– Что я делаю? – спросила она, чувствуя себя пустой и безвольной.

Он привлек ее в свои объятия. Их тела соприкоснулись.

– С тех пор как мы встретились, я говорю тебе, что делать.

Его близость и забавное поддразнивание совсем решили ее равновесия. Она обо всем забыла в его объятиях. Он снова спас ее.

– Да, говоришь.

– Теперь твоя очередь отдавать приказы.

Неожиданная улыбка приподняла уголки ее рта. В животе разлилось влажное тепло. Как это будет – приказывать такому мужчине?

– Это приказ?

Чернота в его глазах превратилась в мольбу.

– Просьба, – ответил он. – Я так же потерян, как и ты. Не важно, на чем я настаивал и что отрицал. Я потерян.

Ожидая, что он в любой момент отстранится, Ада осторожно скользнула рукой вниз по его мускулистой спине. Там, где должна быть гладкая плоть, у него были только шрамы и боль.

Но он не отстранился. Его глаза закрылись, голова запрокинулась, совсем чуть-чуть, как будто смакуя ее прикосновение. Невозможно. Даже когда они были вместе у реки, он никогда не сдавался, никогда не наслаждался ее прикосновением – не совсем. Барьер его обетов стоял между ними. Даже когда его обет целомудрия оказался нарушен, он сопротивлялся.

Габриэль долго, очень долго смотрел на нее, его губы приоткрылись.

– Я не могу, – наконец выдавил он. Он отступил и запечатлел нежнейший поцелуй на тыльной стороне ее ладони. – Но поверь мне, я узнаю. Скоро. И тогда мы...

– Что?

– Мы поговорим. Я устал давать клятвы, которые не могу сдержать, клятвы, чуждые моей душе.

От оглушительного стука дверь заходила ходуном. Ада чуть не выпрыгнула из своей кожи. Габриэль приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы позволить Бланке войти. Ее глаза расширились при виде кельи в таком беспорядке.

Ада переступила через лужу и схватила подругу за руки.

– Что случилось, Бланка?

– Кто-то ограбил нашу комнату, – дрожащим голосом ответила та.

– Нашу комнату? Я же ушла меньше часа назад.

– Я вернулась из сада и нашла полный разгром. У вас здесь произошло то же самое?

– Нет, это мы устроили, – возразил Габриэль. – Ты сказала кому-нибудь об этом?

Бланка внимательно посмотрела на них обоих и заметила разбитую миску, но ничего не сказала. Габриэль оценил ее сдержанность.

– Фернан был со мной, когда я обнаружила преступление. Он посоветовал мне ничего не говорить, а просто найти вас обоих.

Ледяное онемение охватило его.

– Он может объяснить, где был?

– Когда залезли в комнату? – Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза, плотнее закутываясь в тонкую шерстяную шаль. – Может быть, вы подозреваете его?

Габриэль уперся кулаком в ладонь так сильно, что побелели костяшки.

– У меня нет причин оправдывать его.

– Он был со мной в саду. Простите, что говорю это, но он кажется человеком, которому очень нужен внимательный слушатель.

Ада коснулась ее руки.

– Ты же сама говорила, что ему нельзя доверять. Ведь это именно он вчера дал мне опиум.

– Это он сделал, – тихо подтвердила Бланка. – Но если бы вы все знали, то поняли бы, а может, даже простили. – Она вздохнула. – Похоже, с тех пор кто-то еще сделал похожее предложение.

– Это другое, – покачала головой Ада.

Габриэль прервал дальнейшие объяснения.

– Пойдем посмотрим вашу комнату.

Глава 25

Ада осматривала разгромленную комнату, еще не совсем оправившись от ужасов этого утра. Только теплые объятия Габриэля успокаивали ее.

Их кровати были перевернуты. Из вспоротых тюфяков торчала солома. Опрокинутый умывальник лежал на боку. Черепаховый гребень валялся среди разбросанной соломы вместе с рассыпанными шахматами.

– Но кому это все понадобилось?

Ада посмотрела на Габриэля в поисках ответа.

– И все твои вещи здесь? – спросил он. – В целости?

– Да, кроме свитков.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Они в безопасности, только не здесь. Я их спрятала.

– Зачем?

Она вздохнула, чувствуя, как заливается горячим румянцем.

– Ада?

– Свитки написаны на превосходном пергаменте, – ответила она. – Я украла их у моего учителя, Дэниела Морли, намереваясь продать. С них можно счистить чернила и использовать снова. Это делает их чрезвычайно ценными.

Его лицо потемнело.

– Ты хранила их для продажи.

– Когда я вернусь в Толедо, да.

Ее щеки горели от осознания того, какая пропасть лежит между ее прошлым и настоящим. День и ночь. Только сейчас ее рассудок просветлел настолько, что она смогла увидеть эту разницу. До вмешательства Габриэля печаль о том, кем она была и что потеряла, никогда не трогала ее. Ада просто топила ее в опиуме.

– Но это решение кажется таким далеким, – сказала она.

Габриэль смотрел на нее испытующе, заглядывая в самую глубину.

– Я рад слышать это, inglesa.

Она обвела рукой их перевернутую вверх дном комнату.

– Но что ты знаешь об этом?

– Только то, что Фернан был нрав, рекомендуя Бланке хранить это в секрете. Все остальное просто предположения. Пока что. – Он огляделся, как будто ища кого-то. И, возможно, он был прав. Казалось, стены, самые терпеливые противники, подслушивают и ждут их следующего шага. – Где Фернан?

Бланка сжала губы.

– Не могу сказать. Я догадываюсь, что он, может быть, захотел вернуться в город.

– Но зачем? Ты говорила что-то о его мотивах. Ты знаешь, чем Пачеко шантажировал его?

– Я не имею права это обсуждать, сеньор. Поймите, пожалуйста.

Ада подняла черепаховый гребень и сжала так, что зубцы впились в ладонь. Эта тянущая боль не позволяла ее мыслям кружиться слишком быстро.

– Какое Пачеко имеет к этому отношение?

– У нас может не быть времени на пространные объяснения, – сказал Габриэль.

– Ты хотел, чтобы я говорила тебе, что делать. Теперь попробуй.

Один кивок, и Габриэль встал в стороне от нее. Скрестив руки на груди и глядя в окно, заговорил:

– Пачеко поручился за меня, когда я пришел в орден. Он знал кое-что о моем прошлом и сыграл на моем стремлении начать все заново. В обмен на его поддержку я должен был следовать его указаниям.

Ада нахмурилась и подошла к нему.

– Указаниям?

– По очищению. Чтобы стать достойным ордена. – Дрожащее дыхание демонстрировало его переживания сильнее, чем монотонность голоса. – Это он настоял на трех моих обетах, тех, что превышают требования ордена. Если бы я не сдержал их или рассказал о его требованиях другим членам совета, то был бы изгнан. Он утверждал, что все дают тайные обеты, которые помогут испытать их на прочность. Я верил ему.

Лицо Бланки выражало смятение и негодование. Ада коснулась его спины, которую он так истязал и уродовал.

– Это тоже он сделал? Требовал, чтобы ты истязал себя?

Голова Габриэля униженно опустилась.

– Я чувствовал, что должен... начать заново. Избавиться от всего, что я сделал.

Ей хотелось обнять его и поднести пылающий факел к его прошлому – их прошлому – и ко всем, кто причинил ему боль.

– А Фернана он тоже чем-то держал? Каким-то знанием о его прошлом? – Она посмотрела на Бланку.

– Он дал тебе мак по приказу Пачеко. Это все, что он рассказал. – Бланка взяла соломинку и расщепила ее надвое. – Думаю, это касается женщины. На прошлой неделе я видела его на рынке с темнокожей женщиной.

Ада прищурилась:

– Он защищает ее?

– Или, может быть, их связь. Их тела вместе... они были в интимных отношениях.

– Но, Габриэль, зачем Пачеко наказывает тебя вот так?

Выпрямившись, он как будто выбрался из колодца и стряхнул с себя это признание.

– Я не знаю. Я никогда и предположить не мог, что он делает это для собственной выгоды, а не для помощи в моем покаянии. Только сегодня утром Фернан рассказал, что без Пачеко здесь не обошлось. Ада, эти свитки... могу я увидеть их?

– Конечно. А что ты подозреваешь?