— Иван!

Еще не утих звук ее голоса, как он был перед ее дверью.

— Что это был за шум? — Он посмотрел на окно и на битое стекло вокруг нее.

— Это был тот, в сюртуке, — сказала Стефани. — Он летал перед моим окном, а потом я только и помню, как он с грохотом влетел в него. Он не пошевелил при этом ни одним членом. И глаза его были все время закрыты.

Иван поморщился.

— Стеффи, этот тип забальзамирован. Не ждала же ты, что он откроет глаза и пожелает тебе доброго вечера.

— Нет, но я и не ждала, что он вломится в мою спальню через окно. Представь, какое потрясение я испытала, когда увидела все это.

Иван пересек комнату и, высунувшись из окна, долго смотрел во тьму. Ничего подозрительного не заметив, он поднял Стефани и, осторожно ступая, перенес ее через битое стекло к двери.

— Побудь здесь, — сказал он, опустив девушку. — Никуда отсюда не уходи. Я посмотрю снаружи дом. Мне не хотелось бы, чтобы ты бродила со мной в своей ночной рубашке.

Минут через пять он вернулся.

— Я ничего не нашел. Иду звонить в полицию.

Стефани схватила его за рубашку.

— Нет! Ты не сделаешь этого. Никто сюда больше не приедет. Что я скажу Эйлин Платц? Ей не понравится история о старике в сером, который прячется в туалетах и влетает в комнаты через окно. Это попадет в газеты. Напишут, что здесь живут ненормальные. Я хочу сказать, черт побери, что у меня и так хватает проблем с Мелоди, которая бродит по галерее.

Он понимал правильность доводов, и губы его сжимались.

— Ну ладно, но ты же не можешь спать здесь, я тебя одну не оставлю. Это отнюдь не безопасно. Этот мертвец определенно предпочитает твою комнату. — Он подхватил ее под колени и поднял на руки. Затем осторожно закрыл дверь и понес Стефани через холл. — Ты можешь провести ночь у меня. — «Это знак свыше», — решил он и облизал верхнюю губу кончиком языка. И более важный, чем телефонный звонок. Не обратить внимания на такой явный знак было бы ошибкой. — Мы сможем мило побеседовать о соблазнении. Ты не возражаешь?

— Ты что, издеваешься надо мной? Как ты можешь сейчас думать о сексе? Здесь где-то носится мертвец. А почему ты одет? Ты даже не снял туфли.

— У меня еще были дела.

«Дела обувной фабрики», — подумал он с отвращением. Он не был создан для этих обувных дел. У него была надежда когда-нибудь, а лучше очень скоро, покончить с этой главой своей жизни. Он очень нежно поцеловал ее губы.

— А ты меня все еще подозреваешь, так ведь?

— Я не знаю, что и думать, моя нервная система совершенно расшатана. Я слишком много лет была полицейским. Я слишком много дней прожила рядом с Мелоди.

Он увлек ее в свою комнату и запер дверь.

— Теперь надо расслабиться, — сказал он, хищно улыбаясь. Ему и самому надо было расслабиться. Он ни разу по-настоящему не выспался с тех пор, как встретил Стефани.

Расслабиться? В его спальне? В ночной рубашке? Да она никогда не чувствовала себя в большем смятении, чем сейчас! Забавно, всего несколько мгновений назад, когда она была одна в своей спальне, ей казалось, что было бы так чудесно провести ночь рядом с Иваном Расмусеном, а теперь, когда это стало реально возможным, она чувствовала себя не в своей тарелке.

Его рука лежала на ее бедрах, глаза смотрели в ее глаза и видели зеркальное отражение собственного волнения и страха. Он абсолютно искренне предпочел бы подождать еще какое-то время, прежде чем лечь с ней в постель, но в настоящий момент было совершенно невозможно оставить ее одну, такую беззащитную. С другой стороны, ему представлялось совершенно невозможным провести рядом с ней ночь и не заняться любовью. Он поиграл большим пальцем резинкой ее трусиков, испытывая чудное наслаждение от такой незатейливой ласки, и провел ладонями по ее бокам к вздымающейся груди. Он чувствовал, как дрожь пробегает по ее телу и видел лицо, светившееся от удовольствия.

— Мне нравится твоя ночная рубашка, — произнес он мягким, вкрадчивым голосом. — Она такая невинная со своим кружевным воротником и длинными узорчатыми рукавами. Она покрывает тебя с головы до пят, но неожиданно открывается в самых волнующих местах.

Она стояла совершенно неподвижно и едва дыша, когда он натягивал материал, заставляя выделяться ее грудь, и проводил пальцами по темному выступающему бугорку. Он осторожно наклонился и поцеловал томительно и не спеша так, что теплая волна обдала ее с головы до ног. Стефани твердо знала, что сейчас она там, где должна быть. Она была знакома со Стивом в течение нескольких лет, но так и не узнала его. С Иваном же они провели лишь несколько недель, но она чувствовала, что знает о нем все самое главное. Меж ними с первого дня установилась какая-то таинственная и чудесная связь, и они не могли удовольствоваться лишь этим. Она и раньше целовала его и предавалась нескромным фантазиям, но для того, чтобы захотеть провести с ним ночь, должна была полюбить. Иван был близок ей, она понимала и чувствовала его и одновременно любила. Она вытянула его рубашку из-под пояса джинсов, скользнула ладонями по плоскому мускулистому животу к крепкой мужской груди.

— Я не жалею, что ждала все эти годы, — сказала она. — Я всегда хотела делать это с любовью, а до нашей встречи я никого не любила так сильно. Ты открыл мне новый мир, мир прекрасных эротических видений, полных любви и таинств. У меня появилось ощущение полноценности жизни.

Ивану было очень приятно это ее признание в любви. Он оценил ее искренность. Она не просто говорила о своей любви к нему. Она говорила о своей любви только к нему одному. Она говорила, что любит его по-настоящему и готова ему отдаться. Пока этого достаточно, но довольствоваться этим в дальнейшем он не собирался.

— Так ты любишь меня? — спросил он, выключая верхний свет и расстегивая пуговицы своей рубашки. — И как сильно?

Стефани не отрываясь смотрела на него, и губы ее слегка улыбались от испытываемой радости. Ее нервозность улетучилась и сменилась игривой доверчивостью.

— Достаточно.

— Достаточно для чего?

— Для всего того, о чем ты думаешь.

В комнате был полумрак, но даже в этой темноте, если приглядеться, можно было заметить счастливую улыбку Ивана и широкий ряд его зубов. Он скинул туфли и крепко прижал Стефани к себе, остро ощущая чарующий запах ее волос и волнующую упругость скрытой под рубашкой груди на своем обнаженном теле. Он поцеловал ее в висок и в самое чувствительное место прямо под мочкой уха. Он хотел, чтобы все происходило медленно, чтобы она могла насладиться каждым их движением, но с ней было неимоверно трудно сдерживать себя. Он почувствовал, что весь дрожит, когда ее руки начали ласкать его спину, а пальцы проникли под пояс его джинсов. Он зарычал и, стиснув ее еще крепче, жадно поцеловал. Его поцелуй становился глубже, требовал большего, а обещал все. Он положил ее на кровать и начал неторопливо освобождать ее тело от покровов ночной рубашки. Он делал это нарочито медленно, целуя каждый дюйм открывавшейся нежной кожи: колени, бедра, все скрытые тенью изгибы ее ног, все пленительные женские места, которые она сберегла только для него. Он чувствовал, как она изгибается под прикосновениями его губ, как становится беспорядочным ее дыхание. Глаза ее были широко раскрыты от наслаждения.

— Стеффи, ты уверена, что не будешь ни о чем жалеть? Если хочешь, мы можем на этом остановиться.

«Не так-то это просто, — подумал он, — но справиться можно».

— Да, уверена.

Боже! Как он любит ее! От охватившего его прилива нежных чувств он чуть не задохнулся. Он забирал у нее нечто совершенно особенное и хотел быть уверенным, что заменит это чем-то не менее прекрасным. В душе он готов был отдать ей все, чем так дорожил: верность, веру, уважение, привязанность, страсть. Он сбросил с себя рубашку, джинсы, белье и прижался к ней, стараясь быть сдержанным в движениях, используя все свое умение, чтобы доставить ей максимум удовольствия. Он на мгновение прервал свои ласки.

— Я люблю тебя.