Впервые она встретилась с Гилбертом три года назад в старинном замке своего дядюшки в Бургундии; ее мать была француженкой по происхождению. Дядю Анри знали все как винодела, владельца замка и виноградника. Случилось так, что молодой англичанин Гилберт Мэссинхэм, уже проживший пять лет в Австралии и оценивший возможности этой страны как одного из центров виноделия, приехал во Францию одновременно с Юджинией. Он собирал отводки виноградных лоз для своего будущего виноградника и успел побывать в португальском городе Малага и в винодельческих районах Рейна.

В первый же вечер Юджиния заметила, как смотрел Гилберт на жену дяди — очень красивую женщину, еще совсем молодую, грациозную и притом прекрасную хозяйку. Сначала Юджиния пришла к твердому убеждению, что, кроме тети Онории, его вообще ничто и никто не интересует, и лишь позже поняла, что он воспринимает ее тетю лишь как важное дополнение к обеденному столу, серебряным приборам, хрустальным бокалам, вазам с розами и изысканному угощению. Ну и, разумеется, к вину — охлажденному белому бургундскому в плоских фужерах на длинных ножках, которое подали к рыбному блюду, и крепкому кларету, сопровождавшему фазана. Юджиния наблюдала за тем, как молодой человек поднял бокал и, взглянув на тетю Онорию, безмолвно выпил за нее. Затем он повернулся к Юджинии и, остановив теперь на ней долгий оценивающий взгляд, снова подлил бокал.

Конечно, с его стороны было бы неуважительно не обратить на нее совсем никакого внимания — ведь она была за столом единственной — помимо хозяйки — дамой. А вот интерес, который он проявил к ней в гостиной и на террасе, кажется, никак не был связан с вином.

Или все-таки как-то был связан?

Когда Гилберт последовал за ней в Англию и попросил разрешения повидаться с ее родителями, ей, конечно, казалось, что никакой связи тут нет.

Конец летнего сезона семья проводила в Лондоне. Гилбертy представили Джессику, старшую дочь. Юджиния должна была начать выезжать только в следующем году — ей едва исполнилось восемнадцать, да и средств не хватало. Кроме Юджинии и Джессики в семье подрастали еще три девочки, моложе их, и важно было как можно скорее подыскать мужей прежде всего для старших дочерей. Джессике оказывал внимание младший сын некоего графа, и вот теперь у Юджинии, по-видимому, появился на горизонте австралиец.

Юджиния всячески подчеркивала: он же не австралиец.

Просто он прожил в этой колонии пять лет и, будучи человеком предприимчивым и склонным к авантюрам, решил, что Австралия — страна будущего.

Гилберт рано осиротел, и его вырастила тетка — старая дева, чье скромное состояние он со временем унаследовал. Не имея семьи и располагая приличной суммой денег, он мог позволить себе кругосветное путешествие. Так он открыл для себя страну, к которой воспылал страстной любовью. Он успел приобрести тысячу акров земли возле Парраматты, поселка, расположенного в отдалении от уже перенаселенного Сиднея, и на этом участке намеревался построить дом, куда не стыдно было бы привести жену.

Однако важнее дома были для него первые робкие шаги на поприще виноградарства, которому предстояло в будущем стать его основным делом.

Когда Гилберт рассказывал о своем винограднике, пребывавшем еще в младенческом состоянии, он весь преображался. Некоторые видели в Австралии страну, пригодную разве что для разведения овец и крупного рогатого скота, другие признавали в ней серьезного торгового партнера, а кое-кто активно занимался разведкой месторождений золота. Но Гилберт вскоре после своего приезда в Австралию посетил небольшой, но процветающий виноградник в ту пору, когда там изготовлялось вино, и был мгновенно покорен. Посвятить жизнь виноделию — такая перспектива казалась ему необыкновенно заманчивой. Пыльные овцы, падеж скота в засуху — нет, это не для него. Куда соблазнительнее роскошные гроздья винограда, веселящее душу красное вино, опасности, случайности и успехи, сопутствующие первым шагам виноделия, имевшего шанс обрести всемирную известность. Вот чему стоило посвятить жизнь.

После Австралии, говаривал Гилберт, Англия кажется маленькой, замкнутой, ограниченной. Небо слишком бледно-голубое, климат слишком холодный, в городах слишком много народа, слишком много нищеты, убожества, преступности. Когда отец Юджинии заметил, что Австралия, наоборот, всего лишь заокеанская тюрьма, место ссылки отбросов общества с Британских островов, Гилберт стал энергично оспаривать его точку зрения.

Так было лишь во времена посещения колоний сначала первой, а затем второй эскадрой почти полвека назад. Сейчас исследователи делают потрясающие выводы: страна невообразимо громадна по размерам, а недра ее, возможно, содержат невероятные богатства. Здесь нужны состоятельные поселенцы — трудолюбивые, здоровые, предприимчивые молодые люди и женщины, которые могли бы стать им хорошими женами. Ссыльные — кстати, составляющие лишь малую часть населения, — тоже в некотором смысле ценность, ибо это постоянный источник дешевой рабочей силы.

Гилберт, например, никогда и мечтать бы не мог построить задуманный им дом без труда ссыльных.

Он примется за дело сразу же по возвращении. Может ли он рассчитывать на прибытие своей невесты к тому моменту, когда строительство будет закончено?

— Да, да! — хотелось крикнуть Юджинии, которой страшно понравились бьющая через край энергия и заразительная убежденность Гилберта Мэссинхэма. Однако ей были также в высокой степени присущи осторожность и здравый смысл, и она только порадовалась требованию отца, настоявшего, чтобы отъезд невесты в Австралию был отложен до ее совершеннолетия. Придется ждать три года, и, таким образом, у них с Гилбертом будет время проверить, насколько прочны их чувства. Гилберт вернется в Австралию, построит дом, разобьет виноградник — если это вообще окажется возможным, — а Юджиния останется в Личфилд Коурт, старинном кирпичном барском доме в Уилтшире, который уже двести лет принадлежит семье отца.

Гилберт настаивал, чтобы она продолжала заниматься музыкой, рисованием и другими предметами, принятыми среди женщин ее круга, — в новой колонии, уверял он, эти знания очень пригодятся. Он с величайшим удовольствием слушал, как свободно она изъясняется по-французски, хотя сам говорил на этом языке еле-еле. Он не получил классического образования и почти всему, что знал, научился на практике. Как видно, в его представлении иметь жену, говорящую по-французски, — достоинство сродни способности оценить хорошее вино. В конечном итоге, думала про себя Юджиния, все так или иначе сводится к вину.

Однако, сколь бы усердно она ни занималась науками, у нее оставалось достаточно времени для писания писем. Юджиния любила писать письма, и она заверила мистера Мэссинхэма, что будет писать ему с величайшим удовольствием.

И вот тут-то реальность довольно странного ухаживания за нею рыжеволосого молодого человека из далекой колонии превратилась в своего рода мечту.

Он существовал теперь для нее лишь на бумаге. Она почти забыла, как он выглядит. Его олицетворяли черные каракули, начинавшиеся словами: «Моя дорогая Юджиния» и кончавшиеся: «Неизменно преданный вам». А то, что остальная часть письма была в основном посвящена изложению фактов, касающихся строительства дома и трудностей выращивания здоровой виноградной лозы в совершенно новом для нее грунте, девушка почти не замечала. Ей нравилось, что ее называли «дорогой» и что существовал кто-то, «неизменно преданный» ей.

В те суматошные недели, что предшествовали отъезду, Сара — сестра, бывшая младше Юджинии всего на одиннадцать месяцев и походившая на нее как близнец, — то и дело ударялась в слезы, требуя от Юджинии заверений, что она счастлива. Разве не сумасшествие — отправиться на парусном судне за пятнадцать тысяч миль, чтобы выйти замуж за человека, лицо которого уже почти забылось!

Однако дело зашло уже слишком далеко, и гордость не позволяла Юджинии признать, что ее тоже терзают сомнения. Но разве у нее есть какой-либо иной выбор? Джессика вышла замуж за своего аристократа, маленькая Элизабет, которая моложе Юджинии и Сары, помолвлена со священником, располагавшим весьма скромными средствами. Оставались только Сара и Милли. Милли была еще школьницей, а Сара заявляла, что никогда не выйдет замуж. Она намеревалась жить в Личфилд Коурт с мамой и папой и посвятить себя заботам об их старости. Ей на роду было написано остаться старой девой.