— Ты знаешь, в тот день, когда я позвонил тебе договориться о свидании и узнал, что ты уже три недели как вышла замуж, я чуть не сошел с ума. Целую неделю я следил за тобой день за днем, чтобы просто смотреть на тебя. Ты знала об этом? Ты сказала, что улетаешь в Сан-Франциско, а этот Дойл и твой брат через неделю поедут туда же, и еще ты сказала, что вряд ли вообще вернешься в Филадельфию. Я чуть не умер, Куртни. Все это было просто ужасно для меня. Я вспомнил, как нам было хорошо вдвоем когда-то... Поэтому я позвонил спросить, может быть, мы сможем снова быть вместе. Я хотел встретиться. — Голос Леланда вдруг стал тверже, в нем появились холодные нотки отчуждения. Он помолчал, собираясь с мыслями. — Два три, четыре года назад ты была моей удачей, моим счастьем. И все было замечательно, когда мы были вместе. А теперь я не буду тебя видеть, не смогу прикоснуться к тебе... Я знаю, что должен быть возле тебя, Куртни. И когда в аэропорту я смотрел, как ты садишься в самолет, то понял, что должен выследить Дойла и Колина и выяснить, где ты живешь.

Куртни молчала.

Леланд вел фургон и говорил, пытаясь добиться от нее одобрения своих действий. Он уже не удивлялся ее внезапному появлению.

— Я опять потерял работу. И в Филадельфии меня ничто не удерживало. Разумеется, у меня не было денег, чтобы оплатить машину, как у этого Дойла. Мне пришлось упаковать и взять с собой все мои вещи. Поэтому я и еду сейчас в этом нелепом фургоне с ужасной вентиляцией, а не в роскошном "Тандерберде". Мне не так везет, как твоему Дойлу. И люди со мной обращаются гораздо хуже, чем с ним. Но я знал, что в любом случае должен ехать в Калифорнию, чтобы быть рядом с тобой. Рядом с тобой, Куртни...

Она тихо сидела рядом, изумительно красивая, спокойная. Узкие ладони она положила на колени, а ее голову окружал сияющий ореол из последних вечерних лучей солнца.

— Было очень нелегко следить за ними, — рассказывал Леланд, — приходилось хитрить, изворачиваться. Когда они завтракали, я понял, что у них в машине, должно быть, лежит карта с намеченным маршрутом или что-то, что должно подсказать мне его. И я проверил это.

И Леланд, усмехнувшись, взглянул на нее, а потом вновь стал смотреть на дорогу.

— Я просунул тонкую проволочную вешалку через резиновую прокладку между стеклами и смог отжать кнопку замка. Карты лежали на сиденье. И адресная книжка тоже. Твой Дойл очень предусмотрителен. Он записал названия и адреса всех мотелей, где забронировал комнаты. А я переписал их. И просмотрел карты. Я знаю все дороги, по которым они проедут, и все места, где они собираются останавливаться на ночь: отсюда и до Сан-Франциско. И теперь я уж никак не пропущу их. Я буду просто следовать за ними. Сейчас я их не вижу, но ночью все равно снова найду их.

Леланд говорил очень быстро, проглатывая окончания слов. Ему очень хотелось, чтобы Куртни поняла и осознала, какой опасности он подвергается и что ему приходится испытывать, чтобы быть рядом с ней.

Но она, к его большому удивлению, вдруг спросила:

— Джордж, ты когда-нибудь обращался к врачу по поводу своих мигреней и других проблем?

— Я не болен, черт возьми! — заорал он. — У меня ясная голова, здоровое тело, трезвый рассудок. И я в хорошей форме. И я не желаю ничего больше слушать об этом. Забудь о моем здоровье.

— Зачем ты их преследуешь? — спросила Куртни, меняя тему.

У Леланда возле бровей и под ними выступил пот, сконцентрировался в нескольких складках и тяжелыми каплями упал на щеки и дальше на шею.

— Я же только что сказал! Я хочу выяснить, где ты теперь будешь жить. Я хочу быть с тобой.

— Но, если ты видел книжку Алекса, у тебя уже есть мой новый домашний адрес в Сан-Франциско. И тебе не нужно следить за ними, чтобы разыскать меня. Ты уже знаешь, где я живу, Джордж.

— Ну...

— Джордж, зачем ты преследуешь Колина и Алекса?

— Я говорил тебе.

— Нет, не говорил.

— Замолчи! — ответил он. — Мне не нравятся твои намеки. Я не желаю больше об этом слышать. Я здоров. Я не болен. Со мной все в порядке. Поэтому уходи. Оставь меня в покое. Я не хочу тебя видеть.

И Куртни исчезла. Пропала. Хотя Леланд был изумлен ее неожиданным и необъяснимым появлением, ее исчезновение абсолютно не удивило его. Он приказал ей уйти. Когда их роман подходил к концу, как раз перед тем, как Куртни два года назад объявила о разрыве, она говорила Леланду, что он пугает ее, что ей совсем не нравятся его недавно появившиеся приступы дурного настроения. И теперь она все еще боялась его. Когда он сказал ей: "Уходи!" — она ушла. Куртни понимала, что это лучше, чем спорить с ним. Эта безмозглая сучка предала его, выйдя замуж за Дойла, и теперь будет делать все, чтобы вновь завоевать его расположение.

И Леланд улыбнулся, глядя на шоссе в спускающихся сумерках.

День подходил к концу. Землю насквозь пронзали оранжевые зловещие лучи заходящего солнца. Офицер государственной полиции штата Огайо Эрик Джеймс Коффи свернул с семидесятого шоссе в зону отдыха по правой стороне дороги. Он преодолел небольшой подъем через участок леса, поросший соснами, и сразу же увидел пустую полицейскую машину, на которой все еще работал сигнальный маяк, бросая пульсирующие блики вокруг себя.

Лейтенант Ричард Пулхэм должен был привезти машину в гараж в конце своей смены, в три часа дня, но не приехал, и с четырех часов более двадцати его товарищей прочесывали шоссе и все прилегающие к нему дороги. И вот теперь Коффи нашел его машину в самом западном уголке участка, патрулируемого Пулхэмом. Он опознал автомобиль по номерам на передней дверце.

Коффи сразу же пожалел о том, что был один, так как подозревал, какой будет его следующая находка. Это был труп полицейского. Другого исхода дела Коффи не видел.

Он взял рацию и включил микрофон:

— Говорит сто шестьдесят шестой, Коффи. Я нашел машину.

Он еще раз повторил это и передал координаты диспетчеру. Голос Коффи звучал низко и слегка дрожал.

С большой неохотой он выключил двигатель и вылез из машины.

Вечерний воздух был холодным. Дул резкий северо-восточный ветер.

— Лейтенант Пулхэм! Рич! — позвал Коффи, но ему ответило лишь шелестящее эхо.

Смирившись со своей участью, он подошел к машине Пулхэма, нагнулся и заглянул в салон через боковое стекло. Но заходящее солнце наполнило его множеством теней, и Коффи пришлось открыть дверь.

Зажглась слабая внутренняя лампочка, которая едва могла светить, так как маяк съел почти всю энергию, и аккумулятор сел. Мутный, неяркий свет озарил чернеющую кровь и мертвое тело, наспех и грубо втиснутое между передним сиденьем и панелью.

— Ублюдки, — прошипел Коффи, — ублюдки мерзавцы! Убийцы! — Голос его звучал все громче и громче в наползающей темноте ночи. — Мы схватим этих подонков.

Комната Алекса и Колина в "Лейзи Тайм мотеле" была большая и удобная. Стены были выкрашены в ослепительно белый, даже неестественно белый цвет, а потолки были на пару футов выше, чем в других мотелях, построенных на заре шестидесятых. Мебель была тяжелая, но практичная и уж никак не спартанская. Два мягких кресла были прекрасно набиты и задрапированы, письменный стол с пластиковым покрытием был удобным, просторным, с большой столешницей. На двух кроватях лежали упругие матрацы, крахмальные и ароматизированные простыни приятно хрустели. На туалетном столике красного дерева лежала Библия и стоял телефонный аппарат.

Дойл и Колин сидели на кроватях друг против друга. По взаимной договоренности первым с Куртни разговаривал Колин. Он крепко сжимал телефонную трубку обеими руками, а его очки с толстыми стеклами сползли на самый кончик носа, но мальчик, казалось, не замечал этого.

— За нами следили всю дорогу от Филадельфии! — объявил он Куртни, как только линия связи заработала.

Алекс поморщился.

— Человек в фургоне "Шевроле", — продолжал Колин. — Нет, мы не смогли разглядеть его. Он был слишком умен, чтобы дать себя увидеть.