Обращает на себя внимание постоянное обращение Махно к мыслям об организации анархического движения в стране. Он достаточно трезво оценивал обстановку и считал неправильным, что анархисты не только не делают ничего для организации своего движения, но и вообще не придают никакого значения подобной работе.
Эти выводы Нестора Махно вообще-то выходили за рамки революционной идеологии анархизма. В отличие от тех, кто исповедовал классические формы анархизма и не признавал вообще никакой организации и организаторской работы, Махно всегда высказывался в ее пользу.
Итак, в мае 1918 г. Махно прибыл в Москву. Взяв на вокзале извозчика, он сразу же отправился на поиски Аршинова, который в то время был секретарем Московского союза идейной пропаганды анархизма. Нестору было о чем поговорить со своим учителем. За время длительного заключения в Бутырках, когда Махно не имел возможности наблюдать за событиями, происходящими в обществе, многое изменилось в жизни. И теперь, вновь встретившись с Аршиновым, он мог посоветоваться с ним, сравнить впечатления.
В Москве Махно встретился также с видными анархистами — Л. Черным, И. Гроссманом. Беседы с ними произвели на него в общем-то удручающее впечатление.
«Фактически не было таких людей, — писал Махно, — которые взялись бы за дело нашего движения и понесли бы его тяжесть до конца. Или, если они и были, то, видимо, не хотели задумываться над катастрофическим положением нашего движения… Все это меня, очутившегося временно в Москве, убеждало в том, что я прав был, мысля о Москве как о центре бумажной революции, которая привлекает к себе всех, и социалистов, и анархистов, любящих особенно сильно в революции одно только дело: это — много говорить, писать, и бывающих не прочь посоветовать массам, но на расстоянии, издалека…»
Из всех наблюдений за жизнью анархистских групп в Москве Махно сделал весьма серьезный и далеко идущий для него самого вывод о том, что деятельность московских анархистов значительно отличается от того, что делали в Гуляй-Поле его единомышленники.
Если в центре анархисты были не в состоянии существенно повлиять на ход революционных событий, то на Украине такая возможность была. И упускать ее Махно, конечно, не хотел.
Более или менее отрадное впечатление оставило у Махно посещение П. А. Кропоткина в Москве, за несколько дней до его переезда в Дмитров.
«Он принял меня нежно, — вспоминал Махно, — как еще не принимал никто. На все поставленные мной ему вопросы я получил удовлетворительные ответы. Когда я попросил у него совета насчет моего намерения пробраться на Украину для революционной деятельности среди крестьян, он категорически отказался советовать мне, заявив: «Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищ, жизни, и только вы сами можете правильно его разрешить». Лишь во время прощания он сказал мне: «Нужно помнить, дорогой товарищ, что борьба не знает сентиментальностей. Самоотверженность, твердость духа и воли на пути к намеченной цели побеждает все…» Эти слова Петра Алексеевича я всегда помнил и помню. И когда нашим товарищам удастся полностью ознакомиться с моей деятельностью в русской революции на Украине, а затем в самостоятельной украинской революции, в авангарде которой революционная махновщина играла особо выдающуюся роль, они легко заметят в этой моей деятельности черты самоотверженности, твердости духа и воли, о которых говорил мне Петр Алексеевич. Я хотел бы, чтобы этот завет помог им воспитать эти черты характера и в самих себе».
Когда говорят о колебаниях Махно в годы гражданской войны между анархизмом и большевизмом и допускают мысль о том, что он вполне мог стать большевиком, необходимо учитывать эти признания самого Махно, относящиеся к маю — июню 1918 г. И ранее и тогда он был горячим сторонником анархизма. Для большей убедительности такого соображения приведем еще некоторые факты.
Перед тем как уехать из Москвы на Украину, Махно пожелал встретиться с В. И. Лениным и Я. М. Свердловым для того, чтобы узнать из первых источников, что хотят сделать большевики с Россией. Махно описывает, как он свободно, без всяких препятствий, встретился с Я. М. Свердловым: «Это напомнило мне легенду и контрреволюционеров, и революционеров, и даже моих друзей — противников политки Ленина, Свердлова и Троцкого, распускавших слухи, что к этим своего рода земным богам добраться недоступно. Они окружены, дескать, большой охраной, начальники которой на свое лишь усмотрение допускают к ним посетителей, и, следовательно, простым смертным, к богам этим не дойти. Теперь я остро почувствовал вздорность этих слухов».
Свердлов принял его доброжелательно. После того как Махно объяснил ему цель прихода и изложил свое намерение уехать на Украину для борьбы с оккупантами и контрреволюционерами, Яков Михайлович спросил Махно, к какой партии тот принадлежит. При этом Махно заметил, что Свердлов, задавая этот вопрос, несколько смутился.
«Извинение его показалось настолько искренним, что я почувствовал себя нехорошо и без всяких дальнейших колебаний заявил ему, что я — анархист-коммунист бакунинско-кропоткинского толка.
— Да какой же вы анархист-коммунист, когда признаете организацию трудящихся масс и руководство ими в борьбе с властью капитала?! Для меня это совсем непонятно! — воскликнул Свердлов, товарищески улыбаясь…
Я ответил коротко:
— Анархизм, — сказал я ему, — идеал слишком реальный, чтобы не понимать современности и тех событий, в которых так или иначе участие его носителей заметно, чтобы не учесть того, куда ему нужно направить свои действия и с помощью каких средств…»
После непродолжительного разговора Я. М. Свердлов по просьбе Махно провел его к В. И. Ленину. Между ними состоялся разговор о месте и роли анархистов в революции. Этот разговор Н. Махно записал так:
«Ленин, обращаясь к Свердлову, говорит:
— Анархисты всегда самоотверженны, идут на всякие жертвы, но близорукие фанатики пропускают настоящее для отдаленного будущего…
И тут же просит меня не принимать это на свой счет, говоря:
— Вас, товарищ, я считаю человеком реальности и кипучей злобы дня. Если бы таких анархистов-коммунистов была бы одна треть в России, то мы, коммунисты, готовы были бы идти с ними на известные условия и совместно работать на пользу свободной организации производителей.
Я лично почувствовал, что начинаю благоволить перед Лениным (видимо, Махно хотел сказать «благоговеть». — В. С.), которого недавно убежденно считал виновником разгрома анархических организаций в Москве… Я выпалил в него словами:
— Анархисты-коммунисты все дорожат революцией и ее достижениями, а это свидетельствовало о том, что они с этой стороны все одинаковы…
— Ну, этого вы нам не говорите, — сказал, смеясь, Ленин. — Мы знаем анархистов не хуже вас. Большинство из них если не ничего, то, во всяком случае, “мало думают о настоящем, а ведь оно так серьезно, что не подумать о нем и не определить своего положительного отношения к нему революционеру больше чем позорно…
Ленин убеждал меня, что из его отношения ко мне я должен заключить, что отношение партии коммунистов к анархистам не так уж враждебно.
— И если нам, — сказал Ленин, — пришлось энергично и без всяких сентиментальных колебаний отобрать у анархистов с Малой Дмитровки особняк, в котором они скрывали всех видных московских и приезжих бандитов, то ответственны за это не мы, а сами анархисты с Малой Дмитровки. Впрочем, мы их теперь уже не беспокоим. Вы, вероятно, знаете: им разрешено занять другое здание, также недалеко от Малой Дмитровки, и они свободно работают».
По словам Махно, они оба согласились, что нельзя вести борьбу с врагами революции без достаточной организации масс и твердой дисциплины. Тем не менее после встречи с Лениным, обдумав разговор, Махно написал письмо своим гуляйпольским товарищам, основная суть которого сводилась к следующему: «Общими усилиями займемся разрушением рабского строя, чтобы вступить самим и ввести других наших братьев на путь нового строя. Организуем его на началах свободной общественности, содержание которой позволит всему не эксплуатирующему чужого труда населению свободно и независимо от государства и его чиновников, хотя бы и красных, строить всю свою социально-общественную жизнь совершенно самостоятельно у себя на местах, в своей среде… Да здравствует наше крестьянское и рабочее объединение! Да здравствуют наши подсобные силы — бескорыстная трудовая интеллигенция! Да здравствует Украинская социальная революция! Ваш Нестор Иванович. 4 июля 1918 года».