Выставка
Дни Санди были похожи на пестрые осенние листья. Или на рубище из всевозможных заплат, кому какое сравнение больше нравится, улыбалась она про себя. Телефонные звонки, встречи, посетители, а она иголка, сшивающая чужие судьбы. Вот и на судьбе Филиппа сделала несколько стежков. Если он опомнится, бросит валять дурака, то наверняка напишет еще много интересного.
Невольно Санди частенько вспоминала о нем. Как он там? По-прежнему суетится? Она не хотела его обижать, а он все-таки обиделся. И, по своему обыкновению, хотел обидеть и ее, но не получилось. Все к лучшему. Лишь бы работал.
В этот день она торопилась справиться с делами побыстрее и освободиться пораньше. Элен с Сержем пригласили ее на новоселье. Наконец-то Элен сочла, что в ее доме все в порядке, и решила созвать друзей.
Санди купила цветы и милый пустячок для дома, чтобы хорошо жилось на новом месте. Расцеловалась с Элен, с Сержем, одобрила квартиру — светлая, просторная, со старой не сравнить! Хотя, когда жили рядом, виделись чаще.
Вся компания была уже в сборе и обменивалась новостями. Санди с любовью смотрела на оживленную сияющую подругу — Элен похорошела. А какая хозяйка!
— Ты цветешь, — улыбаясь, сказала Санди.
— У меня потрясающая новость! Я жду ребенка!
Санди бросилась обнимать подругу, приговаривая между поцелуями:
— Поздравляю! Какая же ты молодчина!
— Да-а, чуть не забыла! — спохватилась Элен.
— Может, тебе будет интересно? Картина моего кузена Поля будет на выставке.
Лицо Санди стало таким напряженным, что Элен поняла: Поль безнадежно утонул в глубинах памяти и извлечь его оттуда почти невозможно.
— Помнишь, я летом давала тебе рукопись? Депрессия, провинция, помнишь?
Санди закивала: да, да, конечно, помню. Она уже совладала с собой и улыбалась.
— У него, похоже, опять какие-то неприятности. Но какие, понятия не имею. В общем, если любопытно, приходи. Открытие выставки завтра, в половине восьмого, в зале Сен-Мартен.
— Спасибо, Элен.
Что с Полем? Что? Неужели что-то плохое? — стучало у Санди в висках. Недаром все последние дни мне было так больно. Нет, на вернисаж я не пойду, схожу на выставку послезавтра и все пойму по картине. Если Полю плохо, я просто поеду в Валье, вот и все.
По дороге домой Санди не переставала повторять: все хорошо, Поль! Ты слышишь? Я с тобой. Все хорошо. Все очень хорошо!
Весь следующий день Санди старательно отвлекала себя работой: в издательстве добросовестно обсудила двадцать три пункта договора с начинающим автором, отговорила перезрелую примадонну от самоубийства из-за коварства постановщика и отправилась домой.
На следующий день все валилось у нее из рук и, промаявшись в офисе часа три, она побежала на выставку.
Вошла в зал и невольно оробела. Круги, кубы, цветовые пятна замельтешили перед глазами. Санди давно не бывала на выставках и успела забыть, что не любит современной живописи, не любит механистичности, гротеска, нарушенных пропорций — плодов искаженного стрессами сознания. Да и абстракций, пожалуй, тоже. Хотя иногда в них что-то есть. Что-то музыкальное.
И перед каждой картиной, которая ей не нравилась, Санди с невольным испугом думала: а что, если под ней стоит имя Поля Кремера? Что, если с ним действительно плохо? Если у него срыв? Все эти полотна казались ей интересным материалом для психолога. Если Поль тоже пишет такие картины, то его нельзя бросать ни в коем случае. Она будет с ним рядом. Они вместе будут выбираться из липкого тумана безнадежности, закомплексованности, амбиций. Она не отдаст его в лапы неврастении.
Внезапно внимание Санди привлек летящий прямо на нее бык — сгусток страха, отчаяния и злобы. Животной силы и ярости. А перед ним черной черточкой — человек. Невесомая, почти неощутимая, но все-таки преграда, единственно возможная. Вот-вот, именно так она и встанет, именно так. Человек против неистовой силы разрушения. Чем больше вглядывалась Санди в эту картину, тем символичнее она ей казалась. Именно таким ей и виделся двадцатый век, ополчившийся на все человеческие ценности. Именно так и должен выстаивать каждый. Она наклонилась и прочитала: Мишель Пелетье. Имя художника ничего ей не сказало, но картина понравилась. Очень.
Привлекла ее внимание и другая работа. Санди стала вглядываться в живую, мерцающую, перламутрово-молочную пену. И чем пристальнее вглядывалась, тем явственнее различала выступающее из нее лицо — чудесное, одухотворенное, с широко расставленными серыми глазами. Глазами, внутри которых будто мерцали темно-синие лучистые звезды. Все было зыбким в этой картине, она могла быть морем, отражающим закатное небо и какой-то небесный лик, могла быть небом, затянутым закатными облаками, сквозь которые уже проглядывают звезды, и только человеческая фантазия различит в этих звездах глаза. Могла быть портретом. Или отражением портрета.
Несомненно одно: это была стихия, рождающая гармонию, а гармонией было прекрасное, едва уловимое женское лицо.
Санди смотрела — и будто растворялась в этом море, в этом небе. Смотрела — и все более знакомым казалось ей женское лицо. И вдруг невероятная догадка затрепетала в ее голове.
Неужели это я? Неужели? Нет, я, наверное, схожу с ума...
Она наклонилась и прочитала: Поль Кремер.
Санди показалось, что у нее перед глазами вспыхнуло ослепительное солнце, и почему-то от его невероятного сияния стало больно дышать.
— Поль! — невольно воскликнула Санди.
— Что, родная? — услышала она и оглянулась. Поль с виноватым видом стоял у нее за спиной.
— Ты! Ты! — Она не знала, что сказать, волны восторга и гнева бились в ней.
— Пойдем, здесь нам не дадут поговорить. — И он повел ее к выходу, обнимая за плечи.
— Почему ты мне ничего не сказал? Почему о твоей картине я должна узнавать от Элен? — негодовала Санди, как только они уселись на первую же скамейку.
— Я не успел! Понимаешь, я ничего не успел! — Это был крик души. — Я хотел выиграть конкурс, хотел приехать к тебе и сказать: «Фея Мелисанда, в качестве свадебного подарка я дарю вам весь мир!». И мы бы отправились в кругосветное путешествие. И я мог бы его выиграть, потому что, ты же видишь, картину все равно взяли, хоть я нарушил все сроки, хоть я никуда не успел... У меня была бы слава, деньги, я попросил бы твоей руки... А так... Понимаешь, я представлял себе белую яхту...
Санди слушала, и от набежавших слез ее прекрасные серые глаза казались настоящими звездами.
— Поль, очнись, — ласково сказала она, — посмотри, пожалуйста, на меня.
Он послушно умолк и стал смотреть на Санди.
— Слушай меня внимательно, Поль Кремер, художник и чудодей! Я, Мелисанда Тампл, фея, волшебница и ворожея, предлагаю тебе руку, сердце и родную Шотландию в подарок к нашей свадьбе! И только попробуй отказаться!
Поль наклонился и прильнул к ее губам. Потом он поцеловал лоб, глаза, щеки, подбородок, словно проверяя, все ли на месте, и со счастливым вздохом облегчения крепко обнял Санди.
— Кажется, я заработался и замечтался, да? А действительность — она же гораздо лучше! Я очень рад, что конкурс выиграл Мишель. Он отправляется в кругосветное путешествие, так что через две недели моя мастерская будет свободна и я смогу туда переселиться. Дом в Валье я оставил пока Лоле, ей же нужно как-то устроить свою судьбу. Кажется, у нее намечается серьезный роман с моим соседом Гастоном Криде.
— Слава Богу!
— А мне сегодня предложили работу, буду расписывать новый культурный центр в Дефанс, и знаешь, что я придумал...
Сумерки окутывали позолоченный осенью Люксембургский сад, Санди мягко покачивалась на волнах счастья.
— Имей в виду, — сказала она, — ты мне непременно подаришь весь мир. На меньшее я не согласна.
