– Медведь? – удивилась Лайма. И, сощурив глаз, уточнила: – Он что, опозорился перед мировой знаменитостью? Она его выставила?
– Нет, его уволил Фергюссон, – ухмыльнулся Корнеев. – Не волнуйся, американец не потребовал возмещения ущерба. Даже наоборот, приплатил нашему герою. Но все равно. Это неудача. Рядом с Сандрой Барр теперь никого нет, поэтому я еду к гостинице.
– С Сандрой Барр с самого начала никого не было, – выпалила Лайма.
– Как это? – удивился Корнеев. – Что-то я…
– Я тебе потом все объясню, – она пошла на попятный. – Слушай меня внимательно. Я тоже скоро подъеду к гостинице. Подходить к вам не стану, дождусь, когда на улице появится Сандра Барр. Вы должны внимательно наблюдать за происходящим. Смотрите на меня и на Сандру, хорошо? Сравнивайте нас. И ничего не предпринимайте. Что бы ни случилось, не мешайте. Понятно?
– Понятно, – крякнул Корнеев. – Есть ничего не предпринимать.
Он положил трубку и пожал плечами. В это время Медведь, бурно переживающий свое ночное приключение, без аппетита завтракал в ресторане гостиницы.
– Там, наверное, дорого, – предположил Корнеев, когда узнал о его времяпрепровождении.
– Вам же за меня заплатили, – с горькой обидой парировал тот. – Кроме того, мне отлично виден главный вход. Считай, что я на наблюдательном посту.
– Учти, этой бабе машину мигом подадут, ты и крякнуть не успеешь!
– Не боись. Тут леваков больше, чем блох на собаке. Догоню, если потребуется. Кроме того, тебе добираться всего полчаса. За полчаса она не успеет улизнуть.
…Изгнание Медведя с вершины кинематографического олимпа произошло следующим образом. По дороге из аэропорта Иван с помощью переводчика втолковывал любознательному Фергюссону, чем отличается самовар от чайника и что именно подразумевает ритуал одномоментного выпивания двухсот граммов сорокаградусного алкогольного напитка.
Майка почему-то больше всего заинтересовал сосуд, из которого придется пить, так как за всю его сорокалетнюю жизнь, богатую событиями и приключениями, ему ни разу не доводилось держать в руках ничего, напоминающего «граненый стакан». Очевидно, сказались слабости перевода или невозможность простыми словами описать обычный граненый стакан советского образца, потому что Фергюссон так и не понял, что это за посуда, однако был сильно заинтригован.
Медведь, со своей стороны, старался не разочаровать гостя, мысленно уже прикидывая, как он, ловко спаивая американца, будет находиться рядом с кинозвездой, выполняя возложенное на него сложнейшее поручение. Единственное, что всерьез беспокоило Ивана, – как бы не переиграть в самобытность. Век Интернета все-таки во многом развеял дремучее невежество народов мира по отношению друг к другу. Но пока вроде все шло нормально.
По прибытии в гостиницу господин Фергюссон решительно заявил, что намерен начать период адаптации в загадочной азиатской стране немедленно. В связи с чем он сам, в неизменных шортах и футболке, его «большой русский друг», обливающийся потом в жарком треухе, который так и не решился снять, и очумевший от всего произошедшего, а заодно и грядущего переводчик Константин немедленно очутились в баре, расположенном этажом выше, чтобы сей же час попробовать коктейль под названием «Стакан водки».
К их величайшему изумлению, водки в баре не оказалось. Виски, мартини, шампанское, текила, французские, испанские, португальские, чилийские и грузинские вина, десяток сортов темного и светлого пива – было все что угодно, кроме банальной русской водки. А после того как Медведь поинтересовался, есть ли здесь граненые стаканы, бармен взмахом руки призвал подойти поближе местного вышибалу.
Тогда троица переместилась в ресторан на первом этаже отеля, где в большом зале собралось довольно много народа. Подскочивший к новым гостям метрдотель быстренько усадил их за неудобный маленький столик рядом с дверью на кухню и удалился, вежливо намекнув, что, хотя летом гардероб и не работает, меховую одежду можно оставить при входе на попечение швейцара. Медведь намек предпочел проигнорировать – отвратительная пахучая ушанка до сих пор была для него всем: легендой, алиби, пропуском в окружение Сандры Барр.
Подошедший официант после непродолжительного перечня пожеланий объяснил, что водки есть много, и разной, но вот последний граненый стакан был замечен в сих славных пятизвездочных стенах лет десять тому назад. Тут только оптимист Фергюссон стал понимать, сколь непростое дело затеял. Он жалобно взглянул сначала на переводчика, потом на Медведя, и тому вдруг показалось, что агент сейчас расплачется.
Сложно сказать, что двигало им в большей степени – служебный долг или оскорбленное в лучших чувствах национальное самосознание, но Иван решительно поднялся из-за стола, рванул на груди рубаху и проревел:
– Будет вам стакан! Ждите здесь! – затем бухнул кулаком по столу перед носом Константина и гаркнул ему: – Переводи!
В зале на мгновение воцарилась тишина, а испуганный абсолютно немотивированной, как ему показалось, вспышкой гнева переводчик напрочь лишился дара английской речи и пискнул по-русски, глядя на Фергюссона:
– Будет стакан, будет, будет.
Ивана это успокоило, и он быстро выбежал из ресторана в холл отеля, а уже оттуда, не задерживаясь, – прямо на улицу.
Оглядевшись по сторонам, он вдруг понял, что совершенно не представляет себе, где же раздобыть проклятый стакан. «Господи, – подумалось Ивану, – скажи кому хотя бы во время Московской олимпиады, что для иностранца граненого стакана в столице не сыскать, – в дурдом бы упекли». Он стал соображать, где в последнее время видел заветную посуду, но ничего не припомнил. Столовые, забегаловки, пельменные и рюмочные, где из этих самых стаканов пили все – от водки до чая с компотом, были сметены новейшим временем и исчезли во тьме веков, унеся с собой граненое счастье.
Остановив первую же машину, Медведь велел водителю ехать на площадь трех вокзалов. «Может, у алкашей каких завалялся, или у поездных бригад поспрашивать – они же там чай пассажирам во что-то разливают», – мелькали судорожные мысли. Водитель быстро погнал машину, с опасением поглядывая в зеркало заднего вида на огромного мужика в зимней шапке, лихо сдвинутой на затылок, и с озабоченной физиономией.
Алкаши сильно разочаровали Медведя – они выпивали из несвежих пластиковых стаканчиков, подобранных возле привокзальных кафешек. Но, как часто случается, в самый критический момент, когда кажется, что все идет прахом, происходит чудо. Чудо снизошло к Медведю в лице развеселой молодой девахи, проводницы поезда Москва – Мурманск, которая, проявив чрезмерное человеколюбие, выдала Ивану казенный инвентарь, числившийся за поездом с 1982 года. Через две минуты, сунув девахе сотню и неуклюже отговорившись от любезного приглашения «немного отдохнуть» в служебном купе, Медведь уже несся в сторону автомобильной стоянки. Драгоценный стакан с вожделенными гранями для безопасности завернул в треух. Еще через пятнадцать минут он строевым шагом входил в уже изрядно опустевший ресторанный зал отеля. Проклятый треух пришлось снова водрузить на голову, а стакан переложить в карман пиджака.
Медведь с облегчением заметил, что честная компания пребывает все за тем же неудобным столиком. Фергюссон, увидев «большого русского друга», который с сияющим лицом шел к ним через зал, отставил в сторону высокий бокал с цветным коктейлем. Переводчик Костя не обратил на триумфатора вообще никакого внимания, так как, вопреки всем существующим международным традициям, был пьян, что подтверждала на две трети пустая бутылка «Джек Дэниэлз», а единственная рюмка, которую он сжимал в кулаке, подчеркивала тот грустный факт, что виски выпит им единолично. Стало ясно, что вся предшествующая жизнь не подготовила Константина к стрессовым ситуациям.
Без услуг переводчика общение с американцем было исключено – бородатый строго наказал Медведю делать вид, что по-английски он ни бум-бум. Пришлось срочно принимать меры. Уже через пять минут, в мокрой рубашке, с взлохмаченными волосами, но с вполне осмысленным взглядом, Костя был готов осуществлять более-менее полноценный контакт между народами.
