Лимонов, «писательская слава меня уже не волнует. Мой литературный талант получил мировое признание. Теперь мне хочется, чтобы был признан мой политический дар». Малотиражные оппозиционные газеты, в которых Проханов и Лимонов печатали свои страстные антиельцинские призывы, были, после капитуляции «Белого дома» 4 октября 1993 года под натиском проельцинских войск, закрыты указом Президента, что дало «пламенным реакционерам» повод говорить о попрании свободы печати. Впрочем, вскоре многие из этих изданий открылись вновь, но, как и прежде, популярностью они не пользовались: никто из идеологов оппозиции не обладал общенародным авторитетом. Подобный авторитет имел на тот момент, пожалуй, только один человек - Солженицын. Люди ждали его оценки потрясших страну травматических событий. Но Солженицын, проживший к этому моменту на Западе девятнадцать с половиной лет и уже объявивший, что собирается вернуться в Россию, высказался кратко и аэмоцио-нально (что для него нетипично), охарактеризовав столкновения 3-4 октября как «совершенно неизбежный и закономерный этап в нашем мучительном и долголетнем пути освобождения от коммунизма». Возможно, Солженицын осторожничал, желая сохранить за собой свободу политического маневра. К этому моменту он уже закончил главный труд своей жизни - десятитомную историческую эпопею «Красное Колесо», задуманную автором давно, еще восемнадцатилетним студентом. Идеей Солженицына было описать Февральскую революцию 1917 года, которую он всегда считал самым значительным и роковым событием отечественной истории, изменившим судьбу не только России, но и всего мира. Символику этого названия Солженицын разъяснял так: «Революция, огромнейшее космическое Колесо, подобное галактике... которое начинает разворачиваться, - и все люди, включая и тех, которые начинали его крутить, становятся песчинками. Они там и гибнут во множестве». Но для того, чтобы читателю стали ясны корни революции, Солженицын описал также Первую мировую войну и ее предыстоки, сосредоточившись на четырех, как он их назвал, «Узлах»: «Август четырнадцатого», «Октябрь шестнадцатого», «Март семнадцатого» и «Апрель семнадцатого». В этом беспрецедентном историческом полотне колоссального объема (Солженицын плотно сидел над ним 18 лет) автор пытался решить сложные нарративные задачи, спрессовав огромный документальный материал с помощью разнообразных приемов: туг и in ихологические профили политических лидеров той эпохи (особенно выделяются яркие портреты Ленина и Николая II), и чистая (фоника, и документы (письма, телеграммы, листовки), и обширные им игы из газет. Ike это организовано конструктивно и в особенности ритмически. I uii/кепицын управляет ритмом повествования, меняя его, стыкуя и Оош

к

тавляя по принципу контраста большие куски, но также и малые in и юды. Это музыкальная проза. Поэтому я сравнил бы «Красное Колесо» не с «Войной и миром» (как это иногда делают), а, скорее, ерами Мусоргского или Римского-Корсакова. Когда я в 1985 году написал об этом (в связи с «Октябрем шест-ИИ щатого») Солженицыну, то получил от него неожиданный ответ: (Вы очень верно почувствовали: откровенно сказать, мой любимый \ 'I in ель в «литературе» - Бетховен, я всегда как-то слышу его, когда нишу». В «Красном Колесе», вопреки расхожему представлению о || и цикличности Солженицына, нет центрального героя, который выражал бы авторские идеи, оно принципиально «диалогично» (если |0Спользоваться терминологией Михаила Бахтина) или, если угодно, -I имфонично». Солженицын явно стремился дать читателю максимальную «ИН формацию к размышлению»: отсюда акцент на описании подлинных I обытий в ущерб, к примеру, традиционным для жанра романа ЛЮ боиным линиям. Мучительно пытаясь понять, что же привело Россию | революции, которую он расценивал как неслыханную трагедию, « оижепицын склонялся к тому, что «виноваты все, включая простой народ, который легко поддался на эту дешевую заразу, на дешевый Обман и кинулся грабить, убивать, кинулся в эту кровавую пляску. И«· все-таки более всех виноваты, конечно, правящие...». '·)ти соображения Солженицына обрекали «Красное Колесо», его шве in ый труд, на неуспех как у современных либералов, для кого рых Февральская революция продолжала оставаться важной вехой и Ьеудачливой истории демократии в России, так и у консерваторов, во lu·i·x бедах страны винивших чужеродцев, в первую очередь евреев. Непросто складывались отношения Солженицына с западной Политической элитой. С самого начала своего изгнания он позиционировал себя как яростного противника политики дстанта, которую в кч период, iana;i, проводил в отношении Советского Союза. Считая, Mm западные компромиссы в пой области неизбежно приведут к Китистрофс, Солженицын изобрел поразительный тезис о том, что

«Третья Мировая война - уже была - и закончилась поражением Запада». С этим полемическим слоганом писатель врезался в самый центр американских политических дебатов. Его моральный капитал на Западе был в тот момент огромным, и Солженицын решил использовать его для решительного воздействия на внешнеполитический курс США. Солженицынское «Письмо вождям Советского Союза» 1973 года, его амбициозная программа реформ для коммунистической России, осталось без ответа. Видимо, Солженицын поверил, что в США политики с большей готовностью прислушаются к его советам. Он ошибся. Запад, конечно, на полную катушку использовал Солженицына в «холодной войне» с Советским Союзом. Но писатель не хотел оставаться просто идеологическим оружием в чужих руках, ему этого было мало. Солженицын желал стать полноправным участником в большой политической игре, что осуществить было затруднительно - ведь он даже никогда не получил американского гражданства. (Конгресс, обсуждавший возможность объявления Солженицына почетным гражданином, тихо оставил эту идею.) Да, к мнению Солженицына внимательно прислушивались многие европейские и американские политики, особенно консервативные. В 1976 году в предвыборную программу Республиканской партии была включена специальная ссылка на Солженицына как «великого маяка человеческой отваги и морали». Но когда дело доходило до реальных действий, американцы сразу становились чрезвычайно осмотрительными. Ни один из американских президентов - ни Джералд Форд, ни Джимми Картер, ни Роналд Рейган, ни Билл Клинтон - не встретился с Солженицыным, они не решились даже на такой, скорее символический, жест. Рейган, правда, в 1982 году пригласил Солженицына посетить Белый дом в большой компании других советских диссидентов, идеологических оппонентов писателя, что для Солженицына было заведомо неприемлемым; при этом в прессу просочилось, что причина нежелательности отдельной встречи Президента с Солженицыным в том, что писатель-де является «символом крайнего русского национализма». Настоящая причина недовольства Солженицыным американцами была, конечно, в том, что они не видели реальной альтернативы политике переговоров с Советским Союзом, которую писатель искренне считал бесполезной и вредной. В глазах западных прагматиков Солженицын явно выходил за пределы своей компетенции. Го, что Солженицын говорил о Советском Союзе и его концлаге-рмх, воспринималось как важное, интересное и правдивое сообщение Гнч« I ратного свидетеля и великого писателя. Но когда Солженицын II.п.in в своих интервью и выступлениях, кульминацией которых I шла его знаменитая речь в 1978 году на ассамблее выпускников I ирвардского университета, критиковать Запад, настойчиво предлагая | пои, глубоко консервативные идеи, отношение к нему существенно И 1МСПИЛОСЬ. В западной прессе Солженицына все чаще стали называть аутсайдером, старомодным моралистом, антисемитом, монархистом, I" шгиозным фанатиком, даже сравнивали с аятоллой Хомейни. (Многие из этих аргументов были подсказаны недавними эмиграп-ыми из России; Солженицын пытался их опровергать, но тщетно.) • оиженицын платил западной прессе (и шире - культуре в целом) i«·?i же монетой, обвиняя ее в аррогантности, цинизме, безответ-¦ I ценности и аморальности. В итоге между писателем и многими западными интеллектуалами, ранее немало потрудившимися над раскруткой Солженицына п качестве международного пророка, нового Льва Толстого, пролегла Грещина, с годами все расширявшаяся. К моменту наступления пере | I ройки в Советском Союзе пик влияния Солженицына на Западе