Вдруг в бедро Эндрю вонзилась стрела – братья Шмели по-прежнему были наготове. Но это не остановило Стоунмена. Морщась от боли, он собрал последние силы, прыгнул, подхватил в кувырке револьвер и развернулся, держа его наготове.

Одноглазый был уже совсем близко. Расстояние между томагавком и скальпом незадачливого военачальника стремительно сокращалось. И тут прогремел первый выстрел. Вождь вздрогнул, на мгновение замер и уставился на револьвер, из которого шел дымок. Затем индеец медленно перевел взгляд на свою грудь, куда и был направлен ствол.

Эндрю улыбнулся. Хотелось сказать что-то вроде: «Умри, сволочь» или «Это тебе за все», но язык его не послушался. Зато послушался палец. Один за другим раздались еще семь выстрелов, каждый из которых отбрасывал Вождя на один шаг назад. Недоверие в глазах Одноглазого Бизона сменилось удивлением, а потом… потом они закрылись, и тот, кто еще полминуты назад был предводителем самой страшной шайки западных территорий, свалился наземь безжизненной глыбой.

Стрелку хотелось плакать и смеяться одновременно. Он выполнил свой долг, уничтожил индейского Вождя! Никому до этого не удавалось одолеть Одноглазого Бизона в поединке, а он, Эндрю Стоунмен, смог! Но вот какой ценой…

Однако никогда не следовало забывать, что битва отнюдь не заканчивается гибелью предводителя одной из сторон. Если в первую минуту у отряда Эндрю была хоть какая-то возможность прорваться сквозь кольцо индейцев, ошеломленных гибелью Одноглазого, то теперь братья Шмели, до этого попортившие немало крови обитателям форта, разобрались в произошедшем быстрее остальных и, приблизившись к Эндрю шагов на десять, навели на него свои луки. Прочие индейцы взяли на прицел остатки отряда.

«В живых никого не оставят, – промелькнула мысль у Стоунмена. – После случившегося нас если и возьмут в плен, то только для того, чтобы убить как можно мучительней». Он посмотрел на небо, на котором, как обычно, не было ни облачка. Солнце находилось в зените, значит, сейчас полдень. В голове всплыла глупая мысль: «Умрем, не пообедав». Тетива натянулась, и, судя по глазам индейца, он был готов ее спустить… Но вдруг из оврага донесся яростный крик. Крик Толстяка Эда.

– Они жульничают! У них стрелы с гвоздями! – благим матом орал Толстяк. – Это не по правилам!

Одноглазый подскочил так, словно его ударило током. Яростно что-то прорычав, он сдернул с себя повязку, продемонстрировав публике второй, вполне нормальный глаз, и бросился к источнику шума. Эндрю, торопливо вкладывая револьверы в кобуры, похромал за ним. Источник шума возлежал на травке прямо возле тропы и гневно сыпал проклятиями. Заметив Одноглазого и Эндрю, он немного успокоился и гневно-умоляющим тоном потребовал:

– Андрей, ну скажи им, что мы так не договаривались! Мне чуть ногу насквозь не пробило!

Эндрю Стоунмен, он же Андрей Каменев, тяжело вздохнул и подошел к своему подчиненному, а вернее, подопечному. Толстяк Эд, он же Эдик Синицын, он же просто Ворчун, он же Салогрыз, подросток тринадцати лет, одной рукой обхватил раненую ногу, а второй протянул ту самую злополучную стрелу.

С тропы за ними наблюдали десятка полтора любопытных детских глаз. Большинство ребят, до недавнего времени изображавших ковбоев и стрелков, смирно лежали, притворяясь трупами. Некоторые умудрились выстроить на себе целые композиции, воткнув в рубашки по дюжине лежавших поблизости стрел. Был бы рядом фотограф, получилась бы неплохая фотография из серии «Зверства дикарей». Остальные – кто сидя, кто полулежа – следили за своими вожатыми.

Андрей взял в руки стрелу. Все игровые стрелы были лишены острия, разрешалось лишь для утяжеления и баланса укрепить вместо наконечника небольшой грузик, например гайку, а чтобы свести опасность получения травмы к минимуму, сверху наматывался кусочек поролона. Но с этой стрелой неведомый умелец явно переборщил. Одной гайки ему было мало, и он решил усилить конструкцию гвоздем, хорошо хоть, шляпкой вперед. Впрочем, проблема была вовсе не в гвозде, а в том, что большая часть поролона была сорвана и в результате стрела довольно ощутимо ткнула незадачливого Эдика прямо в бедро, чуть пониже шорт.

Одноглазый резко, но аккуратно забрал стрелу себе. Покрутив ее между пальцев, понимающе ухмыльнулся:

– Работа Шмелевых. Баланс соблюден, а вот оперение кое-как держится. Ну, я им сейчас задам!

Со своей поистине удивительной прытью здоровяк взбежал по откосу, и до Андрея донесся шум перебранки.

– Я вам что говорил, вы, недобитки индейские?! Я сколько раз уже предупреждал?! У нас тут не война, а игра, понимаете?! Игра! А чего нельзя делать на игре?! Ну, кто мне скажет?!

– Жульничать, – послышался слабый писк. Это младшенький, Ваня. Старшенький – понаглей, однако предпочитал отмалчиваться. – Но, Игорь Петрович…

– Что – Игорь Петрович?! Я уже тридцать лет Игорь Петрович! Я вам русским языком говорил! Русским, понимаете меня?! Не на английском, не на испанском и не на португальском, хотя бы мог и на них, а на русском! Великим и могучим русским языком повторял не менее сотни раз на дню! У нас честная игра! Мы можем хитрить, изворачиваться, лукавить, проворачивать всякие финты, но только в пределах правил!

Андрей и дети в количестве полутора сотен экземпляров невольно развесили уши. Одноглазый, он же Игорь Суровый, был прирожденным оратором и даже распекать умел красиво, без использования грубых выражений и ненормативной лексики.

– Еще раз такое повторится – поснимаю со всех луков тетиву! Будете у меня учиться просветлению! Кто-то там на флейте без дырочек играет, а вы будете стрелять из лука без тетивы!

– Не надо, пожалуйста! – Просящие нотки в нестройном хоре голосов были способны разжалобить даже мумию, но никак не строгого воспитателя, всерьез вознамерившегося в очередной раз доказать подопечным, кто есть кто под этими звездами.

– Я сказал, и я сделаю! Я когда-нибудь нарушал свои обещания? – Дружное мотание головами. – Нет? Вот и славно. Но на сегодня все наказаны. Игры больше не будет. Скажите спасибо этим Робинам Гудам – самоучкам.

На протяжении всей этой тирады Андрей молча работал: смазывал ссадину Эдика йодом и накладывал пластырь. Удивительно, но Ворчун перестал жаловаться, а наоборот, приосанился и гордо смотрел на остальных ребят. Видимо, получение реальной боевой, а не какой-то игровой раны подняло его самооценку пунктов эдак на пять-шесть.

Шум наверху затих. Дети отлично знали, что спорить со старшим воспитателем абсолютно бесполезно, и с покорностью приняли наказание.

Андрей как раз закончил бинтовать своего экс-ковбоя, когда рядом с ним снова возник Игорь. Не подошел, а именно возник. Каменев сам не понимал всех премудростей этой науки и знал только, что его противник, а также непосредственный начальник владел ею в совершенстве и даже в чистом поле мог подойти абсолютно незамеченным. По крайней мере, он сам так утверждал. По-прежнему улыбаясь, словно и не было никакого инцидента, Игорь с уважением произнес:

– А ловко ты меня подловил. Честно говоря, даже не ждал от тебя такой прыти. Хотя… ты ведь чем-то там занимался, да?

– Пару лет контактным карате. – Андрей, стараясь казаться равнодушным, махнул рукой. – Особо многого не достиг: так, в стойки научился вставать да орать по-страшному. Ну, еще занял четвертое место на городских соревнованиях, после чего понял, что высоты мне не светят, и ушел.

– Именно не светят? – Глаза Игоря вдруг превратились в две рентгеновские установки, пронзая Андрея насквозь и вытаскивая из его души один секрет за другим.

– Ну не совсем. – На этот раз Каменев замялся. – В общем, моего приятеля, который занял первое место, через два дня избили обычные хулиганы. Он каким-то чудом жив остался. Вот я и решил: на фиг мне такое карате, которое не дает возможности себя защитить. И ушел.

– Знаю я эти секции. – Старший воспитатель даже погрустнел, словно вспомнил давнишнюю обиду. – Они всех подгоняют под одну гребенку, чтобы были сильнее, быстрее и хитрее всегда и везде, а в итоге получается черт знает что. Хорошо, мне потом один умный человек растолковал истину.