Книге пристало рассказывать о себе самой. Но поскольку это все-таки не современный роман в жанре «фэнтези», постольку читатель вправе получить сведения о ее источниках.

В отличие от «Саги о Вельсунгах», ядро которой сложилось на берегах Рейна, эпический цикл о Хрольфе Жердинке и его воинах имеет чисто северное происхождение. Когда-то этот эпос, чьи корни уходят глубоко в душу народа — в его песни, был широко известен. Но повезло ему гораздо меньше, чем сказаниям о Сигмунде, Сигурде Убийце Фафнира, Брюнхильд и Гудрун. Он так и не отлился в яркое прозаическое повествование, не стал источником поэм, которые бы дошли до наших дней целиком: поэтому теперь он почти забыт, а между тем вполне заслуживает того, чтобы о нем вспомнили вновь.

Зарождение этого эпоса по времени близко зарождению «Песни о Нибелунгах». Он — современник «Беовульфа». Собственно говоря, эти два эпических цикла — «Сага о Хрольфе Жердинке» и «Беовульф» — способны при сопоставлении многое прояснить друг в друге. Ведь в них зачастую действуют одни и те же персонажи. Наиболее ярким примером может служить конунг Хротгар, из чьих палат Беовульф изгнал чудищ. В датском эпосе этот конунг фигурирует как дядя главного героя, Хрольфа, под именем Хроар. Проведенный учеными сравнительный анализ не оставляет сомнений в том, что речь идет об одном и том же лице.

Все это позволяет достаточно точно датировать события, легшие в основу нашего эпоса. Григорий Турский в своей «Истории франков» упоминает Хохилаикуса — датского (несколько более поздние хроники называют его гаутским) короля, погибшего во время набега на Голландию. Это именно тот вождь, который в «Беовульфе» назван именем Хигелак, а в «Саге о Хрольфе Жердинке» (и еще в нескольких скандинавских сказаниях, дошедших до нас в отрывках) — Хуглейк. На этом основании мы с уверенностью можем говорить о том, что он был гаутом. Нам, правда, не известно достоверно, жило ли это племя в Ютландии или в той части Швеции, которая теперь называется Гетланд, а в те времена была независимым королевством. Полагаю, что второй вариант более вероятен. В любом случае, коль скоро этот вождь существовал на самом деле, нет сомнений в том, что должны были существовать и другие герои, обрисованные в эпосе гораздо ярче, в том числе сами Беовульф и Хрольф.

Хуглейк умер между 512 и 520 годами, Хрольф же появился на исторической арене двумя или тремя десятилетиями позже. Это была эпоха Великого переселения народов — эпоха гибели Римской империи, когда германские племена начали кочевать по Европе, и вряд ли мир переживал когда-либо более мрачные времена. Памятуя об этом, можно понять, почему Хрольф Жердинка оставил по себе столь славную память, почему сказители из поколения в поколение отправляли любого героя к его двору, хотя из-за этого все меньшая часть цикла оказывалась посвященной самому Хрольфу. Царствование Хрольфа осталось в памяти как относительное затишье среди бури, разбушевавшейся на столетия. Он был для Северных стран тем же, чем король Артур — для Англии, чем впоследствии стал для Франции Карл Великий. Спустя пять столетий, далеко к северу от Дании, в Норвегии, накануне битвы при Стикластадире люди конунга Олафа Святого были разбужены скальдом, громко певшим древнюю песнь о Бьярки, ту самую, в которой он созывает дружинников датского конунга-язычника Хрольфа на последнюю битву.

До нас дошли фрагменты этой песни. Кроме того, известна еще одна песнь о Бьярки, представляющая собой другую, более позднюю версию этого сюжета. Еще одну песнь, вернее, ее длинное латинское переложение, приводит Саксон Грамматик (1150–1206) в своей хронике-своде датских легенд и исторических преданий, но на ее основе мы можем только попытаться реконструировать оригинал. (Примером такой реконструкции может служить глава 1 в «Сказании о Скульд». Некоторые другие части этой песни вошли в главы 2 и 3 нашего пересказа.) Сочинение Саксона Грамматика, которое, между прочим, содержит самую старую из дошедших до нас версий предания о принце Гамлете, повествует прежде всего о Хрольфе. Кроме того, упоминания о нем есть в книгах Снорри Стурлусона «Круг Земной» и «Младшая Эдда», в краткой записи «Саги о Скъёльдунгах» и в других источниках. Важнейший же источник — несколько исландских рукописей, целиком посвященных преданию о Хрольфе. К сожалению, ни одна из дошедших до нас копий не была создана ранее 1650 года, и как стиль, так и логика изложения в них зачастую оставляют желать лучшего.

Все они противоречат друг другу, а иногда и самим себе. Более того, материал в этих рукописях так разбросан, что современный читатель, если только он не специалист по истории Скандинавии, вряд ли сумеет в них разобраться. Я уже давно мечтал реконструировать этот эпос: свести воедино лучшие версии и заполнить лакуны, используя там, где это необходимо, архаическую лексику или подыскивая там, где это возможно, точные словесные эквиваленты. И я очень благодарен Яну и Бетти Бэлэнтайн, а также Лину Картеру, чья помощь дала мне такую возможность.

Многие из моих решений и предположений окажутся, должно быть, спорными и совершенно произвольными. Что ж, предоставим ученым на досуге копаться в деталях. Для меня важней всего было сделать мое повествование занимательным, не нарушив в нем духа подлинности.

Например, на мой — и, несомненно, на ваш — взгляд, слишком много имен в этой книге начинается на «Х» и даже на «Хр», но здесь я ничего не мог поделать, разве что в тех случаях, когда один из источников предлагал альтернативу. Из тех же соображений я старался употреблять современные топонимы, за исключением названий стран (типа «Свитьод»), которые уже перестали существовать на карте.

Величайшую сложность представляет собой сам духовный мир саги. Это ведь не «Властелин колец» — сочинение цивилизованного писателя-христианина, хотя саги, вероятно, послужили Толкиену одним из источников. Время жизни Хрольфа Жердинки — полночь Темных Веков. Убийства, рабство, разбой, умыкание женщин, кровавые и непотребные языческие обряды — все это было частью повседневности. Финны в особенности могут вспомнить, жертвой каких жестокости и суеверий становился их мирный народ.[1] Любовь, преданность, честь были тем, чем человек той эпохи пренебрегал в первую очередь, сохраняя их только для родичей, вождя и ближайших друзей. Все остальное человечество представлялось ему только скопищем врагов или жертв. И часто гнев или вероломство напрочь разрывали все связывающие людей узы.

Адам Эленшлегер, как писатель романтической эпохи, мог позволить себе идеализировать Хельги, Хроара или Хрольфа. Я этого делать не стал. Помимо всего прочего, нам сегодня полезно снова вспомнить: наша цивилизация отнюдь не что-то само собой разумеющееся. Я надеюсь, что вы сумеете справиться со всеми этими трудностями, а также с некоторой тяжеловесностью повествования, присущей эпосу, и с тем, что сегодня выглядит как отсутствие в нем психологической глубины. Это последнее качество является только отражением самосознания людей той эпохи. Нам их поведение кажется безумно эгоистичным, а между тем каждый из них ощущал себя в первую очередь частью своего рода и лишь во вторую — в зависимости от того, насколько он жаждал богатства и славы — самим собой. Так, главный герой этой книги чувствует себя, как и многие другие персонажи, в первую очередь потомком Скъёльда.

Я считал своим долгом дать некоторое представление о том, по каким законам жили эти люди и это общество, но при этом ориентировался скорее на правду мифа, чем на гипотетическую историческую правду, а потому вложил свое повествование в уста женщины, жившей в Англии в десятом веке, когда этот эпический цикл достиг своего расцвета. Полагаю, что женщина скорее, чем мужчина, отступила бы от сухого языка саги. Конечно, в ее рассказе множество анахронизмов: Скандинавия в ее описании предстает такой, какой она могла ее знать.