Если она сейчас найдет и остановит Олечку, то все обойдется. Больше ничего не случится. Но как же все это скучно — эта суета, эта житейская мелочь. Серо и однообразно. Надоело!

Перед ней был административный корпус. Сквозь высокие окна просматривался холл первого этажа. Просторный, светлый, с высокими растениями в кадушках. Лестница на второй этаж, в изолятор.

Олечку Настя заметила не сразу. Видимо, какое-то время вожатая седьмого отряда стояла, глядя на соперницу сквозь большие стеклянные двери. Но вот их глаза встретились.

Настя обрадовалась, шагнула вперед. Холодный ровный камень ступенек под ногой был гораздо приятней земли и кочек.

У Олечки в руках какая-то бумага. Она ходила к Петру Петровичу за бумагой?

— Я сейчас все объясню, — крикнула Настя, поднимаясь по лестнице.

Крыльцо. Две двери. Одна распахнута, вторая вечно закрытая. Дальше еще пара дверей, открытая-закрытая меняются местами.

Олечка пошла ей навстречу. И даже не пошла. Побежала. Всем телом ударилась о дверь, заставляя ее распахнуться.

— Я все объясню! — кричит Настя.

Олечка миновала разделявшие двери два шага и всем телом ударилась о внешнюю дверь. Закрытую.

Стекло брызнуло во все стороны. Насте обожгло ноги комариными укусами. Еще она успела заметить, как в последнюю секунду Олечка зажмурилась, беспомощно сморщившись, как подтянула руки вверх, пытаясь спрятать лицо. И как по этим рукам побежали первые струйки крови.

Потом на какое-то мгновение Настя оглохла от грохота и криков. Как по команде, с разных концов парка к корпусу подбежали ее оболтусы.

— Что? Что? Что?

Олечка лежала на груде стекла, не шевелясь.

— Кто в закрытой обуви, бегом на второй этаж за врачом! — хрипло приказала Настя, борясь с желанием переступить с ноги на ногу. Если она сейчас пойдет вперед, порежется. С такими ранами ее отправят домой. К бабушке.

— Врача нет! — вернулись гонцы.

— По лагерю! Мухой! И кто-нибудь в столовую!

Из своего кабинета медленно вышел Петр Петрович.

— Я вызвал «Скорую», — негромко произнес он.

Олечка шевельнулась. Хрустнуло стекло. Она оперлась ладонями и стала медленно подниматься. На Настю глянуло нечто страшное, залитое кровью, с красными ненавидящими глазами.

Настя, задержав дыхание, зажмурилась.

— Погоди, — тихо произнесли рядом с ней.

Как хорошо, что это был Женька. Настя сразу как-то обмякла, прислонилась к нему, схватилась за ворот футболки.

— Я тебя от стекол подальше отнесу, а то еще порежешься. Лечи тебя потом, — прошептал он, поднимая Настю на руки.

Пронес он ее несколько шагов, но ей показалось, что это длилось вечность.

Где-то там, далеко, голосили ребята, скрипели осколки под ногами. Со всхлипами плакала Олечка.

— Она умрет? — прошептала Настя.

— Скажешь тоже… — протянул Женька. Он не знал ответа на этот вопрос. — Порезалась немного. К концу смены заживет.

Настя все пыталась оглянуться, чтобы понять, что там происходит, но Женька не дал ей это сделать. Он настойчиво вел ее к корпусу, по дороге говоря все, что приходило ему в голову. Убаюканная его голосом, Настя сдалась.

Демон стал исполнять ее желания? Неужели она хотела Олиной смерти? Нет. Наоборот. Она пыталась помочь. Но не для того, чтобы с рук на руки передать Вовке. Ей только хотелось сказать, что в этой ссоре она не виновата. Это все демон, он виновник разлада. Но сказать это Настя не успела, и теперь Оля с Вовкой расстанутся. Скорее всего. Толмачев снова будет свободен… Да! Она этого хотела! Но не таким жестоким способом.

— Ну, ты как?

— Нормально. — Голос был хриплый, но звучал более-менее убедительно. Ее бы в актрисы!

— Тогда я пошел собирать наших на обед?

— Да, — безучастным голосом ответила Настя. — Я переоденусь и выйду.

— Пяти минут хватит? — Женька заглядывал в глаза.

— Конечно.

Легкий шелест шагов, сквозняк, холод. Женька ушел. Настя достала из-под кровати кеды, взяла в чемодане свежие носки, перекинула через плечо полотенце. Сходила в туалет, ополоснула ноги, промыла крошечные ранки от осколков. Медленно обулась. Долго мылила руки, словно пыталась с них счистить весь сегодняшний день. Подняла глаза к своему отражению.

Второй раз стекло. Наверное, это для него что-то значит. Проход из того мира в этот. Зеркало… Кажется, вампиры в зеркалах не отражаются, потому что проклятая душа не имеет отражения. Демоны тоже не отражаются. Но для них зеркало что-то вроде ловушки. Стекло… Если демона посадить в бутылку, он оттуда не выберется. Он не может проходить сквозь стекло. Сквозь стену, сквозь землю — это да, но не сквозь стекло. Впрочем, и человек сквозь стекло не проходит без увечий. Где-то она читала, что мир демонов похож на наш, только как будто смотришь сквозь дымчатое зеркало. Отношения между демонами почти человеческие, лишь приправлены горчинкой вечного проклятия. Как и ее теперешняя жизнь. Она не сможет всего этого забыть. Это с ней уже навсегда.

— Эй, что же ты прячешься? — Настя плеснула воды на зеркало. — Появляйся! Или у тебя обеденный перерыв? Пошел мороженое детям на обед добывать?

Перекресток. Полная луна. Стук монет. Значит, тогда вызвать и прогнать демона у нее не получилось. Он всего лишь решил понаблюдать и ударить посильнее. Захотел поиграть на ее чувствах.

Настя вернулась к себе в комнату, посидела около чемодана, достала из бокового кармашка зеркальце. Клацнул замочек крышки. В небольшом овальном серебряном бездонном колодце появились ее задумчивые глаза, нахмуренный лоб, прикушенная губа.

Щелк! Отражение осталось под крышкой. Сколько раз она смотрелась в зеркальце, столько своих копий и оставила там, в бесконечности отражений.

После пасмурной хмари на небе проклюнулось солнце, и все вокруг стало веселым и приветливым. Отряд уже построился, чтобы идти в столовую. Все активно обсуждали произошедшее. Оказывается, Олечка не увидела, что дверь закрыта, ей показалось, что она распахнута, поэтому и шагнула прямо на стекло. У нее много мелких порезов. И один большой — на лице. Крови потеряла немало.

Порезала лицо. Как, кажется, удобно. Инвалид на всю жизнь. Шрам навсегда. Кто в такую влюбится? Неправда! Влюбится. Настя была в этом уверена. Больше того — уже любит. И будет любить дальше. Демон какой-то недалекий. Судя по всему, потусторонние силы не отличаются умом. Да тот же лермонтовский Демон — нафантазировал себе, намечтал, и ничего-то у него не получилось. Потому что человек или демон предполагает, а господь располагает. Судьба. Против нее ничего не сделаешь.

Они уже пошли к столовой, когда Настя услышала стук. Шорк. Удар. Шорк. Удар. Удар. Как будто что-то небольшое катается в замкнутом пространстве.

— Саша! Что у тебя?

Сашка, не отрываясь от своей игры — пластмассового кубика из прозрачного оргстекла — пробормотал:

— Лабиринт. — И тут же громко вскрикнул, встряхивая игрушку: — А! Черт! Он опять не туда покатился!

Куб был разделен на несколько «этажей», каждый из которых представлял систему ходов с перегородками. Железный шарик падал в дырочку, вкатываясь на этаж, и там начинал свое метание между перегородками. И если первый и второй этажи еще можно было как-то проследить, то дальше было не видно, и шарик колыхался вслепую.

— Хочешь? — Саша протянул кубик вожатой. — Он меня сегодня не слушается.

Настя взяла игрушку. Шарик качнулся, стукнувшись об узкий проход. Маленький наклон, и он с готовностью покатился по лабиринту, врезаясь в тупички, проскакивая нужные повороты.

На обед и правда давали мороженое. Настя это заметила, но на задний двор за своей порцией не пошла. Она играла. Волшебный кубик приворожил ее. Шарик непослушно метался между прозрачных стен. Он казался таким непослушным и таким всесильным. Но он был заперт в свое пространство, из которого самостоятельно выбраться не мог.

Вовка в столовой не появился. Говорили, что у него опять поднялась температура, что он бредит.

Тихий час Настя просидела в палате у девочек, мешая им спать стучанием железного шарика об оргстекло. Что-то рассказывала, отвечала на вопросы. А сама все покачивала и покачивала кубиком, заставляя шарик катиться то в одну, то в другую сторону. Запускала руки в волосы, снимала заколку, трясла головой и снова бралась за игрушку. Она уже несколько раз заставила шарик совершить пробежку по лабиринту с первого уровня на последний и обратно, но остановиться не могла.