Россия ввела войска в Северный Китай, построила железную дорогу в Маньчжурии (КВЖД), и создала великолепный морской порт Порт-Артур, где по указу царя разместился наместник Дальнего Востока адмирал Алексеев. Сторонники азиатской экспансии вожделением смотрели на карту далекой Кореи, где российские деревообрабатывающие компании в своей экономической экспансии уже перешли реку Ялу. Владельцем части акций этих компаний был сам царь. Уверенная в своей тихоокеанской миссии, Россия шла вперед, не видя в Азии достойного себе противника. Оптимисты смотрели на растущую сеть железных дорог. Теперь им представлялось, что России на Дальнем Востоке противостоять не сможет никто.

*

Великий индустриальный подъем России в 1892 — 1914 годах оказал воздействие на национальное мировидение. Пожалуй, более всех формированию нового геополитического самосознания на рубеже XIX и XX вв. способствовали философ Вл. Соловьев, географ И. Мечников и поэт В. Брюсов. Они разрушили представление о необратимой предопределенности развития огромного мира путем вестернизации и показали, что Запад, Европа, Россия в будущем могут столкнуться с тем, чего не было уже четыреста лет — с жестким, упорным и имеющим шанс на успех сопротивлением Азии. Представляется, что первый шаг сделал Владимир Соловьев, который в своей диссертации “Кризис западной философии” поставил задачу “Соединить логическое совершенство западной формы с духовным созерцанием Востока”[4]->->, ибо, как он выражался, поодиночке они могут родить чудовищ. Он противопоставлял Западу не Россию, а Восток. В 1890 г., когда “японское чудо” себя еще не проявило, а Китай был ослаблен, Соловьев в работе «Китай и Европа» предсказал, что христианская Европа напрасно надеется найти союзника в вестернизирующейся Японии и рассчитывает на быструю колонизацию Китая. Философ определенно предвосхитил будущее в своих работах «Панмонголизм» (1894) и «Краткая повесть об антихристе» (1896). Вл. Соловьев прямо называет Японию лидером азиатского подъема, противостоящего Европе. Разумеется, не стоит абсолютизировать прозрения философа, но он как бы заложил первый камень сомнений: волны всемирного воздействия Запада встречает мощный восточноазиатский риф. В свете этого нового явления Россия начинает ощущать себя не только проводником идей Запада, но и своего рода жертвой этих идей.

Поэт и геополитик В. Брюсов был талантливым выразителем идей «века империализма», он бросил вызов традиционному европоцентризму. Он полагал, что придет время, когда в пантеоне высшей культуры (пока западной по характеру) Шекспира, Рафаэля и Платона заменят Саади, Утамаро и Конфуций. «Ветхие страны проснутся от векового сна, и Запад ощутит угрозу своей гегемонии». Брюсов придал новый пафос отдельному от Запада (Европы) восприятию России. Будучи сторонником «единства почвы» в противовес «единству крови», он своим талантом придал российской геополитике логичность и привлекательность, он воспел глобальные интересы Российской империи. Западный либерально-демократический идеал политического устройства Брюсов считал непригодным для огромной России, если она надеется отстоять свою самобытность, свое особенное место на Земле — как на Западе, так и на Востоке. В своем мировидении Брюсов выделял два мировых антагониста, две главные силы внешнеполитической эволюции мира — Британию и Россию, первую как хозяйку моря, а вторую — суши. Со всей силой своего поэтического и геополитического таланта он поставил сугубо «незападную» задачу для России, воспринимаемой им как независимый от Запада субъект мировой политики. «Ее (России) мировое положение, вместе с тем судьба наших национальных идеалов, а с ними родного искусства и родного языка зависит от того, будет ли она в XX в. владычицей Азии и Тихого океана».

Не слияние с Западом, а концентрация сил для превращения Тихого океана в «наше озеро» — такой видел Брюсов историческую перспективу для России. Союз Японии с цитаделью Запада — Британией он оценил как краткосрочный (в чем не ошибся). Главное в геополитических исканиях Брюсова было то, что он впервые указал на политическую силу Азии, начавшую мобилизацию против Запада. На японо-китайскую войну он отозвался так: «Гул японских побед пронесся далеко по Азии, всколыхнул не только Китай, но даже, казалось бы, чуждую Индию, нашел свой отголосок и в странах ислама, почувствовавших, что борьба идет с общим врагом… Панмонголизм и панисламизм — вот две вполне реальные силы, с которыми Европе скоро придется считаться»[5].->->

Но силовое противостояние грозило крупномасштабной войной. А любой русский министр финансов между 1856 и 1917 гг. — от Ройтерна до Коковцова — знал, что содержание огромной военной машины ложится на страну относительно большим бременем, чем в любой европейской державе. Им была ведома опасность разрыва с Западом, его роль в экономическом и культурном прогрессе России. Ничто не могло больше помешать сокращению дистанции между Россией и Западом, чем война. И они сопротивлялись военным авантюрам. Ройтерн противился участию России в войне с Турцией в 1877 г., сознавая тяжесть непомерной внешней активности для незрелого промышленно-финансового организма страны. Наследнику Ройтерна Бунге достались лучшие времена — мирное царствование императора Александра III, но и ему приходилось сдерживать военные расходы, губительные для бедной в своей массе страны. В конечном счете это противодействие Бунге стоило ему министерского поста. Из министров финансов императора Николая II противодействием военному росту отличался Витте. (Самым приметным случаем его противодействия внешнеполитическим авантюрам было категорическое несогласие со схемами Нелидова, обещавшими России Константинополь, но тем самым ссорившими ее с Англией (1897 г.)}. Именно под воздействием Витте, категорически отказавшего в поддержке широкомасштабным планам модернизации русской артиллерии, царь внял идеям выступить организатором всемирной конференции по разоружению (1897 г.). Витте противился и тем кто пытался использовать сложности Англии с связи с англо-бурской войной в южной Африке. Он руководствовался основополагающим принципом: мир идет на пользу развивающейся России, война ставит это развитие под угрозу.

Именно в свете этой позиции Витте выступил против авантюр на Дальнем Востоке летом 1903 г. Он считал, что даже отступление перед японским напором выгоднее России, чем риск безумной растраты небогатых российских ресурсов. Летом 1905 г., после маньчжурских унижений, Витте писал главнокомандующему русскими войсками генералу Куропаткину, что в интересах России не следует пытаться играть лидирующую мировую роль, гораздо целесообразнее отойти во второй ряд мировых держав, организовывая тем временем страну, восстанавливая внутренний мир. «Нам нужно от 20 до 25 лет для решения собственных внутренних дел, сохраняя спокойствие во внешних делах»[6].->-> Россия начинала создавать свой центр экономического влияния там, где конкуренция с Западом отсутствовала, — в Северном Китае, Афганистане, Северном Иране, Корее. Такие образования, как Русско-Китайский банк, служили твердой основой русского влияния. Нужны были годы труда, обучения, восприятия опыта, рационального использования природных ресурсов, чтобы поставить Россию в первый ряд гигантов мира. В начале века, накануне крестного пути России, Витте доказывал царю Николаю: «В настоящее время политическая мощь Великих Держав, призванных выполнить исторические задачи, создается не только духовною силой их народов, но их экономической организацией… Россия возможно более других стран нуждается в надлежащем экономическом основании ее национального политического и культурного здания… Наше недостаточное экономическое развитие может вести к политической и культурной отсталости».

Но в те времена, в годы «ажиотации», «легкого» восприятия мировой эволюции, когда казалось, что колосс России непоколебим и будущее обеспечено в любом случае, скучных финансистов не желали слушать. Великие проблемы мира, считали многие воинственные современники, не решаются на конторских счетах.