В троллейбусе было почти пусто и уютно. Покачиваясь на пружинящем кожаном диванчике, Лариса мурлыкала про себя песню про синий троллейбус, путая слова и сбиваясь, потому что думала о маме. Она понимала, что мама просто хочет прожить жизнь заново, хотя бы жизнь дочери, и чтобы в ней было все в порядке, как у всех. И ей стало ужасно жаль маму.

Хорошо, что догадалась соврать про водителя. Как она доберется до аэропорта к шести утра, Лариса пока не думала. Конечно, никто за ней не заедет, с какой стати, невелика птица, чтобы по ее делам машину гонять. Вариантов было три, один другого хуже. Можно вызвать такси, но кроме маминых ста долларов денег у нее не осталось ни копейки. Завтра на работе дадут премию, но Лариса оценит этот жест доброй воли со стороны начальства лишь после приезда. Можно уехать в аэропорт с вечера, но тогда она не успеет собраться, и к тому же она должна хорошо выглядеть, а ночь, проведенную в душном зале ожидания, не спрячешь под макияжем. Значит, придется тащиться в пять утра на улицу Большакова – там ближайшая остановка ночного экспресса «Вокзал – Аэропорт». Господи, как надоело считать копейки, вечно гоняться за халтурой, самой решать кучу мелких проблем, вроде вот этой. Почему ее не могут просто разбудить за часик, посадить в автомобиль, а она бы еще подремала по дороге под тихую музыку…

Лариса вздрогнула от громкого голоса из динамика, объявлявшего ее остановку. Еще не хватало проехать и ковылять обратно по сугробам на каблуках.

Возле ее подъезда стоял темно-зеленый Шкиркин «Фольксваген». Лариса замедлила шаг. Она не ожидала, что обиженный тратами любовник проявит вдруг настойчивость. Видимо, и его под Новый год одолело желание делать добро. Нет, скорее всего, почувствовал, что уплывает из рук то, что он давно считал своим. Пигмалион хренов, делай теперь конспекты из своих лекций по экономике и ведению домашнего хозяйства, складывай впрок для другой дуры, я их больше слушать не намерена. Выращивая в себе необходимую для разговора злость, Лариса решительно направилась в подъезду. «А вдруг он задремал за рулем и не увидит, как я вернулась?» – мелькнула спасительная мысль, а она даже готова не включать пока свет. Глупо, до утра, конечно, в темноте не просидишь, но Лариса очень не любила рвать отношения с людьми, а в отношениях с мужчинами тем более предпочитала не делать резких движений, придерживаясь дешевой житейской мудрости насчет синицы в руках, которую она так яростно отвергала в разговоре с мамой. Но журавли клином не летали над ее головой, может, придется и со Шкиркой… Ну уж нет, хватит! Между шубой и Шкиркой она выбирает шубу! К тому же собираться в темноте неудобно.

Шкирка не спал. Выскочил из автомобиля, потянулся поцеловать, но, не встретив ответного движения, чмокнул где-то возле уха. Невысокий и подвижный, как колобок, он все делал быстро, энергично и очень хозяйственно, даже когда целовал Ларису. «Похоже, я ему нравлюсь в этой шубке», – отметила Лариса его одобрительный взгляд, которым он окинул ее с ног до головы.

– Привет! Наконец-то. У меня тут вот… – Он едва не по пояс влез в багажник и достал оттуда пакеты. – Будут макароны с сыром и котлеты, ты ведь опять сегодня ничего не ела, кроме своих этих…

– Мюслей, – подсказала Лариса. – Нет, сегодня были творог и пицца. Так что я сыта. И я не ем макароны, ты же знаешь.

– Зато я голодный и ем все. Пошли, холодно!

– Саша, извини, сегодня не получится. Мне надо собираться, самолет в шесть утра. Я улетаю на Новый год. В Турцию.

– Ого… – От такой новости обычно красноречивый Шкирка на мгновение онемел. – Это как понимать? А деньги у тебя откуда?

– Да что тебе мои деньги? Премию дали на работе.

Черт, опять не смогла сказать правду, настолько опрокинутым было его лицо, как у ребенка, у которого отняли любимую игрушку и он уже набрал воздуха, чтобы заорать от обиды во все горло.

– Еще мама добавила. Я не думала, что ты простишь меня так быстро, в прошлый раз ты пропал на две недели. Мне не хотелось встречать Новый год одной.

– Понятно. И ты полагаешь, что я поверил?

– Нет. Саш, мне все равно, что ты подумаешь. Я пойду, у меня дел полно.

– И мама отпустила тебя одну?

– Я большая девочка. Сама решаю. Хочу шубу. Хочу в Турцию. Хочу замуж за нормального мужика. И детей хочу. Что ж, мне на все разрешения спрашивать?

– А я?

– Ты тоже большой. Ты уж сам как-нибудь. Я пойду, ладно?

Лариса сделала несколько шагов до крыльца подъезда, вставила ключ в прорезь на панели домофона. Она чувствовала спиной взгляд бывшего любовника. А вот с Сергеем она бы так не смогла. Если бы он сказал – останься, она бы осталась. Хорошо, что он не скажет, ведь потом ему возвращаться к жене. А ей надо ехать.

Но в спину Ларисе смотрел не Шкирка. Серебристый джип «Тойота Лендкрузер», припарковавшийся в углу двора, куда не падал свет, сливался с темнотой. Света в салоне не было. Сидевший за рулем мужчина курил «Парламент», пепельница была полна окурков. В машине играла тихая музыка, низкий женский голос пел что-то на непонятном языке, то ли странном английском, то ли испанском. Когда Лариса приблизилась и Шкирка выбрался из автомобиля ей навстречу, мужчина выключил музыку. В гулкой тишине двора голоса были слышны отлично. Мужчина внимательно слушал, стараясь не пропустить ни слова.

Лариса хлопнула дверью подъезда. Шкирка стоял возле машины, переваривая информацию. Мужчина терпеливо ждал. Когда «Фольксваген», резко газанув, тронулся с места и вырулил за угол, он усмехнулся и через минуту тоже выехал на улицу. Краем глаза он отметил, как в одном из окон третьего этажа включился свет. Что ж, пока все идет по плану. Мама – как и ожидалось. Отца, похоже, нет, это хорошо. Чем меньше всякой родни, тем лучше. Пункт второй – любовник. Конечно, у такой девушки наверняка кто-то есть. Но, видимо, с ним что-то не ладится, раз она обратилась в агентство. А остальное он выяснит в ближайшее время.

Дома ее встретила кошка Сетта, настолько породистая, что хозяевам даже имя не дали придумать – оно было записано в паспорте и очень не нравилось Ларисе. Она звала кошку Сеткой. Вообще, Лариса больше любила собак, они понятнее и проще, преданны и искренни. Кошки эгоистичны, самолюбивы, автономны. Но с собакой надо гулять, разговаривать, а когда приходишь домой около десяти часов вечера, то не стоит собаку и мучить. Кошке твои разговоры не нужны, они ее не интересуют, миска с едой и лоток для туалета – все, что ей необходимо. И если ты за день ей не слишком надоедаешь, то вечером она встретит тебя благосклонно, возможно, даже подставит спинку и разрешит потеребить шерстку, когда ты усядешься у телевизора. Лариса и Сетка устраивали друг друга. Лариса добросовестно выполняла свои хозяйские обязанности, а Сетка была живой душой, которая должна встречать человека дома после работы, – так считала мама, которая три года назад подарила дочке котенка на новоселье. С тех пор они ни разу не поссорились, никто не давал повода, однако горячей любви между ними так и не возникло. Сетка не беспокоилась, если вдруг вместо Ларисы заботы по ее кормлению на несколько дней брала на себя мама. А Ларису вполне устраивало, что Сетка не лезет ей в душу, как болонка Фредик, который раньше жил у них с мамой. Этот, пока не расспросит обо всем, что случилось за день, пока не расскажет о своих собачьих делах, прыгая, визжа и целуя во все места, до которых может дотянуться, не позволял встать со скамеечки в прихожей. Он великолепно пел, чувствуя музыку и безошибочно выбирая тональность, и страшно обижался, если гости хихикали. По Фредику они с мамой скучали до сих пор, поэтому и не решались взять нового щенка. Сетка же ходила по комнате, чем-то шуршала, точила когти, лакала воду, с ней можно было переброситься парой слов по бытовым вопросам, в общем, если телевизор был выключен, то тишина в квартире не давила на психику.

Лариса разделась, сняла трубку домофона и оставила ее висеть на шнуре. Прошла в кухню, сварила кофе (Сетка взглянула вопросительно: обычно хозяйка пила кофе утром). И сделала то, о чем мечтала весь этот суетный день: включила елочную гирлянду, в весело мерцающей темноте забралась в кресло, поставив на столик чашку, укутала ноги мохеровым пледом. Плед тоже входил в систему мер по созданию домашнего уюта на Ларисиной территории, выстроенную мамой. Его купили еще в застойные времена, по великому блату – Шотландия, чистый мохер. Он был настолько шикарным, что пользоваться им мама не собиралась, она твердо решила: это дочке. Выйдет замуж, будет жить своим домом… Когда возраст пледа перевалил за полтора десятка лет, мама принесла его Ларисе – будешь укрываться, сколько ему лежать без дела.