оглянулся. Теперь перед ним открывалось Верхнее озеро и десяток деревянных быков. Редко, как линейные на параде, стояли быки..
— Поехали? — спросил рядом Человечков. — Еще километров шестьдесят топать…
— Поздновато вы приехали, — сказал следователь и посмотрел на часы — Морг-то закрыт…
— И что, теперь ничего нельзя сделать? — спросил Карцев. Он спросил это так деловито и так спокойно, что следователь тут же ответил:
— Нет, почему же… Можно, конечно. — И уныло добавил: — Ищи теперь эту Ядвигу…
— Кого? — не понял Карцев.
— Женщина тут у нас одна… Моргом заведует. После двух с собаками не сыщешь! Бывает, срочное вскрытие — ее нету. Покойника родственникам выдать — ищи свищи… Который год мучаемся. Одно время хотели уволить — не смогли. Не идет никто на эту ставку. Ставка-то мизерная… Вы на машине?
— Да.
— Вы скажите шоферу, пусть к больнице прямо едет. И со двора пусть загонит. А мы с вами за Ядвигой сходим.
По дороге Карцев расспрашивал следователя о его приозерском житье-бытье и узнал, что следователю двадцать семь, и женился он уже здесь, в Приозерске, дочке одиннадцать месяцев, и прокурор все обещает квартиру, да, видно, обещанного действительно три года ждут…
Шли они мимо какого-то длинного забора, потом шагали между ржавыми сухими рельсами, не по черным, а по очень серым растрескавшимся шпалам. И наконец пришли к двухэтажному деревянному дому, около которого мальчишка лет четырнадцати чинил велосипед и сидели три старухи. Старухи посмеивались над мальчишкой и называли его «Мастер Пепка». Мальчишка огрызался и не стеснял себя в выборе выражений. Это еще больше веселило старух, и они, наверное, огорчились, когда к дому подошли Карцев и следователь.
На вопрос следователя, дома ли Ядвига Болеславовна, мальчишка растянул рот в откровенной ухмылке, а одна из старух скорбно поджала губы и ответила:
— Это вам лучше знать. Мы за ей не бегаем.
Следователь вздохнул, поглядел с ненавистью на старух и молча двинулся мимо них к открытым дверям дома. Карцев пошел за ним.
— И ходют к ей и ходют, — послышался демонстративный голос старухи. — И чего, спрашивается, ходют?..
И слышно было, как мальчишка цинично захохотал.
В темном коридоре на втором этаже следователь нащупал какую-то дверь и сказал:
— Здесь, что ли?..
Он постучал, и дверь легко отворилась. Она открылась просто от стука. На высокой постели под ослепительно сверкающим зеленым шелковым одеялом спал краснолицый парень. На спинке кровати висела гимнастерка с погонами старшего лейтенанта. На тоненькой веревочке, протянутой от окна к задвижке печного дымохода, пара стираных мужских носков и портянок с рыжими подпалинами.
— Ошиблись, наверное, — шепотом сказал Карцев.
— Да здесь! Что я не знаю, что ли?.. — зло ответил следователь и огляделся. — Придет сейчас… Далеко бы ушла, дверь открытой бы не оставила. У них туалет во дворе…
По коридору простучали каблуки, и в дверях появилась грубо накрашенная женщина лет сорока пяти. Пьяненько улыбнувшись, она всплеснула руками и ласково сказала:
— Сергей Иваныч! Здравствуйте!.. И вы тоже… Очень приятно.
Нисколько не смущаясь, она поправила на краснолицем парне одеяло, на ходу собрала одну портянку в кулак и сжала — проверила, сухая ли… Все это она сделала одним движением, мягким и удивительно изящным. Движением, которое свойственно очень одиноким и знающим себе цену женщинам. Она даже за стол села, так легко и естественно загородив собой спящего, что Карцев понял, почему к ней все «ходют и ходют» молодые лейтенанты.
— Пойдемте, Ядвига Болеславовна, — сказал следователь. — Вот товарищ из Ленинграда приехал…
— За обоими? Мужчину тоже брать будут?
— Посмотрим, — сказал следователь и встал из-за стола.
— Ну, тогда вы меня извините, — сказала Ядвига. — Я переоденусь…
Следователь и Карцев вышли в коридор.
— Вы вообще-то ей не говорите, что вы родственник… — зашептал в темноте следователь. — Пусть думает, что вы из управления… А то обдерет как липку.
А может, он напрасно ушел в цирк? Бросил тогда все к чертовой матери и ушел. «В профессионалы ушел…» — говорили о нем спортсмены с презрением и завистью. Конечно, говорили, там платят!
А здесь им не платили? По сотне лишних часов приписывали, только бы выступал мастер спорта, только бы в другое общество не переметнулся!..
Ведь не будешь каждому встречному объяснять, что не получилась жизнь у тебя в собственном доме от собственных бед и неумений. А цирк… Цирк, он круглый год мотает тебя по разным городам и, слава богу, не оставляет времени на самокопание… Просто нету времени. Норма — тридцать в месяц. Тридцать выступлений вечером. Тридцать репетиций утром. Четыре выходных, но зато по воскресеньям работаешь три раза. Месяц — один город, месяц — другой, месяц — третий… И различаются города только по гостиницам и квартирным хозяйкам. Ну еще по «ходячкам», может быть… Девчонки такие при каждом цирке. Годами в цирк ходят. Все про цирк знают. В Москве, в главке, молодые акробаты, полетчики, жонглеры так и говорят: «Ты откуда?» — «Из Красноярска». — «Ну как там Валька?» — «Ничего… В этот раз с Димкой Райтонсом гуляла. А ты куда?» — «Во Львов». — «Ох, там, говорят, ходячка новая одна, Луизой зовут…»
А через год встречаешь пополневшую, умиротворенную Вальку или Луизу не в Красноярске и не во Львове, в на манеже Владивостокского цирка, и стоит такая Валька-Луиза в расшитом блестками платье, подрагивает голыми плечами и, трусливо улыбаясь публике, подает своему мужу Димке Райтонсу кольца, булавы и мячи разноцветные… Ассистирует. Замуж вышла. А манеж во всех цирках одинаковый — тринадцать метров…
По больничному двору вокруг грузовика Васи Человечкова гуляли больные в серых халатах с бледно-коричневыми шалевыми воротниками. Короткие кальсоны мужчин и длинные белые рубахи женщин выползали из-под халатов и светились в наступающем сумраке.
— И когда нам уже наконец настоящий морг сделают? — спросила Ядвига, отпирая низкую, окованную кровельным железом, широкую дверь. — А, Сергей Иванович?.. С рефрижератором, с прозекторской… Чтобы все как у людей было… Хоть бы ваша прокуратура надавила, что ли… А, Сергей Иванович?
Белые столбики кальсон и полоски рубах стали заинтересованно стягиваться к двери морга.
— Больные! Отойдите сей минут!.. — крикнула Ядвига. — Это еще что такое? Нашли себе кино!..
Она подняла голову вверх и, уставившись в окна второго этажа, закричала:
— Ну-ка, нянечки! Кто там есть? Позовите-ка дежурного врача!..
Больные покорно разбрелись по углам двора.
