Теперь у него отберут доспехи, созданные годами боли и дисциплины. Он вернется к хозяевам своей юности и снова станет рабом. Будет выполнять их приказы.

И ему стало страшно.

Широко раскрытыми глазами он смотрел на узкое окно и видел мерцание бледнеющего лунного света. Он оказался в таком отчаянии, что был готов попросить помощи. Честно говоря, он умолял о ней, и подошел к идее молитвы с душой, обремененной извращенными требованиями Пачеко. Он молился – не о себе, а о безопасности Ады. Он молился о том, чтобы она нашла силу жить и растить ребенка со всей любовью, на которую была способна, любовью, которую он мог бы с ней разделить.

Но, глядя в ночь, он знал, что не может доверить свое будущее Хоакинуде Сильве. Его отец никогда не держал обещаний. Обещания означали честь. Уде Сильвы ее не было.

Он смотрел в темноту, обдумывая разные возможности. Это была игра, ничего больше. Он сидел с одной стороны шахматной доски, его вероломный отец – с другой. Только когда рассвет начал очищать небо от темноты, он нашел маневры, которые могут освободить их обоих.

– А теперь быстрее. Ада, скорее.

Она очнулась от грохота ключей в коридоре. Габриэль уже натягивал на нее через голову платье. Она оттолкнула неловкие мужские руки и закончила одеваться.

– Подожди, – сказал он.

Габриэль опустился на колени перед ней, держа в руке глиняный осколок. Ада подумала, что он готов отбиваться этим примитивным оружием. Но ее легкомысленная надежда растаяла. Она не хотела, чтобы он сопротивлялся, потому что охранники просто убьют его. Не важно, какую сделку он заключил, чтобы остаться с ней на ночь – а она знала, что заключил, знала без сомнений, – они не замедлят покончить с ним. Даже ее воин не мог противостоять таким обстоятельствам.

Она была уже готова выбить ногой осколок из его рук, но он приставил заостренный черепок к подолу ее платья. Двумя резкими ударами он прорезал ткань и оторвал нижнюю треть юбок. От колен до верхнего края сапог ее ноги были открыты.

– Что ты делаешь?

– Так ты сможешь двигаться быстрее. – Он сверкнул улыбкой. – А вид твоих голых ног отвлечет любого мужчину, с которым тебе придется сражаться.

– Несомненно, так же как и мои волосы.

Дверь распахнулась и с глухим деревянным стуком ударилась о стену. Шесть стражников стояли наготове. Главный держал две пары наручников.

– Ада из Кивуда...

– Кейворта, тупица, – пробормотала она по-английски.

– Тебе приказано идти с нами туда, где тебя будут судить через поединок.

Она взглянула на Габриэля. После того как они попрощались этой мимолетной ночью любви, его лицо превратилось в камень.

– А что будет с ним?

– Его судьба не твоя забота. Ты пойдешь с нами.

– Ответьте мне, или я умру прямо здесь.

Габриэль бросился на нее сзади и протянул ее руки стражнику, который защелкнул наручники. Металл вонзился в ее запястья. Дыхание обожгло горло.

– Моя воительница, – тихо произнес Габриэль. – Открой глаза.

Она увидела, как выражение его лица изменилось. Стражники этого не заметили. Наверное, никто бы не заметил. Но Ада увидела.

Все вдруг само по себе стало как надо. Она ровно дышала, глядя на стражников с поразительной холодностью. Тяжелые наручники давили на запястья, но, когда она будет сражаться, руки освободят. Что же до ее мужа, то неизвестно, что он задумал, но она доверяла ему. Независимо от его прошлого и предостережений Джейкоба она доверяла ему абсолютно.

С головой, легкой и ничем не обремененной, и руками, скованными металлом, она вышла из камеры не оглядываясь. На ее губах играла едва заметная улыбка.

Да, Габриэль поразительно легко освоил шахматы.

Глава 32

Габриэль ходил из угла в угол своей камеры, один, все его мысли были с Адой. Если он остановится, то расколется надвое. С каждым движением он чувствовал приятную боль в мышцах. Он пах ею. Он все еще чувствовал ее вкус.

Его план сумасшедший, он это знал. Но выбирать не из чего: он будет драться. Он был далек от того, чтобы снова покориться сеньору де Сильве и выполнять его приказы.

Когда стражники вернулись, его цель уже была четко определена. Вопросы мести и то, что правильно, а что нет, больше не имели значения. Его задачи выстроились, как стулья вдоль обеденного стола – аккуратно, ровно, одна за другой. Выполнил одну, переходи к следующей. В конце, с Божьей помощью, он снова обнимет Аду.

С оковами на руках он шел за стражниками мимо многочисленных запертых камер. Де Сильва ждал в конце коридора, высокий, сильный и опасный.

– Габриэль, – произнес он с хитрой улыбкой. – Надеюсь, ты получил удовольствие этой ночью.

– Да, хозяин. Она полезная женщина. – Он посмотрел на двоих мужчин, стоящих позади его отца. – Я думал, вы встретите это утро с улыбкой, наслаждаясь перспективой снова увидеть меня в оковах.

Де Сильва невесело расхохотался:

– Это зрелище мне никогда не надоест, mi hijo (мой сын).

– Ваш сын? Я не более ваш сын, чем вы мой отец.

– Габриэль, ты не можешь отрицать свое происхождение. Так же как и я, как бы мне этого ни хотелось. – Он сделал знак стражникам снять наручники. Кровь снова хлынула в руки Габриэля. Де Сильва шагнул ближе и взял его за подбородок, их глаза встретились. – Не забывай, что я знаю о тебе. Ты ненавидишь меня, без сомнения, но скажи мне, что твое тело не трепещет от мысли о семье де Сильва – о нашей силе и возможностях.

Габриэль закрыл глаза, демоны разрывали его когтями изнутри. Он жил и рос среди диких людей, которые все до одного разделяли его способность к жестокости.

Зов этой старой жизни звучал как беспечная убийственная песня. Его разум плыл не дыша, как будто бы он скользил под поверхностью озера. По его коже побежали мурашки.

Когда он открыл глаза, то увидел, что де Сильва снова улыбается.

– Хорошо, mi hijo. Очень хорошо.

Тошнотворное одобрение в лице отца вырвало Габриэля из мгновения слабости. Аде предстояло биться за жизнь. То, как де Сильва говорил о жестокости и свободе, казалось языком самого дьявола, плетущего сказки об отвратительных искушениях.

Он спасал свою собственную жизнь. Единственный шанс, который у него был, – это убедить де Сильву, что его раб вернулся к нему, на самом деле не покоряясь. И тогда он может спасти Аду.

– Я вижу, ты не потерял это каменное выражение лица, – сказал де Сильва.

Они шли бок о бок по коридору прочь из здания тюрьмы. Восемь стражников сопровождали их.

– Рад видеть, что вся твоя защита при тебе. Мне бы не хотелось думать, что я упустил шанс сломать тебя, раз и навсегда.

– Пачеко пытался.

– Да, но Пачеко дурак. Он считал, что может контролировать тебя при помощи своих маленьких игр, но я никогда не верил в это. Однако он весьма ловкий убийца. Не такой хороший, как ты – или я, но ловкий. – Он помолчал и продолжил: – Тебе не удалось убить короля. Скажи мне, это все еще горит в тебе, Габриэль?

– Моя жизнь была бы совершенно другой, хозяин, если бы я преуспел.

Солнечный свет жег глаза Габриэлю. Легкость, с которой он стал называть его хозяином, пошатнула его уверенность. Этот человек его подавлял.

Де Сильва улыбнулся, хлопнул Габриэля по плечу и притянул в свои грубые объятия.

– Видишь, мой мальчик? Как будто ты никогда и не уходил.

Габриэль опустил глаза. Его отец прижимал кинжал размером с ладонь к его ребрам. Одно движение, и клинок пронзит его трепещущее сердце.

– Ты слушаешь, Габриэль?

– Да.

Глаза де Сильвы горели как синее пламя.

– Яне доверяю тебе, и никогда не доверял.

– Вы на самом деле не ждете, что я убью короля.

– Конечно, нет, – произнес де Сильва с кривой улыбкой. – Вчера вечером ты согласился, потому что искал наслаждения между ног своей английской шлюхи.

– Тогда зачем давать мне эту привилегию?

– Потому что ее смерть уничтожит тебя. Сегодня утром ты будешь смотреть, как она умирает, – маленькая компенсация за сына, которого ты отнял у меня.