добпой прыти, забеспокоился, отписав Книппер: «Ведь как пессимистически отнесся летом я к «На дне», а какой успех!» Книппер же утешала мужа тем, что Станиславский, дескать, «мечтает о «Вишневом саде» и вчера еще говорил, что хоть «Дно» и имеет успех, но душа не лежит к нему. Вранье, говорит». Думаю, что Станиславского, всегда считавшего, что ангажированность и искусство «несовместимы, одно исключает другое», оттолкнул открыто политический оттенок горьковского триумфа. Театральный революционер, в жизни Станиславский был ой как консервативен и осторожен, что ему, кстати, еще не раз и не два пригодилось в будущих сложных обстоятельствах, особенно в его делах со Сталиным. Так началась большая театральная интрига на политической, культурной и личной подкладке, грозившая развалить МХТ. Чехов и Горький оставались ее участниками, но в тени, а на виду оказались их жены - Книппер и Андреева, звезды Художественного. Немирович В своем письме к Чехову от 16 февраля 1903 года сообщал ему, что в театре образовалась противная «трещина, как бывает в стене, требующей некоторого ремонта», и что трещина эта, увы, «медленно, по растет». Хитрый Немирович растолковывал Чехову (как будто тот не имел уже всей этой информации от собственной жены), что в МХТ образовались две враждебные группировки: в одной - Станиславский с 11емировичем и Книппер, в другой - Андреева и Савва Морозов, московский купец и меценат, безответно влюбленный в жену Горького. Московское купечество, долгое время объект атак либеральной прессы как за свое богатство, так и за косные ретроградные взгляды, к 11 л чал у XX века выдвинуло ряд экстраординарных фигур, много чего сделавших для увеличения культурного престижа России. Пример тут был показан еще в конце XIX века Павлом Третьяковым, собравшим крупнейшую коллекцию русского искусства (его младший брат Сергей коллекционировал почти исключительно французов, от Жерико до Курбе, о чем сейчас иногда забывают). 11родилжая космополитическую линию Сергея Третьякова, московские купцы Иван Морозов и Сергей Щукин покупали авангардные работы молодых Пикассо и Матисса, ныне составляющие гордость (и источник немалых доходов от предоставления их для выставок 38 рубежом) ведущих русских музеев. Матисс позднее вспоминал о Щукине, что тот всегда выбирал лучшие работы. Иногда Матиссу было жалко расставаться с картиной, и он говорил Щукину: «Это у меня не вышло, давайте я вам покажу что-нибудь другое». Щукин долго глядел на холсты и в конце концов объявлял: «Беру тот, что не вышел». Многие из московских купцов были эксцентриками, но даже на этом фоне Савва Морозов выделялся. Успешный босс принадлежавшей его семье Никольской мануфактуры (чугунолитейный и химический заводы с несколькими тысячами рабочих), он одновременно был одним из главных спонсоров русских социал-демократов, причем самой радикальной их части - большевиков во главе с Лениным. При этом Морозов также щедро меценатствовал, в частности, спас МХТ от грозившего театру банкротства. На деньги и под личным присмотром Морозова было построено новаторское - с редкой тогда даже на Западе вращающейся сценой и освещением по последнему слову техники - здание МХТ в Камергерском переулке по проекту Федора Шехтеля, до сих пор одна из архитектурных достопримечательностей Москвы. Морозов даже стал фактическим исполнительным директором МХТ. Со стороны странно, наверное, было наблюдать новый триумвират руководителей прославленного театра: живописный элегантный великан Станиславский, с его седой головой, демоническими черными бровями и детскими глазами; плотный, уверенный, себе на уме Немирович, типичный московский барин с холеной бородой; и рядом с ними дерганый, постоянно комплексующий, на редкость неказистый Морозов с багровым лицом татарина и круглой головой, остриженной под ежик. Получив большую власть в театре, Морозов тут же стал выдвигать на центральные роли обожаемую им Андрееву, в ущерб другой этуали МХТ - Книппер. Соответственно, Горький был в восторге, отписывая Чехову: «Когда я вижу Морозова за кулисами театра - в пыли и в Трепете за успех пьесы, - я ему готов простить все его фабрики, - в чем он, впрочем, не нуждается, - я его люблю, ибо он - бескорыстно любит искусство...» Встревоженный Чехов, осведомленный от своей жены о том, что Морозов так же бескорыстно любит Андрееву, но очень не любит Книппер, стремился отжать мецената-фабриканта подальше от сцены: «...не следует подпускать его близко к существу дела. Об игре, о пьесах, об актерах он может судить, как публика, а не как хозяин или режиссер». (Различие эпистолярной манеры двух писателей весьма красноречиво.)

Немногие знали, что Андреева еще до начала работы в МХТ, будучи женой высокопоставленного царского сановника, стала убежденной марксисткой. Она финансировала социал-демократическую прессу, руководила нелегальным политическим Красным крестом; Ленин дал ей партийную кличку «Феномен». Он также назвал ее «белой вороной», и вот почему: только Андреева могла позволить себе прятать в своем доме, в бельевом шкафу, скрывавшегося от полиции знаменитого большевистского лидера Николая Баумана, одновременно принимая приехавшего к ней с визитом московского обер-полицмейстера. Андреева была желанной гостьей на приемах у великого князя Сергея Александровича, жена которого, Елизавета Федоровна (сестра царицы), писала с актрисы портрет, не подозревая, что та является финансовым агентом ЦК партии большевиков. Андреева сделала спонсорами большевиков и Морозова, и Горького, познакомив последнего с Лениным. В глазах радикально настроенных Горького и Андреевой Чехов, который, казалось, еще совсем недавно был их кумиром, теперь выглядел почти ретроградом. Ознакомившись в 1903 году с чеховским «Вишневым садом», Горький, сквитавшись таким образом за двухлетней давности упрек Чехова в эстетическом консерватизме, высказался О пьесе уничижительно: «...в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового - ни слова». Чехов и сам нервничал из-за «Вишневого сада». Вопреки распространенному о нем представлению, Чехов, будучи вменяемым человеком, славу и популярность у публики ценил. А тут он вдруг почувствовал реальную опасность, что «прогрессивная» аудитория, столь типичная для МХТ, его новую работу может отвергнуть как аполитичную, а потому неактуальную. Его не утешали по-актерски преувеличенные восторги Станиславского, который уверял Чехова, что над «Вишневым садом» он плакал как женщина. Станиславский, как Чехов хорошо знал, мог легко заплакать по любому поводу, да вдобавок знаменитый режиссер, не шибко, по его собственным признаниям, разбиравшийся в новейшей литературе (тут он больше полагался на гурмана Немировича), настаивал, что «Вишневый сад» - ЭТО трагедия, в то время как сам Чехов считал эту пьесу комедией, даже фарсом. Чехов как в воду глядел. В спектакле JV1XT по «Вишневому саду», осуществленном в сугубо элегических тонах, критики ничего, кроме безнадежною пессимизма автора пьесы, не углядели. Один из них написал: «Гели бы этому театру нужен был девиз на портал, я реко- мендовал бы им надпись средневекового колокола: «Vivos voco, mortuos plango» («Живых приветствую, мертвых оплакиваю»)... Mortuos plango: Чехов, Vivos voco: Максим Горький...» Чехов за провальную, по его мнению, трактовку своей пьесы на Станиславского и МХТ жестоко обиделся, хотя и пытался скрывать свои истинные эмоции; вскоре писатель умер. Между тем Андреева дала волю своим амбициям. У нее и раньше бывали стычки с Немировичем и Станиславским, о чем свидетельствует чрезвычайно резкое письмо последнего, адресованное Андреевой (февраль 1902), в котором он обзывает ее самым ругательным словом из своего режиссерского лексикона - «актеркой»: «Эту актерку в Вас (не сердитесь) - я ненавижу... Вы начинаете говорить неправду, Вы перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной, неискренной и на сцене, и в жизни». Тогда, в 1902 году, Андреева сделала вид, что на Станиславского не обиделась. Теперь же, в 1904 году, она ушла из МХТ, бросив Станиславскому на прощанье: «Я перестала уважать дело Художественного театра...» Вслед за ней, разумеется, разорвал отношения с МХТ и Горький. Но самым страшным для театра оказалось, без сомнения, заявление безнадежно влюбленного в Андрееву Морозова о том, что он отказывается от директорства в МХТ и прекращает финансовую поддержку. Станиславский был в ужасе: театр потерял сразу ведущих авторов - Чехова и Горького, ведущую актрису и ведущего спонсора. В газетах появились сенсационные сообщения, что Морозов собирается построить специально для Андреевой новый театр в Петербурге, еще пошикарнее того, что он отгрохал для МХТ. Трубили, что театр этот будет опасным конкурентом МХТ, откроется он осенью 1905 года новой пьесой самого Горького. Станиславский писал своей конфидентке: «Кем-то распускаются слухи по Москве и по газетам, что у нас раскол, что дело падает, что я ухожу из Художественного театра...» Все разрешилось неожиданно и жестоко. 13 мая 1905 года в своем гостиничном номере в Ницце застрелился Савва Морозов. Чтобы выстрел был точным, он на своей груди химическим карандашом отметил сердце. Психические сдвиги были не редкостью в роду Морозовых, по официальная версия самоубийства Саввы («следствие тяжелой Цвпрессии») теперь у многих вызывает сомнение. Высказывают предположение, что это самоубийство было результатом шантажа со стороны большевиков; в семье Морозова даже говори ни об убийстве: ведь Морозов застраховал свою жизнь на сто тысяч