Разумеется, Чарльз Локк тут же известил свое лондонское начальство: "Сэр Уильям и леди Гамильтон в большой тайне отплыли в Неаполь на "Фоудройанте", который пришел специально за ними с лордом Нельсоном на борту. Я претерпел большое унижение: меня не пригласили сопровождать сэра Уильяма и совершенно не посвятили в их планы. Я полагался на его неоднократные обещания по поводу того, что отправлюсь в Неаполь вместе с ним… За всё мне следует благодарить эту пустую, жадную, вульгарную женщину; она жаждет сохранить своему мужу положение, для которого он уже не подходит ни по возрасту, ни по склонностям, она не остановится ни перед чем, чтобы держать все в тайне, она помешает своему мужу давать мне задания… Сэр Уильям хотел посвятить меня в политику королевского двора и практику ведения дел, но власть Ее Светлости над мужем (и лордом Нельсоном) безгранична. Она сама выполняет все скучные ежедневные обязанности и вертит мужем как хочет. Что касается Нельсона, то его сумасбродная любовь сделала его посмешищем целого флота, лишила его власти и дипломатических способностей. Друзья же сэра Уильяма сожалеют о том, что он сохраняет свое звание, отказавшись от обязанностей!"

При всей злости письма, все же следует признать, что многое изложено в нем достаточно объективно. Вмешательство Эммы Гамильтон в большую политику становилось бесцеремонным. Падение Гамильтонов было уже предопределено, оставалось только дождаться подходящего момента. Своим властолюбием леди Гамильтон нажила себе немало влиятельных врагов. Если раньше в высшем английском свете ее только презирали, то теперь уже ненавидели как выскочку с непомерными амбициями. Пройдет не так уж много времени, и ей все это припомнят…

Ко времени отхода из Палермо английской эскадры перемирие в Неаполе было уже подписано и пленные французы с местными республиканцами готовились к отправке во Францию. И в этот момент в Неаполитанский залив вошли 13 линейных кораблей лорда Нельсона.

— Передайте всем, что я взорву весь Неаполь и не оставлю от него камня на камне, если встречу хоть какое-то сопротивление! — объявил он.

Эта фраза документальна, а потому можно только удивляться, что ненависть британского адмирала была направлена не против французов, а против самого города. Угроза довольно странная, ведь боевые действия к этому времени в Неаполе уже закончились.

Шлюпки подходили к пустым береговым фортам, и морские пехотинцы без боя их занимали. Нельсон был доволен: у него в активе появилась новая победа, которая ровным счетом ничего не стоила!

Но в момент, когда под восторженные возгласы леди Гамильтон над неаполитанскими фортами стали подниматься британские флаги, в гавань на всех парусах влетел посыльный бриг адмирала Кейта. Капитан брига вручил Нельсону письмо, в котором лорд Кейт приказывал ему немедленно следовать к острову Минорка ввиду возможного нападения французской эскадры. После недолгого раздумья Нельсон тут же пишет Кейту, что не намерен выполнять его приказ, а считает в данный момент более важным боевые действия у Неаполя.

Решение Нельсона привело в восторг супругов Гамильтон. Эмма бросилась контр-адмиралу на шею, что вызвало аплодисменты матросов. Бриг ушел, а Нельсон во всеуслышание объявил:

— Я не приемлю подписанной капитуляции и аннулирую ее!

— Это невозможно! — попробовал возмутиться кардинал Руффо. — Мы же цивилизованные люди! Уже два дня, как мы подписали все параграфы, и обратного хода быть просто не может!

— У меня под началом тринадцать боевых кораблей, а значит, возможно всё! — ответил Нельсон. — Враги получат свое сполна! Договор был подписан без ведома короля, а потому он недействителен и незаконен!

Капитану Футу он тут же велел:

— Спустить переговорный флаг!

Пленных французов и итальянцев вместо Франции отправили в тюрьмы.

— Мы же добровольно сложили оружие и подписали капитуляцию! — возмущались они.

Их лупили прикладами в спины и гнали на рыночную площадь. Там бедолаг окружили разъяренные монархисты и началось… Из воспоминаний очевидца: "Режут ежедневно тысячи якобинцев и более. Мертвые их тела сожжены бывают из опасения заразительных болезней. Посажено в тюрьму до двух тысяч якобинцев и держать станут в заключении, пока невиновность их доказана будет. Казни и аресты, производимые над якобинцами, привели всех таковых в совершенную трусость и подлость, каковое исключение вселило в народе, преданном королю, превосходный дух мщения противу якобинцев и французов".

Неправомерность действий Нельсона по отмене условий капитуляции признает и известный британский военно-морской историк Д. Джеймс: "К стыду английского адмирала, капитуляция была утверждена обеими сторонами и по всем законным формам… и лорд Нельсон обязан был исполнить свято все статьи договора без исключения".

Однако Нельсон пожертвовал своей репутацией. Почему? Скорее всего в угоду не столько неаполитанскому королю, сколько той, которая пыталась руководить всей англо-неаполитанской политикой. Эмма жаждала кровопролития, и ее желание было тут же исполнено!

Позднее Нельсон, оправдываясь за свои действия, будет так описывать происшедшее: "Я предложил кардиналу Руффо передать французам и мятежникам от моего имени, что перемирие прервано уже одним тем, что перед Неаполем находится английский флот, что французов не будут считать даже военнопленными… что касается мятежников и изменников, то никакая власть не вправе посредничать между нами и их милостивым монархом и они должны совершенно положиться на его милосердие, ибо никаких других условий им даровать нельзя. Кардинал отказался скрепить эту декларацию своим именем, и я, подписав ее один, отослал к мятежникам. Только после этого они вышли из своих фортов, как надлежало мятежникам и как надлежит, надеюсь, всем тем, которые изменяют своему королю и своему отечеству, чтобы быть повешенными или иначе наказанными по усмотрению их государя".

К этому времени непокоренной оставалась только крепость Сант-Эльма. На предложение Нельсона о сдаче ее комендант ответил вполне логично:

— Я не могу капитулировать перед тем, кто не держит слова!

Раздосадованный Нельсон бросил против крепости своих матросов и неаполитанских гвардейцев. Приступ был, однако, без особых усилий отбит. Стало очевидно, что с Сант-Эльмом придется немало повозиться. Снова начались долгие переговоры. Наконец французы добились для себя приемлемых условий и были переправлены в Тулон.

К этому времени в Неаполь на фрегате "Сабелла" прибыл король Фердинанд. Вызвав к себе кардинала Руффо, он зачитал ему свой манифест, в котором указал, что спасением королевства всецело обязан ему.

На это кардинал справедливо заметил:

— Ваше величество! Что касается меня, то я обязан овладением столицы пяти сотням русских солдат. Именно они разбили французов и освободили Неаполь!

Того же мнения была и королева Мария Каролина:

— Верю, кардинал, что без русских вы ни за что не отважились бы напасть на Неаполь!

Что касается российского императора Павла I, то, получив известие о взятии Неаполя и подвиге капитан-лейтенанта Григория Белла, он воскликнул:

— Белла хотел меня удивить, так я удивлю его тоже!

И пожаловал молодому офицеру орден Святой Анны первой степени, положенный только полным адмиралам.

А над Неаполем поднимались языки пламени и столбы дыма — то наводили порядок английские морские пехотинцы и королевские гвардейцы. Повстанцев и всех, кто случайно попадался под руку, расстреливали у ближайшей стены. В числе приговоренных к смерти оказался и всемирно известный композитор Доменико Чимароза, автор известной оперы "Тайный брак". За музыканта вступились и спасли русские офицеры. Впрочем, наши спасли тогда многих. Министр Мишеру, по долгу службы находившийся в русском отряде, не переставал восторгаться:

— Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Неаполь будет боготворить вас! Память о русских останется в нашей стране на вечные времена!