На этот раз она его услышала и прониклась серьезностью предупреждения.
– Игнат, отправь ее домой! – без прежней истерии и воплей, но с требованием обязательного исполнения произнесла она.
– Марин, успокойся. Мы с ней поговорим, я все решу и позвоню тебе, – пообещал Стрельцов.
Она еще что-то говорила, высказывала претензии. Игнат не стал слушать, отключился, убрал телефон в карман, посмотрел на молчавшую Ингу и попытался что-то объяснить:
– Это Машина мама. Она очень волнуется.
– Правильно, – пожала плечами Инга, усилив свое утверждение жестом. – Это нормально.
Стрельцов вздохнул несколько смиренно перед житейской жалобой:
– Мы развелись четыре года назад. Вроде бы тихо-мирно и по обоюдному желанию. А где-то года через два Машку будто подменили, словно в ребенка черт какой вселился, и началось такое подростковое! Только держись! С матерью они живут в состоянии перманентного скандала – крик до потолка, репрессивные меры со стороны Марины, ультимативные выступления от Машки. А я в этом бою без правил совсем в невыгодной роли. Они переругаются, Машка ко мне сбегает жаловаться на мать. Я становлюсь на сторону Марины, ведь она права и в своих требованиях к дочери, и в запретах. Тогда Машка скандалить начинает со мной, а Марина ревнует ее и обвиняет меня, что я дочери во всем потакаю, якобы таким образом зарабатывая больше любви и преданности Машкиной. И ведь ничего не объяснить ни той, ни другой, обе точно не слышат ни слов, ни аргументов, каждая настаивает на своей правоте. Машка бунтует, красится и одевается, как работница панели, зависает с непонятной полукриминальной компанией не то рокеров, не то панк-металлистов, – он махнул безнадежно рукой, будто говорил об измучившей хронической неисцелимой болезни. – Чего только не происходило за эти два года! И из ментовки я ее забирал, и из квартиры какого-то отморозка, пьяную вдрызг, хорошо хоть последней крупицей сознания додумалась мне позвонить! Учится она хорошо, но с учителями в школе постоянные скандалы, разборки. И пирсинг дурацкий сделала, и, разумеется, курить пробовала, и пиво-водку. Одно знаю точно, что никакой наркоты, секса дурного и в криминал не влезла!
– Да ладно вам, Игнат! – двинула встречную примирительную речь Инга. – В пятнадцать лет они все максималисты, экстремисты безбашенные, уверенные, что все знают гораздо лучше любых взрослых. Вы себя разве не помните в том возрасте?
– Да ничего такого у меня не было! – весь в своей нелегкой проблеме, негодовал Стрельцов. – Я с интересом учился, занимался спортом и ходил на курсы при институте углубленного изучения физики-химии. У меня времени на сон и отдых не хватало, родителей видел раз в неделю, в воскресенье, и то пару часов, не больше. Какое там бунтарство подростковое и переходный возраст!
– Значит, вы единичный выходец из рядов! – оппонировала его горячности с усмешкой Инга. – А у меня все по полной программе вселенского «фи» взрослым, уничижение родительского авторитета, революция малолетних. И на все митинги девяносто первого с пацанами ходила, и в рок-клубы запретные на ночные концерты, и пиво-водочку пробовала! А видели бы вы мой «прикид» и причесочку в мои четырнадцать годков! Куртка кожаная в заклепках, из шортиков коротюсеньких ягодицы торчат, макияж «ночь вампиров», на голове начес в пятнадцать сантиметров, армейские башмаки, и «мы хотим перемен»! Мама «не догоняет», папа зашоренный коммуняка, бабушка с дедушкой – пережиток отстойный! Правительство – козлы, Ельцин – герой! Привет, Америка! Ужас! – подвела итог описанию она.
– И долго вы этим страдали? – живо поинтересовался Стрельцов, словно допытывался о новом средстве от неизлечимой болезни.
Он четко, как кадры кино, увидел ее в том образе, который Инга столь красочно описала. И улыбнулся про себя, представив – она же маленькая и сбитенькая такая – грудь уверенного размера, попка, бедра наливные, и на тебе – кожа-металл, ягодицы из шортиков торчат, начес-косметика! Красота, наверное, была страшная!
– До поступления в институт, – отвечала «страшная красота», не подозревавшая о богатстве воображения мужчины. – Там совсем иные интересы обнаружились. И как-то сам собой отсох этот перебор антагонистский.
– Ну вот, видите, прошло же! И без последствий. Как я понимаю, пить-курить вы не стали и в институт поступили!
– И у нее пройдет, – старательно уверила Инга. – У всех проходит.
– Да что у нее пройдет! – повысил голос обеспокоенный отец, скривясь от досады. – Добунтовалась уже!
– Вы имеете в виду ее беременность? – тихонько так спросила Инга.
– Она вам что, сказала? – поразился Стрельцов.
– Да уж, – усмехнулась Инга. – Это было одно из первых трех сообщений, которые огласила Мария Игнатьевна по прибытии.
Инга занималась ежевечерним ритуалом под названием «Федя, спать!». Традиционно растянувшимся на час приказно-просительным напоминанием сыну отлепиться от компа, умыться и в отбой, его обещаниями «сейчас, уже-уже» и премиленьким «ну, ма-а-ам!».
Дискуссию прервал звонок в дверь. Инга пошла открывать, шлейфом за ней в прихожую потянулись остальные любопытствующие: выскочил Федька из своей комнаты, позабыв про доигрывание, Степан Иванович быстренько процокал копытцами, не теряя бдительности, Фенечка прикатила на кресле, жужжа моторчиком.
На пороге обнаружилась внучка Дмитрия Павловича, Маша. За год, с их последней встречи, увеличившаяся в груди на размерчик, подросшая, но такая же стройненькая в остальных тельных местах.
– Здравствуйте! – озарила всех улыбкой девочка.
И, переступив порог, быстро и четко отбарабанила сообщения:
– Я сбежала от мамы. Деда нигде нет, поэтому я к вам. И я беременна!
– Ну, не больная, и уже хорошо! – громкая реплика из задних рядов встречающих от Фенечки.
– Ни фига себе! – заценил обстоятельства Федька.
– Хм-хрю! – очень сильно не одобрил Степан Иванович.
– Давай, Маша, раздевайся и проходи, – распорядилась Инга. – Голодная, наверное?
– Да! – быстренько снимая верхнюю одежду, радовалась чему-то Машка. – Есть хочу ужасно! И чаю горячего! А дед где?
– В Египте твой дед, – сообщила Инга, обняла девчонку за плечи и повела в кухню.
Бригада поддержки следовала за ними в том же направлении.
– С Ангелиной Павловной?
– С ней, – подтвердила догадку Инга. – С молодой женой, а как же!
– А я звоню, звоню, а их нет!
– Ты лучше маме позвони, что с тобой все в порядке, – велела Инга родительским тоном.
– Нет! – уперто отказалась сразу Машка. – Мы с ней поругались!
– И ты решила ее таким образом наказать? Чтобы она там с ума от беспокойства сходила? – не одобрила Инга.
– Нет, но звонить не буду! Утром позвоню!
И так она бровки сдвинула, губки поджала, что сомнений не оставалось – это ее линия фронта, ни шагу назад! Заклин в девичьих разбушевавшихся протестом мозгах.
Инга настаивать не стала и вопросов тематических задавать тоже. Накормила, напоила и спать уложила.
– Да, такой вот подарочек родителям! – раздосадованный донельзя, возмущался Стрельцов. – Я никак осмыслить до конца этого не могу! Как так можно?
– Да легко и с удовольствием! – объяснила «как так» Инга.
– С удовольствием! – повторил он, заведясь бушующим негодованием. – Жизнь себе переломать с удовольствием!
– Ну ничего ж трагичного не случилось, – попыталась успокоить его Инга, чем только усугубила его досаду.
– А беременность в пятнадцать лет – это, по-вашему, не трагично?!
– Нет, не трагично! – повысила в ответ голос Инга. – Она не наркоманка, не алкоголичка, ни криминалом, ни проституцией не занимается, и это не болезнь безысходная, не горе-беда! Да, неожиданно и малоприятно, и огромная проблема для родителей, но не горе же! Моему сыну, как и вашей, пятнадцать. Он хороший мальчишка, но тоже кренделя подростковые выкидывает. С отцом разругался, общаться отказывается, отстаивает свою самость, когда я его, например, в клубешники ночные не пускаю. Пива один раз так «напробовался», что пришлось «Скорую» вызывать. Однако ему изучения этого аспекта жизни показалось мало, и недели через две он с друзьями водку дегустировал, два дня потом лечили народными средствами. И курить пробовал, и спортом не занимается, сидит за компом – не оторвать. Рассекают тут с Фенечкой, прикалываются на пару, меня в тонусе держат. Так что и у меня вполне возможна перспективка, что он сообщит как-нибудь мимоходом, что его подружка залетела. И давайте, родители, делайте теперь что-нибудь! Разгребайте! Вы думаете, что они прямо хотели-прехотели эту беременность? Все из разряда: «Ой, мы же не знали, что так получится!» Они ведь еще дети.
