— Вы испугались? — вздрогнул «барон». — Простите, мою поспешность, я так неловок. Мне стыдно признаться, но у меня совсем нет опыта в любовных делах. Мой опекун был строг со мной, я почти не знал ласки.

— Бедный мальчик, — растроганно прошептала Анна: все это было так удивительно — неужели тот, кого она считала холодным и расчетливым интриганом, — и сам жертва? — Я помогу вам, мы освободим вас от этого рабства, и человек, который столь жестоко обманул вас, внушив, что вы — сын барона Корфа, поплатится за свое злодейство…

— Вы, верно, плохо слушали меня? — вдруг злым и визгливым тоном сказал молодой человек, оставляя ее и поднимаясь. — Мы говорим не обо мне. Андрей Платонович оклеветал вас, и это единственное, что нуждалось в исправлении.

— Но… — Анна тоже встала с постели и сделала шаг навстречу «барону». — Это не самый важный обман. Главный заключается в том, что настоящий сын барона Корфа умер больше десяти лет назад. И вы никак не можете быть им — тот мальчик похоронен, и я днями навещала его могилу!

— Ложь! — закричал ее неуравновешенный собеседник. — Я — Иван Корф-младший. А вы — вы просто жадная и не хотите делиться со мною наследством!

— Скажите, — Анна побледнела, но все старалась казаться решительной, — когда вы жили у своего «опекуна», как он и его жена называли вас? С каким именем они обращались к вам?

— Мама звала меня Митя, — быстро ответил молодой человек, но потом спохватился и опять закричал, — зачем вы путаете меня?! Они скрывали мое настоящее имя!

— Послушайте, — Анна умоляюще взглянула в лицо «барону», который был на грани истерики, — того, настоящего сына барона Корфа, даже его приемные родители звали Иваном. Он и похоронен под этим именем — Иван Иванович.

— Зачем вы хотите казаться злой? — вдруг потухшим, почти загробным голосом спросил молодой человек. — Неужели все люди такие? Сначала прикидываются добрыми, а потом в один миг сбрасывают маски, обнажая звериный оскал?

Вот сейчас Анна испугалась по-настоящему. И вспыльчивость «барона» вдруг предстала ей в новом свете — Анна поняла, что он сумасшедший. И, осознав это, тотчас же взяла себя в руки: объяснять такому человеку, что все, чем он жил эти годы, — ложь, опасно, смертельно опасно. Ей следовало немедленно изменить тактику и постараться использовать его симпатию к себе. Как союзник, он принесет неизмеримо большую пользу, и потому не стоит настраивать его против себя.

— Простите, мой друг, — извиняющимся тоном произнесла Анна, — я не хотела обидеть вас, я всего лишь проверяла, насколько сильно в вас чувство рода. Теперь я вижу, что и благородством, и глубиной мысли вы — Корф. Придите в мои объятия, мой дорогой друг, я рада, что отныне я — не одна в своей беде!

Молодой человек с минуту молча стоял перед нею, вглядываясь в ее лицо, но потом вдруг всхлипнул и со смущением бросился к Анне, расплакавшись у нее на груди. Анна обняла его по-матерински и погладила по голове.

— Все хорошо, Ванечка, все будет хорошо, — ласково прошептала она.

— Мне нравится, когда меня зовут Жан, — улыбаясь Анне, попросил тот, и она согласно кивнула.

— Надеюсь, мы можем сейчас же поехать в Петербург и все рассказать твоим другим родственникам обо всем? — осторожно предложила Анна, но молодой человек быстро покачал головой.

— Нет-нет, еще рано, слишком рано. Пусть он думает, что все идет по плану. Ты пока поживешь здесь, я сам буду приносить тебе еду… Но ты так ни к чему и не прикоснулась!

Анна успокаивающе взглянула на него и, взяв поднос с постели, переставила его на стол и принялась за суфле. И, пока она ела, молодой человек все время сидел напротив нее и с нежностью наблюдал за тем, как Анна справляется с белоснежной массой. Потом он забрал у нее поднос и, пожелав, спокойной ночи, ушел. Но, едва за ним закрылась дверь, Анна бросилась к известному ей выходу из потайной комнаты. Увы! — видимо, предполагая такую возможность, «барон» подпер чем-то с внешней стороны дверь, и теперь она не открывалась. То же было и с дверью, ведущей в кабинет. Анна в отчаянии вскрикнула и со стоном опустилась на стул у окна — она оказалась в ловушке.

Есть ли из нее выход? Разумеется! Надо только убедить «барона» вывести ее на прогулку, а так как ее присутствие в доме останется неизвестным для Шулера и Полины, то с одним «Жаном» она как-нибудь справится. Хотя, Анна и помнила, какую силу он проявил тогда при их разговоре у озера, но она надеялась, что ей удастся обмануть своего тюремщика. Главное — убежать в лес, а потом она могла бы спрятаться в старом имении Долгоруких. Анна была уверена, что так подробно, как она, Забалуев вряд ли знает заброшенный дом их семьи, в то время как ей были известны в нем несколько секретных мест, где она могла бы переждать неизбежную погоню.

Но прошло несколько дней, прежде чем «барон» решился выйти с нею на прогулку. И, когда они приблизились к озеру, Анна не стала мешкать — она знала, что вторая сверху ступенька в беседке давно сломана, и починили ее наспех, а потом и вовсе об этом забыли, потому как хозяева уехали, и в беседке некому стало сиживать. Анна сказала «барону», что хочет пройтись с ним вдоль озера, и, спускаясь по ступенькам, сильно надавила на доски в месте давнего пролома. Доска тихо хрустнула, и шедший следом «Жан» угодил ногою в деревянный капкан. Он ждал, что Анна поможет ему, но она лишь сказала на прощанье: «Простите, у меня не было выбора» и побежала по тропинке за озеро. И лишь когда уже была довольно далеко от беседки, Анна услышала страшный, звериный крик — крик обиды, отчаяния и боли.

Анне сделалось страшно, и она ускорила бег. Но далеко Анна не ушла — вдруг из-за кустов на нее выскочил какой-то человек и, схватив в охапку, быстро подтащил к стоявшей на опушке коляске с крытым верхом.

— Никита?! — обомлела Анна, едва только они тронулись с места, рассмотрев своего «похитителя». — Откуда ты здесь? Как узнал?

— Да чего я мог знать? — махнул рукой светившийся от радости Никита. — Меня, когда вернулись, Наталья Александровна за супостатом, следить отправила. Вот я и приехал, на опушке встал, да собрался лесом к имению пробраться. Гляжу, — ты! А мы уж и не чаяли, с ног сбились, пока искали…

— Наташа? Княжна Репнина? — удивилась Анна. — А она как в этом замешана?

— Она у нас и есть главный замешиватель, — довольный произведенным эффектом, сказал Никита. — Я тебе дорогою сейчас все по порядку расскажу…

Нетрудно было предположить, что поначалу Сычиха не примет рассказа Дарьи Фильшиной. И Никита даже махнул было рукой — только зазря в этакую даль версты мотали, но Фильшина удержала его — подождем, с горем любому надо переночевать. Они вернулись на знакомую уже почтовую станцию, где смотритель отвел для них комнаты — место это было глухое, проезжих останавливалось мало, а те, что появлялись, торопились сменить лошадей, да и двигаться дальше по тракту.

Никиту эта задержка в пути всего перекручивала — он уже в отчаянии и кулаком по столу стучал и поругивал Сычиху в сердцах, но Фильшина его успокаивала — праведному человеку ложью не утешиться, одумается сестра Феодосия и придет к ним. Так-то оно так, кивал ей Никита, но уж больно для матери соблазн велик: как с такой сказкой расстаться, что ребенок ее жив-здоров и в правах обретается, ведь каждый только надеждою и живет, а отними ее, развенчай, что тогда? Правы вы, вздыхала Фильшина, истину и открывать тяжело, а знать — и того больнее, но, поверьте, для любой матери неизвестность и обман страшнее, чем услышать, что душа дитя ее к небесам вознеслась, а не бродит по земле неупокоенной и неприкаянной, без имени своего и места последнего приюта. Да лишь бы она захотела этого, переживал Никита, я бы вас вмиг в Горы доставил, отвели бы вы Сычиху на могилку, глядишь, и глаза у нее открылись бы, а сердце обмякло.

Так, однако, и случилось: на четвертый день Сычиха самоходом из монастыря пришла и сказала — отведите меня к нему. А из Гор они уже вместе в Петербург приехали, и Сычиха объявила, что пойдет с Фильшиной к прокурору и новое признание даст. Адвокат Саввинов в том должен был им содействовать — Викентий Арсеньевич от новостей таких и вовсе стушевался: все корил себя, что проглядел подлог, и чужим людям доверился. Но его-то чего винить, качал головою Никита, эти вороги стольких персон обманули — и в уезде, и в столице, «барона»-то многие у себя уже принять успели, почет оказали, в свой круг ввели.