– Иоанн? – простодушно переспросил Бабиле. – А кто он такой?

– Знаменитый негус, – ответил я. – Великий царь твоей страны, которому завидовали многие монархи Европы.

Бабиле выглядел несказанно изумленным.

– Неужели было такое время, когда белые люди испытывали зависть к эфиопам?

– Было, – подтвердил я. – И не так давно, как ты думаешь.

2

Мы достигли Аксума практически без приключений. После ужасающей картины агонии молодой эфиопской женщины с младенцем, на нашем пути было еще несколько подобных деревень, где люди, потеряв всяческую надежду на выживание, сидели возле своих примитивных конусообразных хижин, крытых соломой.

Утратив волю к сопротивлению несчастьям, свалившимся на их голову в виде засух, неурожаев и тотальной нищеты, они просто сидели и ждали, когда смерть позаботится о них.

Несколько раз нас останавливали машины с повстанцами, большинство из которых были вооружены советскими автоматами, захваченными в боях с войсками Менгисту. Они проверяли мои документы – письмо «красного негуса» с указанием помогать журналисту Си-Эн-Эн я, разумеется, не предъявлял – и отпускали, поинтересовавшись, что за цель толкает сумасшедшего иностранца вглубь Эфиопии. Я честно отвечал, что весь мир, затаив дыхание, следит за гражданской войной, развернувшейся в их стране. Что демократическая общественность симпатизирует движению сопротивления в измученной многолетней диктатурой Эфиопии. Я говорил, что готовлю репортаж о прошлом и настоящем Эфиопии, объясняя необходимость побывать в бывшей столице Аксумского царства.

– Все равно вы не попадете на нашу церемонию, – откровенно сказал мне довольно грязный молодой парень в рваных, видавших виды, шортах. – Так что проезжайте.

Автомат свободно болтался у него на плече.

– На какую церемонию? – в изумлении уставился я на парня.

– Тимкат. Она называется Тимкат, – доброжелательно ответил парень, – Торжественная церемония выноса Ковчега Завета из церкви Святой Марии.

– А когда она происходит? – с ледяным спокойствием поинтересовался я.

– Восемнадцатого января.

– Церемония ежегодная?

– Да.

Я был потрясен! Нигде, ни в одном источнике я не встречал упоминания о Тимкате. Об этой церемонии ни словом не обмолвился Артур Кейс. Знал ли он о традиции эфиопов раз в году выносить Ковчег из Святая Святых и совершать торжественное шествие по Аксуму? Видимо, вряд ли. Иначе он намекнул бы мне о возможном местонахождении библейской реликвии. О Тимкате ничего не было известно и Джону Леклеру, который в самом начале моих поисков вообще безо всякого энтузиазма отнесся к перспективе подготовки репортажа о затерянном Ковчеге Завета.

Я сгорал от нетерпения поскорее увидеть Аксум. Но, как и следовало ожидать, он не произвел особого впечатления – маленький восточный городок с традиционно узенькими улочками. Однако многочисленные памятники, сохранившиеся в Аксуме, убедительно свидетельствовали о невероятно богатом историческом прошлом древнего Аксума.

Вокруг города в целом ряде мест можно было увидеть остатки мощных крепостных стен, заросших густым ковром из мха. Повсюду встречались фундаменты больших строений – в прошлом, видимо, пышных домов. Я видел ступеньки полуразрушенных древних лестниц, выложенных плитами внушительных размеров. На северной окраине города Бабиле показал мне врезавшиеся в склон горы могильные склепы, облицованные красным гранитом. В них стояли опустевшие каменные саркофаги – у меня в памяти сразу всплыли египетские усыпальницы, безжалостно разграбленные разбойниками.

– Да-а-а, – протянул я, сидя на корточках возле одно го из таких саркофагов. – Везде одно и то же. Древние клады и сокровища лишали сна грабителей не только в Египте.

– Плохих людей много, – грустно произнес Бабиле.

В качестве доказательства своего утверждения, он потащил меня в центр города, к частоколу из обелисков. Одни из них были грубо вытесанными, без каких-либо украшений и рисунков. На других я увидел затейливо сделанную резьбу, имитировавшую многоэтажные дома с балконами, окнами, дверьми и даже засовами. Третьи обелиски, в том числе самый изящный и высокий – почти сто футов – лежали разбитыми.

– Один из самых высоких обелисков украли итальянцы в тридцать седьмом году. Он сейчас находится в Риме.

– Такая же история произошла и с одним из двух обелисков в Луксоре, – откликнулся я. – С той лишь разницей, что второй красавец покинул свою родину благодаря французам и возвышается сегодня в центре Парижа.

Я внимательно рассмотрел каменные платформы, служившие основанием обелисков и обнаружил небольшие чашеобразные углубления. Придя к выводу, что, возможно, они использовались в качестве жертвенных алтарей, я продолжал обходить частокол стел шаг за шагом. Неподалеку от центральной группы обелисков можно было заметить возвышения, напоминавшие каменные троны. Я насчитал двенадцать таких тронов.

– Здесь сидели судьи и советники негуса, – подсказал Бабиле.

– А сам негус?

– Чуть дальше, – мой гид показал в сторону практически полностью разрушенной каменной платформы. – Вот это и есть место, где много веков назад короновались эфиопские императоры.

– В древности город занимал территорию гораздо большую, чем нынешний Аксум?

– Наверное. На пастбищах, окружающих современный город, много обломков древней керамики, небольших обелисков и остатков колонн.

Я наклонился и провел рукой по шершавой поверхности трона. За многие века, истекшие с момента его сооружения, камень подвергся сильной эрозии.

– Как там поется в известной песенке: «Не обещай вечной любви – вечны только камни и старые «форды»? – пробурчал я себе под нос. – Насчет камней автор стихов явно преувеличивал.

Я услышал позади себя легкий треск, как если бы кто-то наступил на сухую ветку в лесу. С досадой я подумал о том, что Бабиле сломал какой-нибудь хрупкий фрагмент керамики.

– Эй, – громко сказал я, не поворачивая головы, -смотри себе под ноги. А то после тебя археологам нечего будет делать в Аксуме.

– Что вы сказали? – донесся голос Бабиле, который находился, судя по всему, шагах в десяти от меня.

Зловещий треск за спиной снова повторился. Только теперь он усилился. В голове промелькнула смутная мысль о природе этого шума. Мысль была такой парализующей, что кровь, казалось, навсегда застыла в моих жилах, а от ужаса перехватило дыхание.

Бесконечно медленно я повернул голову. В трех-четырех футах от меня находилась страшная треугольная голова. Она застыла и не двигалась, глядя вперед холодными ненавидящими глазами. Словно в замедленной съемке, я, не в силах пошевелиться, завороженно наблюдал за тем, как голова плавно стала отклоняться назад.

Гремучая змея готовилась к броску!

Острые кривые зубы этой твари способны прокусить толстую шкуру крупного дикого животного, после чего смерть наступает в течение очень быстрого времени.

Я мысленно попрощался с жизнью.

Шансы на то, чтобы выжить, были абсолютно невысоки – наверное, один-два процента. И то лишь в том случае, если во время броска на врага у «гремучки» разорвется от инфаркта ее поганое сердце и она издохнет. Умрет прямо в полете.

Но эта тварь выглядела совершенно здоровой! И, судя по энергично двигавшимся кольцам ее могучего тела, она была очень голодна. В ее планы входило плотно пообедать, а в ее глазах я прочитал злое сожаление о том, что враг слишком крупноват для того, чтобы его можно было сожрать за один присест. Поэтому она выражала готовность ограничиться одним ритуальным укусом, после чего оставить меня умирать возле каменных тронов, на которых в древности восседали негусы и их советники.

Я замер и был совершенно неподвижен. Правда, у меня шевелились волосы на голове. Но наверное любой человек, оказавшийся на моем месте в тот момент, испытал бы первобытный ужас при столь близкой встрече с гремучей змеей.

Она вновь затрещала своим хвостом.