— Да нет. Спасибо. Мне еще в дивизию ехать.

Повар навалил сержанту полный котелок каши с мясом и сказал:

— Не хочешь, как хочешь — ходи голодный!

И повар оглушительно захохотал. Правда, он тут же оборвал хохот, подмигнул сержанту, сказал:

— Вась, а Вась... Я чего спросить тебя хотел...

— Валяй, — ответил сержант, запихивая в рот ложку с изрядной порцией каши.

Повар зыркнул глазами по сторонам, понизил голос и как «свойсвоего» спросил:

— Васька, это верно писаря болтают, что ты раньше в цирке работал?

Рот у сержанта был набит кашей и поэтому он не смог сразу ответить повару. А когда, наконец, проглотил, то посмотрел на повара честными, прямо-таки святыми глазами и сказал:

— Врут, черти. Делать нечего, вот они со скуки и врут.

И сержант снова запихнул огромную ложку каши в рот.

Окруженные офицерами артисты выходили из кирхи. Вокруг стояли солдаты и разглядывали артистов так, как всегда разглядывают артистов.

Четверо мужчин и шесть женщин в штатских москвошвеевских костюмах и платьях выходили из немецкой кирхи в окружении двухсот пропотевших, пропыленных солдатских гимнастерок.

Был конец войны, и каждая гимнастерка бренчала медалями на грязных потертых ленточках.

У старой певицы на длинном пиджаке с огромными ватными плечами был орден «Знак почета».

Тощий подполковник слегка отстал от группы и поманил к себе младшего лейтенанта.

— Ну-ка, начпрода сюда.

Младший лейтенант метнулся в толпу и позвал толстенького старшего лейтенанта, показывая на подполковника.

Старший лейтенант подскочил, откозырял.

— Надо бы банкетик артистам соорудить, — сказал подполковник. — По баночке тушенки на брата, сахару подбрось, спиртику по сто граммчиков. Что там еще у тебя есть?

— Так, товарищ подполковник, я уже предлагал ихней руководительнице, — зашептал на ходу старший лейтенант и показал на старую певицу. — Но они говорят, что им некогда. Им, вроде бы, через два часа уже в штабе дивизии быть нужно. У них там обратно концерт.

— Ну, сухим пайком выдай. Прояви инициативу. Еще раз предложи культурненько... Что за тебя замполит должен думать? — и подполковник сердито ускорил шаг.

— Слушаюсь!

Старший лейтенант обогнал всю группу, взял под козырек перед командиром полка и спросил:

— Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу артистке насчет банкета?

— Обращайтесь, — сказал полковник и вся группа остановилась.

— Я, конечно, извиняюсь, товарищ заслуженная артистка, — культурно обратился старший лейтенант. — Но вы банкетик здесь кушать будете или с собой возьмете?

Полковник вздохнул и в отчаянии отвел глаза в сторону.

Старая певица ласково посмотрела на старшего лейтенанта и, взяв успокоительно полковника под руку, сказала начпроду:

— С собой, голубчик, с собой, если можно.

— Слушаюсь! — сказал начпрод и победно посмотрел на молодых офицеров — дескать, «и мы не лыком шиты!»

— А машина уже за нами пришла? — спросила заслуженная артистка у полковника.

Полковник улыбнулся, сделал жест рукой, говорящий о том, что «сию секунду все будет выяснено», и что-то тихо спросил у замполита.

Замполит кивнул и вопросительно посмотрел на начальника штаба. Начальник штаба пожал плечами и поманил к себе какого-то лейтенантика.

Лейтенантик козырнул, метнулся в толпу солдат, на какое-то время исчез в ней, а потом вынырнул уже за спинами толпы, таща за ремень какого-то солдатика.

Самым грозным образом лейтенант отдал приказ солдату, и солдат, изображая поспешность, потрусил к расположению полка.

Повар курил сигару, с удивлением разглядывал ее после каждой новой затяжки и по-мальчишески длинно сплевывал.

Сержант сворачивал цигарку.

— У тебя что, махра? — спросил повар и сплюнул.

— Ага.

— Кременчугская, моршанская?

— Моршанская.

— Тьфу! Это же не махорка, а «смерть немецким оккупантам!» Дать тебе сигару? У меня еще одна есть.

— Не хочу, спасибо.

— Интеллигент! — рассмеялся повар. — «Не хочу, спасибо!»

Еле волоча ноги подошел солдатик, которого лейтенант послал узнать про машину.

— Оставь покурить, — сказал он сержанту и присел рядом.

Сержант два раза затянулся поглубже и передал окурок солдату.

— Есть будешь? — спросил повар у солдата.

— А чего там у тебя?

— Каша с мясом.

— Ну ее... — отмахнулся солдат и повернулся к сержанту. — Ты не за артистами приехал?

— Нет, я на склад боепитания, за излишками.

— А-а-а. А за артистами никто не приезжал?

— Понятия не имею, — ответил сержант.

Солдат докурил, зевнул, потянулся и встал:

— Спасибо за компанию. Побёг.

И неспеша двинулся в сторону кирхи.

Потом он, непонятно каким образом, запыхавшийся и взъерошенный, торопливо докладывал лейтенанту.

Лейтенант похлопал по плечу и убежал. Солдат посмотрел вслед лейтенанту и лениво стрельнул у кого-то покурить.

А лейтенант уже докладывал начальнику штаба, и тот кивал головой...

Потом начальник штаба что-то шептал замполиту...

Потом замполит отвел командира полка в сторону от артистов и тоже что-то пошептал...

А потом наш сержант стоял перед начальником штаба и тот ему говорил:

— Погрузишь артистов и в дивизию.

— А ящики с боеприпасами куда? Их там штук сорок.

— Мы тебе прицеп дадим. Твоя коломбина потянет?

— Потянет-то потянет... — с сомнением проговорил сержант.

— В дивизии посадишь артистов и сдашь груз.

— Слушаюсь.

— Артистов не пугай. Скажи, мол, консервы нужно перебросить.

— Слушаюсь.

— И вообще там... Поглядывай.

— Разрешите идти?

— Двигай.

За добротной каменной ригой, где помещался склад боеприпасов, стоял лихой младший сержант. Коротенькая гимнастерочка, сапожки в гармошку, примятая фуражечка — все как положено старому фронтовику.

Рядом с ним стояла беременная девушка с погонами старшины-инструктора. Между ними на земле лежал вещмешок и большая уродливая трофейная дамская сумка.

Девушка плакала. Плакала и прижималась мокрым от слез лицом к лейтенантской гимнастерке. А он стоял, словно вырезанный из фанеры, тоскливо смотрел поверх ее головы и время от времени повторял:

— Ну, чего ты? Чего ты, в самом деле? Ну ладно тебе, Катюш! Ну, хватит... Смотрят же...

И сам шмыгал носом.

А девушка плакала еще сильней, и плечи ее вздрагивали, и она еще глубже зарывалась лицом в ордена и медали своего лейтенанта.

Но вот лейтенант совладал с собой и, ткнув пальцем в живот девушки, строго сказал:

— Ты только ему это хуже делаешь! Будет потом у нас нервным, психованным каким-нибудь. И все из-за тебя!

Девушка подняла залитые слезами глаза на лейтенанта и засмеялась.

— Господи! — сказала она, смеясь и плача. — Ты у меня еще такой глупый!

К складу боепитания подкатил фургон. Из глубины ЗИСа выпрыгнул сержант Вася.

Младший лейтенант, увидев сержанта, торопливо сказал:

— Подожди, я сейчас с Васькой договорюсь.

И заорал:

— Вася! Василь Васильевич!

Но тут же спохватился и испуганно посмотрел на живот девушки.

Девушка опять рассмеялась, а младший сержант молча поманил сержанта рукой.

— Сейчас! Только под прицеп развернусь!

Сержант снова сел за руль, развернулся, подогнал свой фургон к прицепу и крикнул кому-то из солдат:

— Хорошо?

— Порядок! — ответил солдат и накинул тягу прицепа на крюк ЗИСа.

Сержант выключил двигатель, выпрыгнул из кабины и подошел к младшему лейтенанту.

— Слушаю, ваше благородие!

«Его благородие» был младше сержанта года на два и под конец войны можно было позволить себе такое обращение.

— Ты в дивизию?

— Так точно.

— Возьми Катюшку... — попросил младший лейтенант и погладил девушку по плечу. — Ей там документы на демобилизацию получать. Сам видишь...