— Нас ведут вперед наши чувства, а любовь не знает преград.

Катя усмехнулась. Слова были слишком вычурны, а манеры таинственного Виктора чересчур тяжеловесны и старомодны. От всего этого становилось скорее смешно, чем страшно.

— Что же вы хотите?

Катя заметила, что незнакомец обращается к ней на «ты», но сама до такой фривольной формы опускаться не спешила.

— Позволения быть рядом с тобой. Возможности видеть тебя.

— Приходите завтра утром, — пробормотала Катя. Юноша казался милым, и она была не против, если с ним познакомятся родители.

Виктор медленно пересек комнату (Катя успела поразиться его плавным движениям, бесшумной поступи), положил на столик продолговатую коробочку, завернутую в шуршащую упаковку с пышным шелковым бантом. Отодвинул открытую книгу.

— Я видел, ты читала. — Легким щелчком вампир сбил со страницы пыль. — Нравится?

— Я не люблю выдуманные истории. — Катя наконец смогла отойти от окна. У них получился как будто ритуальный танец — оба прошли по широкому полукругу, не приближаясь друг к другу.

— Присядь, давай поговорим, — Виктор показал на кровать, а сам придвинул себе стул. — Я здесь недавно. Можно сказать, проездом. Заметив тебя однажды, решил задержаться.

Ее не удивил этот рассказ. Почему бы знатному господину не проехать через их село?

— Вы были сегодня днем в церкви?

— Я был там. — Виктор опустил лицо, на губах его появилась легкая ухмылка. — И готов появляться везде, где ты пожелаешь.

— Откуда вы?

— Расстояние и время становятся неважными рядом с тобой. Моя родина далеко. Мне, видно, судьбой предначертано постоянное скитание. И я рад, что мои странствия привели меня сюда.

Тишина дрогнула внезапным воем соседской собаки.

— Какой неприятный звук, — отодвинулась подальше Катя.

К ней как сквозь толщу воды пытался пробиться сигнал тревоги, но он был настолько слаб, что она предпочла его не замечать.

— Не бойся, он не сулит тебе неприятностей. — Виктор закинул ногу на ногу и теперь сидел, постукивая пальцами по подлокотнику стула. — Скажи, ты когда-нибудь думала о том, что бывает после смерти?

— Что же там может быть такого? — От этого вопроса Кате стало прохладно, и она стянула шаль на груди. — Наверное, рай?

— И тебе никогда не хотелось жить вечно?

— Зачем же вечно? Эту жизнь прожить бы.

— Конечно, — Виктор кивнул и с особым вниманием вгляделся в мягкие черты ее лица. — Но ведь когда-то одной жизни покажется мало?

— Зачем вы это спрашиваете? — Шаль так туго натянулась, что стала давить на плечи.

Она была очаровательна. Хотелось просто закрыть глаза и вдыхать ее обворожительный запах, чувствовать тепло ее испуганно бьющегося сердца. Виктор старался не воздействовать на нее, только убрал тревогу о несвоевременности его визита. Когда-нибудь он все объяснит. Но не сейчас. Ему нравилась Катина растерянность, удивление. Он видел, что в душе у нее зарождается восторг, что она готова отдаться внезапно вспыхнувшему чувству. Только не надо торопиться. Все надо делать постепенно. Катя будет его. Он покажет ей целый новый мир, таинственный, волнующий, бесконечный. Но пускай чувство закрепится, и тогда девушка уже не испугается внезапного признания.

За окном опять завыла собака. Вслед за ней забрехал еще один проснувшийся пес. И, словно разбуженное ими, за горизонтом стало набухать зарево восхода. Его еще не мог видеть глаз простого человека, но вклинившаяся в черноту ночи краснота первых лучей начинала жечь душу Виктора.

— Если позволишь, я приду к тебе завтра. — Вампир быстро поднялся. — Мы поговорим, больше ничего! Уверен, ты перестанешь меня опасаться, когда узнаешь поближе. Для тебя я совершенно безопасен.

Катя кивала, чувствуя, как тяжелеют веки. Близился рассвет. Хотелось спать.

— До встречи, милая Катя! Мы еще увидимся.

Он исчез так же неожиданно, как и появился. Вот он стоял около окна, слабое пламя свечи бросало изломанные тени на его лицо. И вот его нет. Только колеблется неверное пламя, испуганный холодок мечется по комнате.

Катя еще не закрыла глаза, а сон уже уносил ее. Все виделось неверным, выдуманным, призрачным. Когда поздним утром она оторвала голову от подушки, то ночное видение приняла за сон. В комнате было душно, высоко поднявшееся солнце било сквозь пыльные окна. В искрящемся свете на стекле отчетливо проступал отпечаток руки.

Так, значит, не сон?

Катя потянулась, прогоняя из тела истому. Что же это такое было? Ночной гость?

Она посмотрела на плотно закрытую дверь.

Вот ведь напридумывала! И все Лизонька с ее фантазиями и любовью. Конечно, никто не мог сюда войти. Все это ее выдумка, сон…

Катя быстро переоделась в летнее платье, плеснула в лицо воды, подняла глаза к зеркалу. Испуганно ахнула. Ей показалось, что в зеркале она видит своего ночного гостя. Но нет, видимо, солнечный блик пробежал по стене, вот ей и почудилось… Она быстро подошла к столу. Плоская коробочка в шуршащей упаковке и с шелковым бантом все еще лежала около книги. От нее веяло прохладой. Праздничная оберточная бумага отзывалась на каждое прикосновение хрустом. Плюшевый футляр заставил сердце заколотиться. Что там? Цепочка? Браслет? Серьги? Подвески? Кольцо? Фантазия услужливо подбрасывала образы незатейливых деревенских украшений. Поэтому, не готовая увидеть иное, она не сразу поняла, что находится внутри.

В футляре лежали бусы с крупными зелеными камнями, сильно утопленные в ватную подушку. Четыре крупных прозрачных зеленых, граненных в форме бочонка, камня перемежались круглыми темно-красными бусинами, за ними к тонкой застежке шел ряд чередующихся темно-красных и прозрачно-зеленых камней. Насыщенный зеленый цвет, казалось, поглощал солнечные лучи, перемалывал их в себе, и от этого сияние его становилось чище.

За дверью послышались голоса. Прижав к себе драгоценный подарок, Катя ходила по комнате, не зная, куда его спрятать. Под подушку? В шкапчик? В стол? Все места казались ей ненадежными. В карман фартука? Закопать среди белья?

Шаги приближались!

Украшение само скользнуло из футляра ей в руку. Катя почувствовала на ладони благородную тяжесть камней и тут же вспомнила блеск холодных темных глаз, спокойную уверенность ночного гостя. На размышления времени не осталось. Быстрым движением она перекинула косу со спины на плечо, занесла руки назад, защелкнула застежку. Камни неприятно стукнули по груди, спрятались под высоким воротником платья.

— Катя! Ну что же ты? Все уже давно за столом, — звал голос матушки.

Весь день ей казалось, что на нее слишком внимательно смотрят, что каждый в семье уже знает ее тайну, что тяжелые изумруды просвечивают сквозь тонкую ткань платья.

К счастью, она не одна проходила весь день с хмурым, невыспавшимся лицом. Лизонька капризничала, отказывалась есть, так что на Катю, старательно прикрывающую грудь платком, никто и не обратил внимания. Она механически выполняла привычную работу. Что-то шила, куда-то ходила, выслушивала какие-то наставления, но мыслями была не здесь. Она видела себя стоящей перед темным окном. А там, за тонкой, ненадежной перегородкой стекла, — он. Смотрит внимательно, говорит осторожно. Боится совершить неправильное движение.

И сердце вновь начинало бешено стучать, колючие камни впивались в грудь. Ей бы снять неудобный и неуместный сейчас платок, но все что-то отвлекало, все как-то не получалось спрятать дорогой подарок. Так и проходила она весь день, кутаясь в платок, поминутно застывая на одном месте, роняя чашки, путая нитки в вязанье, не слыша слов матушки. И все ждала, ждала. Вот-вот вечер. Она даже на улицу выходила, приглядывалась к проходящим мимо людям, но ни одного незнакомого лица. Все свои, все местные. Хотела было спросить у старосты, не видел ли он приезжего, но вовремя остановилась. Еще начнет выведывать, откуда она знает Виктора, к матушке пойдет.

Закат высветил окна домов напротив пурпуром, мазнул кровавыми красками по покатым крышам, а Виктор все не шел. Стрелки часов бежали вперед, уменьшая и без того короткий промежуток возможной встречи. Свеча набирала силы, поселила черные тени в углах комнаты, высветила острые края, скрыла полутени.