– Я не молод и не безрассуден. Я знаю, как настроен народ. Я знаю, что, если попытаться заставить замолчать священника, когда он проповедует с кафедры, это заставит его кричать еще громче, и тогда его крики проникнут в души прихожан, потому что они поверят его словам. Ваша вспышка гнева для них будет только доказательством истины того, что он сказал. В церкви находятся и другие люди, которые заговорили бы позже, спокойно и обдуманно. Они – и я тоже – сказали бы, что королева не раз доказывала, что она источник доброты и справедливости и полна величайшей заботы о своем народе. Наши сдержанные слова прозвучали бы гораздо мощней, чем ваши гневные упреки.

Гвинет отвела взгляд и прошептала:

– Он назвал меня ведьмой. Как он посмел?

Рован глубоко вздохнул:

– Если мы все сможем быть выше того, что говорят люди, которые своим фанатизмом пытаются разрушить нашу страну, все кончится так, как должно кончиться. Королева не изменит свою точку зрения, в этом я уверен. И вы правы: в нашей стране действительно есть католики, и вот это как раз и злит таких людей, как этот преподобный отец. Они боятся мятежа или восстания. – Он помедлил в нерешительности, но продолжил: – Дай бог, чтобы Мария не стала выяснять, возможна ли ее свадьба с доном Карлосом Испанским.

Гвинет изумленно взглянула на него. Слова Рована ее очень встревожили: она думала, что никто, даже Джеймс Стюарт, не знает, что Мария обдумывает свою свадьбу с испанским наследным принцем. Потом она покачала головой и ответила:

– Королева заявила, что считает самым лучшим для себя брак с протестантом внутри своей страны.

– Тогда будем молиться, чтобы такой брак состоялся. Но лучше бы ей сначала укрепить свою власть. А вот и ваша лошадь, – указал он на ее кобылу. – Вернемтесь в Холируд, а потом отправимся в горный край.

Он взял свою спутницу за руку и подвел к лошади. Хлоя – так звали кобылу Гвинет – действительно сама вернулась в конюшню после той злополучной охоты. Гвинет могла бы после этого случая выбрать себе другую верховую лошадь, но она была твердо уверена, что они с Хлоей станут хорошо чувствовать друг друга. Гвинет не могла упрекать животное за страх перед кабаном, который до ужаса напугал и ее саму.

Ей не нужна была помощь, чтобы сесть в седло, но Рован намеревался помочь, и она решила не давать ему повода для нового спора.

Уже сидя верхом, Гвинет снова упрекнула Рована:

– Вы не защитили ни меня, ни королеву!

– Я защитил вас обеих, – коротко ответил он. – Я отвечаю за вас.

– Вы не обязаны отвечать за меня. Я вполне способна сама отвечать за себя.

Она удивилась, когда Рован в ответ насмешливо улыбнулся:

– В самом деле? Тогда, может быть, вы действительно ведьма?

– Не смейте так говорить!

Он рассмеялся:

– Это было сказано как комплимент – правда, своеобразный. Вы можете очаровывать людей и, несомненно, создавать бурю.

Он ударил коленом свою лошадь и отъехал от Гвинет. А в ней по-прежнему бурлил гнев. Ей хотелось вытащить преподобного Донехью из церкви за волосы и сказать ему, что он злой и неумный человек. Кроме того, она сердилась на Рована. Ее уже пугало, что она должна будет терпеть его общество много дней. Даже недель. А может быть, месяцев.

– Я должна еще раз поговорить с королевой Марией перед нашим отъездом, – сказала она, когда они доехали до Холируда.

– Вот как?

– За время поездки мы можем убить друг друга. Я должна снова попросить ее избавить меня от вашего общества.

– Сделайте для этого все возможное! – ответил он. – Моя скорость наверняка будет меньше, если я поведу вас на поводу.

Он был прав, и Гвинет это знала. Но это было не важно. Он произнес это с таким пренебрежением, что ей страшно захотелось вырвать ему волосы.

– Вы тоже могли бы поговорить с ней, – напомнила она.

– Уже пытался.

– Значит, плохо пытались.

– Леди Гвинет, я прожил на этом свете на несколько лет больше, чем вы. Я умею сражаться – и мечом, и словом. И кому, как не мне, знать, когда лучше всего бывает отступить, чтобы продолжить сражение. Я изучал историю нашей страны, которую горячо люблю. Я не безрассуден и знаю, когда идти в бой. Да, я проиграл в споре с королевой. Вам ничто не мешает снова взяться за оружие, но я хочу уехать отсюда не позже чем через час, – сказал он.

Гвинет попыталась добиться своего. Она нашла Марию в одной из маленьких приемных. Джеймс докладывал королеве о проповеди, которую Нокс произнес в тот день. Знаменитый проповедник не признал ни Марию, ни ее идеалы, но заявил с кафедры, что королева имеет острый и сильный ум, что она заблуждается и потому остается занозой в теле страны, но такую правительницу протестанты должны постоянно пытаться обратить в истинную веру.

Марию это, кажется, позабавило. Она улыбнулась, и ее улыбка стала еще больше, когда она увидела Гвинет.

– А, моя свирепая птичка колибри! – воскликнула она со смехом. – Ты готова сразиться за меня со всей шотландской церковью!

Гвинет остановилась в дверях и нахмурилась: она не ожидала, что о событиях в церкви так скоро станет известно здесь.

Мария встала, отложила в сторону вышивку, подошла к Гвинет и обняла ее.

– Я буду так скучать по тебе! – призналась королева и немного отступила назад, но продолжала держать ее ладони в своих руках.

– Мне не нужно уезжать, – сказала Гвинет.

– Нет, нужно, – ответила Мария, бросила взгляд на Джеймса и добавила: – Может быть, особенно важно, чтобы ты уехала именно сейчас.

– Я защищала вашу милость.

– Ты всегда была верна мне, и я благодарна тебе за это. Я тоже чувствую гнев из-за фанатиков, которые настолько слепы, что не видят ничего, кроме своих мелких интересов. Но если бы я силой заставила их замолчать, это легко могло бы вызвать восстание. Поэтому я просто позволяю им говорить и надеюсь, что смогу создать в народе настроение, при котором им придется замолчать самим. А теперь о тебе. Готова ли ты к поездке? Очень ли хочешь увидеть свой дом?

«Нет, не очень», – подумала Гвинет. Ее родители умерли, и у нее был только строгий и суровый дядя, для которого долг был важнее всего на свете. Ее родной дом – грубая крепость, почти полностью окруженная морем. Люди там кормятся тем, что рыбачат, ловят угрей и держат нескольких сильных овец или же с трудом возделывают твердую каменистую землю. Но большинство из них счастливы: у них есть семьи, есть любимые. А она, по мнению дяди, не заслужила такой простой человеческой радости. Она должна исполнять свой долг. Энгус Маклауд, несомненно, понравился бы яростному Джону Ноксу.

– Я беспокоюсь о вас, ваша милость, – сказала она.

Улыбка Марии стала шире.

– Мне действительно повезло с тобой. Но ты должна уехать.

Гвинет признала, что не сможет победить в этом споре. И Рован знал это. Теперь ей придется спешить, чтобы быть готовой к назначенному им сроку. Она не позволит себе опоздать, не даст ему больше ни одной возможности показать всем своим видом, как его раздражает, что он вынужден терпеть ее.

– Тогда… прощайте.

– Ты вернешься быстро, – заверила ее Мария. – Дорога кажется длинной, но на самом деле она коротка.

Гвинет кивнула. Они обнялись, а после этого случилось нечто, поразившее Гвинет: лорд Джеймс подошел к ней и сердечно попрощался. Она знала, что Джеймс не имел склонности выставлять напоказ свои добрые чувства, и поэтому ей было приятно, когда он неловко похлопал ее по плечу и произнес:

– Помоги вам Бог в пути, леди Гвинет! Мы будем скучать по вас.

Она улыбнулась, поблагодарила его и выбежала из комнаты, пока по лицу не потекли слезы, которыми уже наполнились ее глаза. «Такова жизнь!» – грубо напомнила она себе. Марию, когда та была еще ребенком, послали за море, без матери, к человеку, за которого она должна была выйти замуж, захочет она этого или нет. Женщин постоянно посылают куда-нибудь для выполнения брачного договора, и часто это похоже на продажу ангела отвратительному зверю.