Через мгновение все они, повинуясь какому-то идущему изнутри импульсу, не задумываясь ничком упали наземь и покатились к бамбуковым зарослям. Там они быстро встали на четвереньки и поползли вперед, продираясь сквозь, жесткие стебли, царапающие лица. По щекам их текла кровь, лбы тоже были окровавлены — они почти ослепли от крови... Когда же не стало сил ползти дальше, они ничком упали на камни и прильнули к ним, моля богов о спасении, как еще недавно молили их там, в страшных заснеженных горах...

Стрелок выпустил очередь по зарослям, но твердые стебли помешали многим пулям достичь цели. Однако пули пробили котелки и миски, раскиданные возле костра, те со звоном покатились по земле и замерли.

Теперь слышалось лишь жужжание тарелки.

Люди вдыхали запах земли. И тошнотворный запах страха.

Пилот, однако, не удовольствовался достигнутым. Сделав круг, он возвратился. Теперь летающая машина шла гораздо ниже, едва не задевая верхушки стеблей тростника, которые сильно раскачивались от воздушных струй. Он летал над зарослями, словно поджидая, пока кто-либо из уцелевших покажется по неосторожности. Звук двигателя был негромок, но отчетливо слышен.

Потрясатель Сэндоу осмотрелся и никого подле себя не увидел. Впрочем, просматривалась территория всего футов на шесть во все стороны. То, что никого не оказалось рядом, даже отчасти обрадовало Сэндоу, ведь чем меньше людей рядом с ним, тем меньше вероятность быть замеченным...

Вокруг было неестественно тихо, словно весь мир в одночасье умер. Стих даже ветер. Потрясатель слышал лишь заунывное неумолчное жужжание двигателя летающей тарелки.

Но вот Сэндоу понял, что тишина эта очень обманчива. Ему казалось, будто вокруг царит безмолвие, лишь оттого, что он всецело сосредоточился на этом жужжании, дожидаясь очередной вражеской атаки. Теперь же он расслышал хрипы умирающих и стоны раненых. Слева от него кто-то захлебывался собственной кровью. И этот предсмертный хрип, который наверняка слышал и пилот, был вернейшим доказательством тому, что враг вскоре повторит нападение. Справа от Сэндоу тихо переговаривались двое. Один из них был ранен — это чувствовалось по голосу, полному боли. Другой, похоже, пытался как-то помочь своему незадачливому другу. Слов Потрясатель разобрать не мог. Чуть поодаль кто-то глухо всхлипывал от боли и ужаса.

Сэндоу внезапно подумал о Грегоре и Мэйсе. Неужели они мертвы? Или умирают? Потрясатель точно знал, что мальчиков не было среди тех, кого неприятель подстрелил первыми. Так, может, пули достали их уже тут, в густых зарослях?

— Мэйс! — тихонько позвал он.

Голос его сейчас дребезжал совершенно по-стариковски. Какого дурака он свалял! Какой же он идиот, если рискнул всем на свете, слепо устремившись в неведомое, где не действуют привычные ему правила! Рискнул и двумя юными жизнями, не только своей, и теперь отчетливо понимал, что старик не имеет никакого права вовлекать в свои игры молодых, загребая жар чужими руками!

— Учитель! Где вы?

Это голос Мэйса! Сэндоу был в этом уверен, а с этой уверенностью мгновенно помолодел лет на двадцать.

— Оставайся на месте! — хрипло выкрикнул Потрясатель. — Если ты шелохнешься, верхушки стеблей тростника зашелестят, и у врага появится возможность вновь прицелиться!

— Я уже это понял, — ответил Мэйс.

"Как же иначе?” — подумал Сэндоу и спросил:

— Где Грегор, Мэйс? Ты его видел?

— Рядом со мною, — успокоил учителя великан. — Он все время был подле меня, я и притащил его сюда.

— И чуть было душу из меня не вытряс! — раздался слабый голос Грегора.

Только тут Потрясатель обнаружил, что плачет, и поспешно отер глаза рукавом. Подумать только, он давным-давно считал, что слишком стар для того, чтобы так расчувствоваться! Больше всего его обрадовало даже не то, что Мэйс и Грегор живы и невредимы, хотя это было щедрым подарком богов. Сердце его согрелось оттого, что мальчики не утратили присутствия духа и способности шутить.

"Когда плоть умирает прежде духа, — подумал Сэндоу, — это великая печаль. Но когда дух умирает, а плоть продолжает жить, томимая чувством безысходности и апатией, — вот подлинная трагедия!"

Внезапно тарелка нырнула вниз, и пилот вновь открыл огонь.

По стеблям тростника застучали пули.

Прямо впереди кто-то отчаянно вскрикнул — стебли заколыхались, и показался бледный долговязый юнец. Лицо его и грудь были обагрены кровью, глаза с мольбой устремились на Сэндоу, и старик протянул ему руку. Юноша вцепился в ладонь Потрясателя, прополз на коленях еще немного и упал ничком, уткнувшись лицом в мягкую землю. Он был мертв.

Тишину теперь нарушали лишь крики и стоны раненых и умирающих. Надсадного жужжания не было более слышно — летающая тарелка оставила их в покое, хотя бы на краткое время.

— Слушайте меня все! — крикнул Рихтер откуда-то с самого края поляны. — У нас, скорее всего, совсем мало времени, так что слушайте внимательно! Мы соберемся в том самом месте, где вошли в заросли. Обнаружив по дороге раненых, попытайтесь вынести их на себе. Увидев мертвых, непременно опознайте, чтобы потом доложить мне о наших потерях. А теперь торопитесь! Этот летучий дьявол может воротиться с подкреплением!

Потрясатель с трудом встал на ноги, раздвинул стебли тростника и вышел на поляну, где поджидал Рихтер. Сам главнокомандующий не встретил на пути раненых, остальным повезло меньше, и через пять минут список убитых был готов. Путешествие закончилось для шестнадцати солдат. Из двадцати шести уцелевших пятеро были ранены. Кроулеру пуля навылет прошила плечо, и на ране уже запеклась темная кровь. Ранения различной степени тяжести получили трое рядовых. Дабороту пуля слегка задела голову, но рана была неглубока, хотя и обильно кровоточила. Юноша по имени Холсбери расстался с большим пальцем на руке, однако ему ловко наложили жгут, и кровотечение уже остановилось. Барристер — тот самый скалолаз, чудом уцелевший в горах, — пострадал серьезнее прочих: в теле его застряли сразу три пули: одна в правом бедре, вторая в правом боку, вырвав по пути изрядный кусок мяса, а третья в правом плече. Все раны сочились кровью и выглядели серьезными. К счастью, Барристер был без сознания. Последним из пятерых раненых оказался Грегор. Пуля прошла сквозь его левую ступню, и юноша не мог встать на ногу.

Но Мэйсу было, пожалуй, похуже, чем будущему Потрясателю.

— Я был бессилен что-либо сделать, учитель! — в отчаянии повторял он.

Его широкое лицо исказила гримаса искреннего горя, он скрежетал зубами в бессильной ярости.

— Я знаю, Мэйс...

— Может, мне надо было закрыть его собой...

— И задавить насмерть... Хрен редьки не слаще... — из последних сил улыбнулся брату Грегор.

Да, теперь оба они чувствовали себя родными братьями — не назваными, а кровными. Если бы их выносила в утробе одна и та же мать, то и тогда они не были бы друг другу ближе, чем сейчас.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Потрясатель своего ученика.

— Замечательно. Вот только... Из-за меня отряд теперь замедлит движение, а в остальном все в полном порядке...

— Тебе больно?

— Удивительно, но нога почти.., не болит, — ответил Грегор, которого поддерживал за талию Мэйс.

Сэндоу знал, что юноша лжет. Ему было больно, очень больно, хотя юное лицо его оставалось бесстрастным. Но старый маг не произнес ни слова. Все равно ничего нельзя было сделать, чтобы унять боль, разве что дать Грегору глотнуть бренди, чтобы затуманить рассудок. Если же сам Потрясатель обнаружит волнение и страх за ученика, то усугубит страдания и самого Грегора, и Мэйса, который и без того отчаянно себя казнит...

— Потрясатель! — окликнул его главнокомандующий Рихтер, кладя на плечо мага руку, чтобы привлечь его внимание и одновременно желая выразить жестом искренние дружеские чувства, уже давно возникшие в его сердце. — Хочу перемолвиться с вами с глазу на глаз.

— Мальчик... — только и вымолвил Сэндоу, указывая на Грегора.