Сообщения с Востока радовали германский слух. 11 марта германские войска оккупировали Одессу. Даже Наполеон, пишет английский историк М. Гилберт, не владел контролем от Балтийского до Черного моря. В Николаеве немцы захватили российский линейный корабль и нетронутые, готовые к любому строительству доки. Гогенцоллернам предоставилась лестная миссия поисков правителей новых владений. Кайзер решил не делать Латвию германским герцогством, а превратить Курляндию, некогда принадлежавшую тевтонскому ордену, в германский протекторат. Но все приятности в конечном счете зависели от умения Людендорфа быстро и эффективно перебросить войска с Восточного фронта и нанести решающий удар на Западном фронте до того, как Америка в военном смысле станет своего рода заменой России. Контуры своей судьбы Запад увидел в начале марта, когда германская штаб-квартира сочла момент подходящим.
Все прежние наступательные операции в условиях траншейной войны вели западные союзники — Сомма, Пашендейль, Камбре — и не имели решающего успеха. Могут ли добиться его немцы? Это великое неизвестное царило на ощетинившемся фронте. 8 марта 1918 г. германская артиллерия начала массированную пристрелку к позициям противника. Между Ипром и Сен-Кантеном встала завеса мощного артиллерийского огня — немцы начали с горчичного газа и фосгена. Но не это было главным в планах Людендорфа. Свое подлинное наступление немцы начали позже.
Ранним утром в день весеннего равноденствия — 21 марта 1918 г. — фронт заревел шестью тысячами тяжелых орудий — артподготовка немцев длилась жестокие пять часов. Британский генерал Хьюберт Гоуг (фаворит Хейга и тоже кавалерийский генерал; только заступничество Хейга сохранило Гоуга во главе армии, когда Ллойд Джордж пытался отправить его в отставку) «проснулся в своей комнате в Несле от звука канонады — такого устойчивого и ровного, что придавало ему характер всесокрушающей и буйной силы»[171]. Западных союзников ожидали два миллиона снарядов с газовой начинкой. В небе 326 германских истребителей встретили 261 самолет союзников.
Людендорф бросил в решающее наступление 76 первоклассных германских дивизий против 28 британских на фронте в 70 километров. Густой туман смешался с хлорином, фосгеном и слезоточивым газом. Дозы были смертельные. Слезоточивый газ должен был заставить англичан снять маски противогазов. Газы перемежались со снарядами между 4.40 и 9.40 утра. Затем немецкие штурмовые войска бросились в специально созданные ниши и, преодолев ничейную полосу, появились в британских окопах.
На пути немецкой пехоты лежали сокрушенные артиллерийским огнем остатки деревень и отдельные острова сопротивления Пятой армии Хейга, имевшей некомплект личного состава до 50 % — 6 тыс. солдат в дивизиях вместо положенных 12 тыс. Склонные к теоретизированию англичане уже пришли к выводу, что человек способен вынести три часа артиллерийского огня — не более. Затем люди деревенеют, становятся пассивными и безразличными ко всему. В течение часового броска вперед германская пехота завладела всей зоной британской обороны. Следующей ее задачей было преодоление «красной» линии обороны, ее немцы захватили после полудня.
Черчилль был на фронте и видел, как Людендорф в течение нескольких дней сделал то, что англичане и французы не могли сделать в течение нескольких лет, — значительно продвинуться вперед, беря десятки тысяч военнопленных и огромные военные склады. Уже в первый же день немцы прошли семь километров, захватив в плен 20 тыс. англичан. Англичане потеряли семь тысяч человек убитыми, потерпевшие первое столь очевидное поражение в окопной войне пытались контратаковать — вперед на верную смерть пошел 21 танк, уничтоженные почти мгновенно. То была несомненная германская победа — хотя число погибших с германской стороны было еще большим — 19 тыс. человек. С небес упали 30 союзных самолетов. 23 марта три особых крупповских орудия начали обстрел Парижа с расстояния чуть более ста километров гигантскими снарядами, летевшими к цели примерно четыре минуты. Двадцать снарядов убили 256 парижан. Легковозбудимый кайзер после всего этого возвратился в Берлин со словами: «Битва выиграна, англичане полностью разбиты»[172].
Худшими для западных союзников были третий, четвертый и пятый дни германского наступления (24–26 марта). Пришедшие на помощь 5 французских дивизий были смяты и отброшены. Возникло вероятие рассоединения британских и французских войск. 24 марта Черчилль вместе с Ллойд Джорджем и новым начальником имперского штаба сэром Генри Уилсоном ужинали в прежнем парижском особняке Грея. «За все время войны я не видел большего беспокойства на лицах, чем в тот вечер». Все островные резервы следовало бросить на континент, британские запасы предоставлялись в качестве компенсации потерянного. Наконец-то Запад избрал единого военного распорядителя — генералиссимуса Фоша.
Ллойд Джордж в этот день попросил своего посла в Вашингтоне лорда Ридинга объяснить президенту Вильсону, что при нынешнем состоянии дел с резервами «мы не можем поддерживать наши дивизии живой силой… и не сможем поддержать наших союзников, когда очередь дойдет до них… Вы должны призвать президента отбросить все вопросы интерпретации прежних соглашений и послать пехотные части настолько быстро, насколько это возможно. Ситуация, без сомнения, критическая и, если Америка замешкается, то она может опоздать»[173].
Посол Ридинг, без промедления принятый Вильсоном, просил передать американские войска во Франции в состав французских и британских соединений, не откладывая участия в боях до формирования боеспособных частей под собственным командованием. «Президент секунду молчал. Затем он ответил, что, согласно конституции, у него есть полномочия принимать необходимые решения и он полон решимости отдать нужные приказы. Вопрос был исчерпан»[174]. В эти несколько минут, возможно, решилась мировая история.
Германские войска 24 марта перешли Сомму, вбивая клин между французским и британским секторами. Они захватили Бапом и Нуайон, взяв 45 тыс. военнопленных. Витавшая в воздухе нервозность выводила из себя даже сдержанных англичан. Произошел спор между Хейгом, остро нуждавшимся в помощи, и Петэном, боявшимся за свои позиции в Шампани. 24 марта Петэн лично предупредил Хейга, что у него, возможно, не будет шансов помочь союзнику. Хейг спросил, означает ли это разделение двух армий, и Петэн молча кивнул[175].
Хладнокровные британцы готовились к худшему, в Лондоне обсуждали возможность отхода к Ла-Маншу. Надежда в эти часы заключалась в предположении, что «резервы у бошей не бездонные». Да и судьба ведь строптива. Выражая невысказанную надежду, один британский генерал, чья дивизия превратилась в батальон, едва живой, неожиданно сказал: «Мы победили», — имея в виду даже не мужество своих солдат, а трудности немцев с подкреплениями и новую черту боев — наступающие немцы, в случае контратак против них, стали сдаваться. Несомненный и хороший признак. Готовая победить армия в плен не идет.
Благословением для союзников была достигнутая сплоченность, которая позволила Фошу осуществить общую координацию. Произошло это так. В Дулансе, около Амьена, прямо напротив приближающихся немцев 26 марта состоялось одно из важнейших совещаний войны. Председательствовал президент Франции Пуанкаре, за столом сидели премьер Клемансо, британский военный министр лорд Милнер и все ведущие военачальники. Начало было далеко не многообещающим. Хейг рассказал о неудачах 5-й армии. Довольно бестактно Петэн сравнил англичан с итальянцами у Капоретто. Атмосфера накалилась, нервное напряжение стало сказываться, эмоции били через край.
Союзническое единство спас генерал Фош, сумевший перевести всеобщее внимание к конкретным вопросам. По его предложению одна французская армия перемещалась от Сен-Мийеля к Амьену, где Фош приказал «защищать каждый сантиметр территории». Собеседники разошлись по углам, чтобы продолжить дебаты внутри национальных делегаций. В конечном счете ради общего спасения было решено, что Хейг подчинится Фошу и единое командование централизует общие усилия. (Фош стал генералиссимусом — командующим всеми союзными войсками на Западном фронте.) Любое эгоистическое самоутверждение в критической ситуации было нетерпимо — решалась судьба войны.
