Решаемая одновременно «кронштадтская проблема» дала России первый концентрационный лагерь. 18 марта 1921 г. — день пятидесятой годовщины Парижской коммуны — на Соловецких островах был учрежден лагерь, в котором были размещены тысячи противников установившегося режима. В Северный лагерь особого назначения (СЛОН), побег из которого был практически исключен, были посланы представители самых различных политических направлений, несогласных с линией ВКП(б).
Чтобы сплотить партию, секретное голосование 16 марта 1921 г. запретило существование в ВКП(б) фракций. Ради контроля над исполнением этого решения в марте 1922 г., за два месяца до рокового инсульта Ленина, был создан пост Генерального секретаря партии. Его занял Сталин.
ФРАНЦИЯ
Во Франции долго не могли решить, что было бы лучшим монументом великой войне. Своего рода выход был найден едва ли не автоматически. Еще в ходе Версальской конференции муниципалитет Парижа купил у военных властей тридцать пять километров валов и бастионов, окружающих город. Это были могучие валы, наследие XIX в. Речь шла об огромной площади — почти четверти Парижа. Проблема усугублялась наличием здесь множества устрашающих хижин, периодически выдающих эпидемии. Власти начали взрывать эти площади. Последний камень из оборонительной стены был вынут в 1932 г. Но кризис парижского муниципалитета не позволил застроить грандиозную площадь, после взрывов более всего напоминавшую фронтовой пейзаж Первой мировой войны. Это и был наиболее впечатляющий ей монумент.
Когда нацисты в 1940 г. приблизились к Парижу, этот монумент «стоял на месте» и одной из задач оккупационных властей было стереть зону развалин. Когда союзники в августе 1944 г. освободили Париж, стало уже ясно, что будет на месте кольца развалин: огромная кольцевая автодорога — Boulevard Peripherique, без которой немыслим современный Париж.
В отличие от множества других лидеров, премьер-министр французского правительства смотрел на мирные соглашения только под одним углом зрения — как сохранить военный антигерманский союз. Ни в чем он не видел замены, ни в оккупации Рейнланда, ни в полученной Сирии, ни в репарациях. Умеренный Луи Марэн обвинял премьера, что он определил Франции роль «часового». Но Тигр помнил альтернативу. (И был исторически прав.) Он ответил Марэну, что «жизнь — это всего лишь борьба. Это борьба, и от этого факта никуда не уйти»[620]. Для Клемансо отказ американского сената ратифицировать Версальский мир был подлинной катастрофой. Теперь в случае столкновения с Германией Америка не придет на помощь; а без этого и Британия не рискнет на полнокровный отпор.
25 сентября 1919 г. Клемансо сказал во время ратификации Версальского договора: «Мы написали на своих знаменах слово «братство». Я не думаю, что в результате этого окружающие относятся к нам более по-братски». Приготовившимся к голосованию депутатам он сказал: «То, что вы собираетесь сегодня сделать, — это даже не начало, это начало начала — фраза, которая может быть высечена в основании каждого великого дипломатического договора. Крепко вбейте себе в голову, что данный договор являет собой только совокупность возможностей и его успех зависит от того, что вы сможете сделать с этими возможностями. Иными словами, не обвиняйте договор в собственных ошибках, смотрите на людей, исполняющих его. Этот договор — это не тот текст, цельность и значимость которого охраняет полиция. Те, кто наследует этот договор, обязаны будут исполнять сразу несколько ролей: нотариуса, объединителя партий, переводчика и полисмена. Тот, кто будет исполнять этот договор, поймет, как он плох, как много в нем уже известных нам дефектов. Он продолжает оставаться лишь пробным камнем»[621].
Клемансо объявил о своем решении покинуть правительство в декабре 1919 г. Сразу после парламентских выборов, которые дали в Национальной ассамблее большинство правому крылу — католикам, умеренным республиканцам, консерваторам. В самый последний момент Ллойд Джордж уговорил его бросить шляпу на президентские выборы в январе 1920 г. Клемансо не проводил собственной кампании. Победил Поль Дешанель, которого немедленно поразил инсульт, — третий полуживой лидер на мировой сцене. Клемансо путешествовал, затем он купил шале на побережье Вандеи, весьма скромную хижину. Клемансо писал о цветах, о греках, о философии. Сложнее стало переписываться с Клодом Моне — великий художник слеп. Вот что пишет Клемансо Моне 5 декабря 1925 г.: «Работа, работа. Это самое прекрасное, что есть на свете»[622]. Клемансо уговаривал своего друга создать художественный монумент великим прошедшим событиям. Моне начал с двух «декоративных панелей», число которых довел до двадцати восьми огромных полотен — «Нимфы» или «Водяные лилии» — символ жизни, смерти и воскрешения, история войны и мира[623].
Созданы были множество монументов, колоссальные кладбищенские комплексы, талант и скорбь творили незабываемое. Но одним из наиболее примечательных является молчаливый холл в Оранжерее, открытый Клемансо в год смерти Моне, где войну поразительно оттеняют пруды с синим, белым и зеленым.
И все же страшным фактом для Франции была ясность того, что, несмотря на все обещания, Британия уже не ринется на помощь Франции, если не будет иметь поддержки Соединенных Штатов[624].
ЛЛОЙД ДЖОРДЖ
Ллойд Джордж скорбел об отходе Клемансо от политических страстей. «Он жил в мире своих слов», — сказал великий валлиец. Казалось, что ему должен был нравиться похожий на него самого Аристид Бриан — с его быстрой реакцией, неукротимым очарованием, красноречием, интересующийся всем, сильный и в письме, и в устной речи. Но Клемансо выработал нечто «химически общее» с Ллойд Джорджем, чего не было у других французских политиков. Почему Клемансо согласился на военное присутствие французских войск в Сирии? Потому что он хотел видеть англичан в униформе расположившимися в Германии. Почему Клемансо оказывал такое жесткое давление на Ллойд Джорджа в вопросах о репарациях? Потому что хотел исключить британо-германское сближение. Почему Клемансо так упорно поддерживал поляков в их неправомочных территориальных притязаниях? Потому что видел, что Ллойд Джорджа Польша не интересует.
Особенностью Ллойд Джорджа было то, что он не хотел замыкаться в европейском микромире. Признаки этого были явственно видны уже в сентябре 1919 г., когда Ллойд Джордж посетил Париж и предложил закрыть (о том, что она работала, часто забывают) Версальскую конференцию. Предстояло еще ведь заключить мир с Австрией, Венгрией и Болгарией; решить немаловажные экономические проблемы; разрешить острые территориальные споры. Ллойд Джорджа остановили не французы. Глава американской делегации Фрэнк Полк немедленно связался с президентом Вильсоном, и Вудро Вильсон возмущенно телеграфировал с американского Дальнего Запада, что «было бы почти фатальным для всего состояния дел в мире увидеть уход англичан»[625].
Английская инициатива беспомощно провисла, но после ухода с французской политической сцены Клемансо британская политика в Европе потеряла всякую цельность. (Наиболее наглядно об этом говорит реакция Лондона на германскую политику Парижа в 1920–1937 гг.) Часть вины, вне всякого сомнения, падает на американцев — отказ ратифицировать Версальский договор. Клемансо спросил Полка, кто из американцев останется. Последовал ответ: «Не останется никто». Лорду Дерби Клемансо сказал: «Что же делает Всемогущий, если не защищает таких людей?»
А Ллойд Джорджу не нравилась «мировая» организация, которая занималась одной Европой. И он предпринял еще одну попытку выйти из союза, который победил в мировой войне. Ее, собственно, за него осуществил ведущий британский экономист с книгой «Экономические последствия мира». Кейнс писал со страстью. Он сам определил свою цель как «свирепая атака на мирный договор и предложения по будущему устройству мира»[626]. Кейнс начинал писать с восьми утра до полудня, а после ленча занимался в саду. Тысяча слов в день, и книга закончена к первой годовщине перемирия. Некоторые из друзей просили его снизить накал аргументации, но Кейнс хотел жесткого разговора. Даже мать просила сгладить две последние главы — «в них слишком много апокалиптических предсказаний в стиле пророка Иеремии». Генерал Сметс просил «быть конструктивнее». Другие считали, что книга ставит под вопрос американские кредиты европейцам. Кейнс отвечал, что ему нужна «только безжалостная правда»[627].
