— Все комнаты напичканы аппаратурой для выявления подслушивающих устройств, — усмехнулся он. — Так что можем говорить спокойно.

Он подвел ее к столику с двумя креслами у камина. Радостный блеск зеленых глаз Доминик, в которых отражалась игра пламени, согревал ему сердце.

— Присаживайтесь, я сейчас все принесу, — предложил он, указывая на одно из резных деревянных кресел.

Доминик мягко рассмеялась, и Маркус почувствовал, как губы его сами собой растягиваются в широкой ответной улыбке.

— Маркус, я никогда не представляла вас в роли официанта!

— У меня много талантов, — улыбнулся он. — Но не беспокойтесь — кулинарное дарование в их число не входит.

Несколько секунд спустя он появился вновь с сервировочным столиком, заставленным аппетитными блюдами.

Впервые за много дней запах еды не вызвал у Доминик приступа тошноты, и она охотно принялась за ужин. Маркус же не столько ел, сколько любовался на свою прелестную сотрапезницу.

— Не слышали ли вы новостей от полиции? — поинтересовалась Доминик, утолив голод.

— Сегодня утром я разговаривал с детективом, ведущим расследование. Ждут результатов вскрытия тела шофера. Полиция намерена проверить все, что поддается проверке, провести все возможные исследования.

— Значит, нам остается запастись терпением, — подытожила Доминик, накалывая на вилку кусочек копченой рыбы. — Нет ничего тяжелее неизвестности.

Маркус кивнул.

— Как ваша прогулка с Люком?

Она пожала плечами.

— Он кажется очень милым. Но...

— Но вас все же что-то настораживает?

Она беспомощно улыбнулась.

— Право, не знаю. В саду он провел не больше пяти минут, а потом вдруг вспомнил о каком-то неотложном деле и вернулся в замок. Я так и не успела с ним толком поговорить. По первому впечатлению — симпатичный, обаятельный человек. Так же, как и Джейк, и дядюшка Эдуард.

Маркус вздохнул.

— Да, эти трое, кажется, искренне симпатизируют вашей матери, а она — им. Но мне не дает покоя их приезд в Стэнбери. Не странно ли, что они появились, с точностью едва ли не до минуты, в тот самый момент, когда исчез ваш отец?

Доминик была с ним вполне согласна. В самом деле, трудно объяснить такое невероятное совпадение случайностью. Однако пока никто из американской ветви Стэнбери не давал повода для подозрений. Все они, казалось, глубоко переживали семейное горе и искренне предлагали помощь в расследовании.

— Отец когда-нибудь говорил с вами об Эдуарде? — задумчиво спросила она.

— Иногда упоминал о нем. Мне кажется, его тяготил разрыв с братом. Король считал Эдуарда сорвиголовой, безответственным искателем приключений.

— Возможно, вы и правы, — заметила Доминик. — Он много требовал от всех, но от своей семьи в особенности. — Она печально покачала головой и потянулась за бокалом с водой. — Я уже говорила: хорошо, что он сейчас меня не видит.

Когда она поставила бокал, Маркус потянулся к ней и накрыл ее руку своей.

— Доминик, я хотел поговорить с вами именно об этом. Не о трагедии с его величеством, а о вас и вашем ребенке.

Доминик глубоко вздохнула, собираясь с силами.

— Послушайте, Маркус, вчера... я очень благодарна за ваше участие, но, право, не вижу, что вы тут можете сделать. Разве что морально поддержать меня, когда мне придется во всем признаться родным.

Он перевел взгляд на ее пустую тарелку.

— Вы закончили? Хотите десерт?

Она покачала головой.

— Не смогу съесть больше ни кусочка. Но от чашечки кофе без кофеина и со сливками не откажусь.

Обойдя вокруг стола, он помог ей встать.

— Сейчас принесу кофе, и мы выпьем его на диване.

— Вам помочь? — предложила она.

— Не надо, — ответил он. — Устраивайтесь поудобнее. Я сейчас приду.

Он вышел, а Доминик опустилась на темный кожаный диван у самого камина. Мартовские вечера в Эдембурге прохладны, и огонь в очаге приятно согревал ее обнаженные руки и ноги.

Она прикрыла глаза, позволив себе погрузиться в мечтания. Хорошо бы оказаться вместе с Маркусом где-нибудь далеко-далеко — где не надо будет опасаться дурных новостей об отце или страшиться, что раскроется ее позорная тайна... Здесь, в гостиной Маркуса, она испытывала душевный покой, о котором, живя во дворце, успела позабыть. Но Доминик понимала: не стоит доверять иллюзорному чувству безопасности. Она пережила много горя, но еще больше горя ждет ее впереди.

— Доминик! Вам нехорошо?

Распахнув глаза, она увидела перед собой Маркуса с чашкой и блюдцем: на лице его отражалась искренняя забота.

Доминик поспешно выпрямилась и взяла у него из рук чашку:

— Все в порядке, Маркус, я просто отдыхала. У вас тут так тихо и уютно!

Маркус осторожно присел рядом с ней.

— Конечно, моя берлога — совсем не то, что ваши покои, — заметил он.

Доминик улыбнулась.

— Верно, во дворце все куда роскошнее. Но меня больше привлекает простота.

— В Штатах вы жили в общежитии? Или снимали квартиру?

Кивнув, она ответила:

— Поначалу это было очень непривычно, но постепенно я научилась ценить уют и уединение.

Синие глаза его внимательно вглядывались в ее лицо:

— Значит, вам нравилось жить под чужим именем?

Осторожно отпив горячего кофе, Доминик ответила:

— Мне нравилось ощущение свободы. Но совсем не нравилось постоянно скрывать свое истинное «я». Я не смела никому рассказать о своей жизни в Эдембурге, о детстве, родных, друзьях; среди прочих я чувствовала себя какой-то отщепенкой! А теперь у меня новый секрет — беременность, — беспомощно продолжала она. — Похоже, мне суждено всю жизнь провести в притворстве. Сказать по правде, Маркус, это страшно угнетает.

— Прошлым вечером я это заметил.

Доминик слабо улыбнулась.

— Старая пословица гласит: «Как постелешь, так и поспишь». Так вот, мне надоело сидеть на краешке кровати и ждать неизвестно чего! Я лягу в постель, которую сама постелила, и встречу все, что пошлет мне судьба: и доброе, и дурное!

Какая отважная девушка! — думал Маркус. Иная на ее месте сломалась бы под такой тяжестью. Как сломалась Лиза после выкидыша — а ведь ее окружали родные и друзья, готовые на все, чтобы ей помочь. Доминик — другое дело: она борется со своей бедой в одиночку. Маркус восхищался ее мужеством; вместе с восхищением его охватила твердая решимость — не позволить никому и ничему причинить ей вред. Доминик не заслужила стыда и позора.

Он поставил чашку и блюдце на столик.

— Доминик, я долго думал, что делать, и, кажется, нашел решение.

Глаза ее расширились от удивления:

— Не могу представить себе, что тут можно придумать? Но все равно, говорите скорее!

Маркус вгляделся в ее прелестное лицо, и сердце его сжалось под грузом какой-то неведомой тяжести.

— Доминик, я прошу вас выйти за меня замуж. Понимаю, вы — принцесса, а я — простой смертный; но в таком чрезвычайном случае, как наш, этим можно пренебречь. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

— Выйти за вас замуж! — Доминик схватилась за сердце. Легкие ее, кажется, напрочь забыли о своих обязанностях — принцесса не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Я не ослышалась?

Маркус понимал, что потряс ее. Еще бы — решение, принятое вчера ночью, потрясло и его самого. Однако он видел, что иного пути нет. Это лучший выход и для нее, и для него.

— Нет, не ослышались.

Дрожащими руками Доминик опустила чашку на столик.

— Маркус, я... я, право, не знаю, что сказать.

Маркус криво усмехнулся.

— На предложение руки и сердца принято отвечать «да», — заметил он.

Доминик неуверенно рассмеялась.

— Да, но... это при обычных обстоятельствах... когда предложение делает подходящий человек...

Глаза его сощурились.

— Хотите сказать, что вам я не подхожу?

О господи, еще как подходит! Это Доминик поняла уже четыре года назад. Уже тогда она мечтала, как Маркус поведет ее к алтарю. Но пролетели годы, и юная девушка, мечтающая о любви, стала взрослее и умнее. Теперь она знает, что в предложении Маркуса нет ничего романтического. И эта мысль разрывает ей сердце.