В такой обстановке возникла тема «национал-большевизма». В начале марта 1919 г. Кесслер, поддерживаемый «фрайкоровцами» Рейнгарда, начал пропаганду коалиции, совмещения «традиционной прусской дисциплины с новыми, социалистическими идеями». Во время национальной «недели скорби» национал-большевизм стал главным предметом общественных дебатов. Так, доктор фон Унгерн-Штерберг обсуждает эту идею 13 мая 1919 г. в газете «Дойче альгемайне цайтунг»: «Сближение Германии с Советской Россией будет иметь в качестве немедленных последствий стабилизацию ныне порушенной ситуации. Мы в будущем должны иметь экономические отношения с Россией, наши отношения не должны быть скомпрометированы мирным договором… Только Англия и Франция могут противостоять нам»[607]. Германии следует просто отвернуться от Запада и построить империю на Востоке. Популярность этой идеи сразу стала необычайной. Единственные, кто откровенно были против нее, — германские либералы. Чрезвычайно неловко себя чувствовали с этой идеей германские социал-демократы — правительство Шейдемана. Орган социал-демократов «Форвертс» писал, что Россия слишком бедна, а состояние ее слишком хаотично, чтобы быть привлекательным. Но нужно отметить, и в «Форвертс» находилось место для аргументации идеи союза с Россией.
На кого же мог опереться Запад во внутригерманском раскладе сил? Прежде всего на политика, который первым перешел линию фронта, чтобы подписать перемирие, — на Матиаса Эрцбергера, лидера центристских сил. Эрцбергер был категорически против Брокдорф-Ранцау в его вызове Западу. Он и не разговаривали и игнорировали друг друга. Эрцбергер говорил, что политика отсылки нот западным союзникам никуда не ведет. Что произойдет, если Германия не подпишет мирного договора? Западные армии войдут в Германию и отделят юг от севера. Поляки войдут в Германию с Востока, и все дело кончится тем, что Берлин подпишет еще худший мир. Эрцбергер предлагал немедленно подписать имеющийся мирный договор за исключением статей 227–231 (об экстрадиции кайзера и его советников и об определении «виновника начала войны»)[608].
Но на Эрцбергере было несмываемое пятно — он был человеком, остановившим войну посредством германской просьбы о сдаче. Националисты — да и все прочие — не желали иметь с ним дело, он был конченый политик. Все — от пангерманистов до национал-большевиков — к Эрцбергеру испытывали если не ненависть, то глубокое подозрение.
РЕАКЦИЯ ЗАПАДНЫХ СОЮЗНИКОВ
Итак, немцы не разобрались в стратегической ситуации: они считали страной, способной их понять, Америку, тогда как все доступные ныне документы говорят о том, что Британия склонна была к модификации договора. Ее, а не вильсоновское окружение, стоило охаживать немецким дипломатам и политикам.
Ллойд Джордж не любил поляков, и это сказывалось на его политических воззрениях. (Это было очень на него похоже — премьер эллинофил и не любил турок.) Это был сильный премьер и один из самых талантливых британских политиков XX в. Его неприязнь была страшной силой. Его энергию не мог в его время превзойти никто. Он вел Британию, ослабившую свою двухпартийную систему, твердой рукой. Начиная с 1916 г. он смело двигался в водах мировой политики.
В мае 1919 г. противоречивые чувства раздирали его. Прежний банкир мира оказался в сложной финансовой ситуации, когда его должники не могли ему платить, лишая Лондон возможности рассчитаться с американскими кредиторами. Кейнс выдвинул план «Оздоровления европейского кредита», согласно которому участники финансовой замкнутой кривой прощали друг другу свои военные долги. Для Лондона это было рациональнее, чем трясти пустые европейские кошельки. 5 мая 1919 г. президент Вильсон ответил следующим образом: «Наши экономические специалисты и финансовые эксперты здесь в Париже убеждены, что представленный план снабжения Германии работающим капиталом лишен здоровой основы. Как можно снабжать Германию капиталом, лишая ее собственного капитала полностью?» Англичане посчитали эти слова частью лицемерия янки, потому что растущие экономические претензии к Германии возникают именно ввиду отказа Вашингтона компромиссно решить проблему европейских долгов[609].
Во время, когда все прославляли британо-американскую дружбу, Ллойд Джорджу очень не нравился американский военно-морской бюджет, ставящий американский флот на один уровень с британским. Зачем он Америке, если не для подрыва британского мирового морского могущества? Британский премьер начинает выступать за всеобщее разоружение. Ему более всего необходимо американское разоружение. Американцы не без жадности смотрели на разделяемый германский торговый флот. Добавление 654 тыс. тонн германских судов делало США передовой мировой державой на морях. А ведь у нее не было четверти мира под своим флагом, надобности в связях с доминионами. А ведь Британия потеряла в морской пучине более семи с половиной миллионов тонн торговых судов (в то время как США — 350 тыс. тонн).
Единственное, что по-настоящему утешало Ллойд Джорджа, — это были мачты германского флота, покорно стоявшие в главной гавани британского флота Скапа-Флоу: одиннадцать линейных кораблей, пять тяжелых крейсеров, восемь легких крейсеров и пятьдесят эскадренных миноносцев разного типа. Эта армада в полмиллиона тонн водоизмещения обещала быть заметной прибавкой к морскому могуществу Британии.
Ллойд Джордж не менее кого-либо другого приложил руку к созданию текста мирного договора. Но ему не нравилось то, как пользуются ситуацией поляки, оккупирующие все, что плохо лежит. Раздражение росло среди рядовых сотрудников британской делегации. Многие из них просто не любили французов. Другие были плохо размещены, работали много, а получали мало. Повсюду витала страшная опасность познакомиться с «испанкой». Гарольд Николсон размышляет: «Не ужасно ли то, что счастье миллионов людей решается таким образом»[610]. (И это при том, что Ллойд Джордж лучше других организовал работу отдельных комиссий; британская делегация была самой организованной. И англичанин Хэнки — секретарь конференции — делал броуновское движение конференции осмысленным).
В последнюю неделю мая 1919 г. Ллойд Джордж начал инициативу, которая способна была эвентуально разрушить пресловутый договор. В качестве предлога он использовал последнюю (из многочисленных) ноту немцев — от 29 мая. Ллойд Джордж и лорд Риддель ужинали вместе и бросали взгляды на прибывший германский интеллектуальный продукт — 65 тыс. слов, величиной с договор или с роман средней величины. Ряд его советников был очень критичен в отношении договора. Всеми уважаемый бур — глава южноафриканского правительства Сметс — со всем присущим ему прямодушием указывал, что финальный договор не соответствует «14 пунктам» президента Вильсона, на которых базировалось согласие немцев прекратить боевые действия. Эту точку зрения разделял один из ведущих лейбористов — Джордж Барнс. Теперь в присланном немцами документе содержалось скрупулезное сопоставление «14 пунктов» и полученного немцами договора. Подсказка в нужный момент.
Ллойд Джордж вызвал двоих членов своей имперской делегации. Заседание 1 июня 1919 г. было, по словам самого премьера, «одним из самых примечательных заседаний кабинета, когда-либо имевших место в Британской империи». Присутствовали почти все члены кабинета и премьер-министры доминионов. Заседание всеми характеризовалось как спокойное и рассудительное. Присутствующие потребовали ревизии договора. Премьер суммировал услышанное: определить фиксированную сумму репараций; период оккупации сократить до нескольких лет; Германию немедленно принять в Лигу Наций; на восточных границах Германии произвести изменения — слишком много немецких земель попали к полякам[611].
Вопрос о Польше и ее границах приобрел критическое значение. Кто собирается воевать за Польшу? По определению Ллойд Джорджа, «Польша являет собой хронологию исторической неудачи и всегда будет таким примером коллапса, а в этом договоре мы пытаемся изменить вердикт истории»[612]. Границы Польши может определить только плебисцит местного населения.
