— Понимаю, легко не будет. Но, что бы ни говорили мама или другие, я люблю этого ребенка, хочу родить его и воспитать — пусть даже мне придется покинуть Эдембург!

Глаза Маркуса сверкнули. Он не позволит ей покинуть страну в одиночестве, под грузом такой ноши — об этом и говорить нечего!

— Нет, Доминик, до такого не дойдет. Ваши родные любят вас. Они никогда от вас не отрекутся.

Доминик прикусила губу.

— Маркус, я в этом не уверена. Моя беременность опозорит не только семью, но и страну. Я... я почти рада, что папы больше нет с нами — он ничего не узнает, не услышит сплетен обо мне. Представляю, как ему было бы стыдно, как бы он возненавидел меня за то, что я его подвела!

Душу Маркуса терзала острая боль. Доминик проклинает себя за то, что поверила клятвам и обещаниям ловкого обманщика, иными словами, за то, что повела себя по-человечески. Этот Брайс обманул ее так же, как его самого обманула Лиза, только он распознал обман гораздо позже...

— Доминик, все мы совершаем ошибки. То, что вы ждете ребенка, не преступление и не позор. Ваше чувство было чисто, и не ваша вина, что оно обратилось на недостойного человека.

Слезы снова сжали ей горло, но усилием воли Доминик удержала рыдания. Однако, снедаемая жаждой вновь ощутить силу и надежность Маркуса, склонила голову и уткнулась лицом ему в плечо.

— Простите, Маркус, я не должна была взваливать на вас эту ношу. Вам и без меня тяжело — особенно теперь, после несчастья с отцом. Я не жду от вас помощи. Я сделала ошибку — мне за нее и расплачиваться. Я должна собраться с силами и все рассказать родным. Конечно, многие — и в городе, и по всей стране — сочтут, что мое поведение позорит монархию. Но для меня жизнь и благополучие ребенка важнее сплетен.

Несколько секунд Маркус молча гладил ее по золотистым волосам. Сердце его сжималось от мыслей о безрадостном будущем Доминик и ее ребенка. Будь он проклят, он сделает все, чтобы этого не допустить!

— Доминик, не говорите ничего родным.

Выпрямившись, она с удивлением взглянула на него.

— Но...

— Доверьтесь мне. Ничего не говорите. Я постараюсь найти выход, наилучший для вас, для ребенка и для всей семьи.

Она покачала головой.

— Маркус, какой может быть выход? Прошлого не изменишь.

Он встал, не выпуская ее руки. Она поднялась вслед за ним.

— Обещайте мне, Доминик, — никому ни слова. Пока я не придумаю, что нам делать.

Нам?Итак, Маркус готов взвалить ее беду на свои плечи. Доминик почувствовала облегчение от того, что она больше не одна; и все же она не понимала, зачем Маркус принял на себя эту ношу. Верность королю — другое дело; но едва ли в служебные обязанности королевского советника входит спасение беременной принцессы!

— Хорошо, Маркус, — устало вздохнув, согласилась она. — Я долго скрывала свою тайну от всех — думаю, что смогу продержать ее в секрете еще немного. Хотя, по правде говоря, не понимаю, зачем.

Она отбросила за спину копну золотых волос. Руки ее еще дрожали; лицо было бело как снег, лишь на щеках пылали алые пятна. Маркуса поразила новая ужасная мысль — что, если от всех этих волнений и тревог у Доминик случится выкидыш? Он слишком хорошо знал, какие последствия может иметь эта трагедия. Маркус уже потерял жену и ребенка и не может потерять еще и Доминик...

Что? Господи, о чем он только думает? Неужели... неужели он ее любит?

Даже думать об этом не смей! — мысленно прикрикнул на себя Маркус. Ты ей не нужен. Доминик заслуживает настоящего мужа — мужчины, способного позаботиться о ней и малыше. А не трудоголика, обрученного со своей работой.

— Доминик, вы обращались к врачу?

Она смущенно кивнула.

— Да, еще в Штатах. Он подтвердил, что я беременна.

— Возможно, вам стоит поговорить с придворным медиком, — предложил Маркус. — Убедиться, что все в порядке. Беспокоиться не о чем — он, разумеется, сохранит врачебную тайну.

Доминик с сомнением покачала головой.

— Если родные узнают, что я была у врача, то замучают меня вопросами.

— Я скажу, что это я вас уговорил показаться врачу. Потому что у вас бессонница. Мне даже не придется обманывать, верно?

Лицо его осветилось краткой улыбкой, и Доминик на миг задумалась о том, какой была бы ее жизнь, если бы она не уехала в Штаты. Быть может, ей удалось бы привлечь внимание Маркуса — и не было бы свадьбы и развода, исковеркавшего его жизнь... Но теперь поздно об этом думать, остановила она себя.

— Верно, я не могу ни спать, ни есть. Прюденс уверена, что я больна, и ни на шаг от меня не отходит.

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. От этого прикосновения внутри у нее что-то расплавилось и растеклось горячей влагой.

— Если вы не начнете о себе заботиться, я последую ее примеру.

От мысли, что Маркус беспокоится о ней, на глазах у Доминик вновь выступили слезы — слезы облегчения.

— Как я рада, что вы меня не презираете! — дрожащим голосом пробормотала она.

Взгляд Доминик опустился на его губы. Она уже знала, какое наслаждение дарует поцелуй Маркуса; сердце ее мучительно сжалось при мысли, что этот миг счастья никогда не повторится. Но она напомнила себе, что, если хочет выжить, ей нужно привыкать к боли.

— Я никогда не смог бы вас презирать. Что бы вы ни сделали.

Лицо его — суровое чеканное лицо, знакомое и родное, словно собственная ладонь, — замерло в нескольких дюймах от ее лица. Доминик сгорала от желания прижаться щекой к его щеке... и, должно быть, это отразилось у нее в глазах, ибо Маркус вдруг кашлянул и отступил на шаг.

— Доброй ночи, Доминик.

Провожая его взглядом, Доминик спрашивала себя, кому он не доверяет — ей или себе.

Час спустя Доминик сидела в гостиной, невидящим взглядом уставившись в телевизор. Мысли ее бродили очень далеко от телепередачи.

Неужели ей это не приснилось? Маркус в самом деле ее поцеловал, и не легким дружеским поцелуем в щечку, а по-настоящему, жарко и страстно, с огнем, от одной мысли о котором у нее плавилось сердце и все тело охватывала сладостная дрожь.

Снова и снова она спрашивала себя, что стоит за этим безрассудным поцелуем? Может быть, Маркус просто хотел показать, что его влечет к ней, хоть он совершенно этого не хочет?

С мучительным стоном вспоминала она, что сказала, чем вызвала такую реакцию, но не могла припомнить ничего особенного. А вот последующие события четко запечатлелись в уме. Доминик наконец-то поделилась с Маркусом своей тайной, и облегчение согревало ей душу.

Послышался шорох ключа в замке, и в покои принцессы влетела Прюденс — в руках сумочка и плащ, на лице широкая улыбка.

— Вот не думала, что ты еще на ногах! — бодро заговорила она. — Что, ходила куда-нибудь?

— Нет, — ответила Доминик, чуть заметно улыбнувшись.

«Если бы я полетела в Париж и прыгнула с Эйфелевой башни, — подумалось ей, — и тогда бы этот день не получился более насыщенным!»

Прюденс неодобрительно поцокала языком.

— Напрасно ты не ужинала вместе со всеми, — заметила она, вешая пальто в стенной шкаф. — Герти приготовила чудный ростбиф.

— Ужин мне принесла горничная. Я немного поела. — Поднявшись на ноги, Доминик подошла к вращающейся двери, ведущей в небольшую кухню. — А сейчас, пожалуй, выпью молока. Тебе налить?

— Ушам своим не верю — ты наконец решила чем-то поддержать силы! — фыркнула Прюденс.

Доминик в ответ скорчила гримасу. Она любила молодую фрейлину, как сестру, и жалела, что в последние дни докучает ей своей мрачностью и унынием. Остается лишь надеяться, что Прюденс, когда узнает правду, поймет принцессу и не осудит ее слишком строго.

— Да, сегодня мне получше.

Это правда, думала она, доставая из холодильника кувшин молока. В первый раз со дня приезда в Эдембург мир вокруг нее обрел устойчивость. И благодарить за это следует Маркуса. Он не просто ее друг и защитник, не просто человек, на которого можно положиться. Не просто предмет первой девичьей влюбленности. Она его любит.