Друзья собрались вместе не сразу.
— Однако, Михаил Александрович, вы были весьма убедительны, когда говорили с Карлом Модестовичем, — обиженно заметила Анна.
— Сказал первое, что в голову пришло. Простите, моя царица!
— А мне показалось, вы были довольно искренни. Я даже поверила, что вы хотели сделать меня своей рабыней.
— Разве только в страшном сне, Анна! — принялся оправдываться Михаил.
— Все, друзья мои, довольно разговоров — нам пора действовать. Модестович в любой момент может вернуться. Кто знает, действительно ли он поверил нам, — остановил милую перебранку Корф. — Я сделал вид, что ушел, и обернулся вокруг табора. Надеюсь, мне удалось запутать управляющего хотя бы на время.
— Пора — значит, пора, — улыбнулся Репнин. — Мы ведь теперь в расчете?
— Что? Ах, да, в расчете, — кивнул Корф. — Думаю, твоя боль скоро пройдет. Моя успокоилась к вечеру.
— Что такое, господа? — с недоумением поинтересовалась Анна. — Вы что-то скрываете от меня?
— Так, былое! — отмахнулся Репнин. — Не стоит и разговора. Спасибо тебе, Рада, за Анну.
— Зачем цыганке слова? Сердцем благодари, любовью своей, — прошептала Рада, с грустью смотревшая на них. — Только вот сердце твое занято, а любовь слепа.
— Прости меня, — тихо сказал Репнин. — Видишь ли, Анна…
— Опять, Анна! — воскликнула Рада и пошла прочь от костра.
Репнин смутился, поймав на себе взгляда Корфа и Анны, и махнул — не стоит переживать, не о чем…
Когда они подошли к дому Забалуева — Репнин узнал у цыган кратчайшую дорогу к имению — уже смеркалось. Охранники, по-видимому, разделились и дневалили по одному на посту у небольшого костра возле крыльца. Собаки далеко не отбегали, видать, тоже мерзнуть не хотели. Первый снег, не растаявший днем, напоминал о конце осени, вечерами было уже по-зимнему зябко.
— Голову на отсечение, это тот самый мужик, с которым я давеча сцепился! — признал его Корф, выглядывая из-за угла дома.
— Побереги голову и лучше подумай, как заставить его открыть двери, — посоветовал Репнин.
— Надо подумать…
— Пока мужчины думают, женщины обычно действуют, — сказала Анна и с криком «Помогите! Помогите!» открыто побежала к дому.
— Анна! Куда вы?! Подождите! Что она задумала? — Корф растерянно смотрел на Михаила. Репнин только пожал плечами — кто их поймет, этих женщин!
— Помогите! — Анна с рыданием бросилась к сторожу. — Умоляю! Карета разбита, мой муж — ему плохо! Цыгане напали!
— Цыгане? Чур меня, чур! — принялся креститься сторож. — Эй, Матюха, Митька, сюда!
— Что за крик? — выскочил на крыльцо второй сторож.
— Умоляю вас, — застонала Анна. — Нога… Мы были на свадьбе в соседнем поместье. Ехали домой, лошадь понесла. Карета перевернулась. Господи, нога, так болит нога! Мне плохо…
— Чего это вы, барышня, на меня падаете. Я мужик, я не барин какой-нибудь, — перепугался сторож.
— Зато ты у нас самый молодой, — подбодрил его товарищ. — Помоги-ка барышне в дом подняться.
— Там, кажется, собаки, я боюсь, — побледнела Анна, цепляясь обеими руками за доху сторожа.
— Не боись, барышня. Митька! Собак запри! А ты, Матюха, веди госпожу в комнаты, пусть посидит, отдохнет. А где карета-то?
— Там, за пригорком, я через лес бежала, заплутала, — Анна склонила голову на скрещенные руки.
— Устала, поди ж ты, — посочувствовал сторож. — Ладно, мужики, пошли мужа ейного из-под кареты извлекать. Вдруг, неровен час, это знакомцы нашего барина, будет потом попрекать, что не помогли.
— Вы не думайте, — словно очнулась Анна. — Муж заплатит вам за работу. Только помогите ему!
— Вот, водички принес, — Матюха подал стакан Анне.
— Спасибо тебе, милый, — улыбнулась она и отпила глоток. И, едва сторожа ушли, бросилась к дальнему от входа окну и открыла его.
— Господа, — позвала Анна в темноту двора, тотчас же откликнувшуюся голосами Репнина и Корфа. — Добро пожаловать в поместье Забалуева, господа!
— Да… — протянул Корф, оглядывая коридоры и гостиную забалуевского дома.
— Неужели здесь можно жить? — с недоумением воскликнула Анна.
— Жить, конечно, нельзя, а вот изображать жизнь можно, — усмехнулся Репнин, стараясь не задевать запыленных и покрывшихся паутиной вещей.
— Теперь понятно, почему господин Забалуев так хотел переехать в наше имение — свое-то изгнило от ветхости.
— Ты прав, Владимир, — кивнул Репнин. — Забалуев — мошенник, всех водил за нос, рассказывая о своих богатствах.
— Мошенничество еще ничего не значит. Нам надо доказать его участие в убийстве отца. Анна, вот свечи. Помогите посветить здесь, — попросил Корф. — Ага, здесь шкафчик с аптекой. У нас в доме такой же, там хранятся лекарства.
— Похоже, здесь сто лет никто не был и ничего не открывал, — покачал головой Репнин.
— Только не этот шкафчик. Смотрите — его точно открывали, и не так давно. Везде полным-полно пыли, а на шкафчике — следы рук!
— И, правда, что это здесь? — Михаил пошарил рукой по полочкам и извлек несколько пузырьков.
— Кажется, вот это лекарство от облысения, — прочитала одну надпись Анна.
— А это что? Какие-то яды.
— Мышьяк, стрихнин. Я видел такие же баночки у Варвары на кухне, — определил Корф. — Но зачем ему столько?
— Не знаю, — задумчиво произнес Репнин. — Только все равно, того самого — чем отравили Ивана Ивановича — здесь нет.
— И что нам это дает, вся эта авантюра? Мы ничего не нашли, — рассердился Корф.
— Не спеши! — остановил его Репнин. — У меня появилась идея. Давайте выберемся отсюда и вернемся в табор. А я скажу, что мы сделаем дальше.
По дороге Михаил изложил свой план, и он показался Корфу удачным. Репнин предложил оставить Анну в таборе, а самим поутру отправиться к Долгорукой. Они убедят княгиню поехать с ними к Забалуеву, и пусть Мария Алексеевна сама увидит, что Забалуев ее обманывал. Михаил был уверен, если удастся разрушить этот союз, Забалуев запаникует и чем-то обязательно выдаст себя. Корф с ним согласился — на том и порешили.
Когда утром Анна проснулась и спустилась из распряженной кибитки, Корф и Репнин уже давно уехали. Они не стали тревожить Анну, каждый втайне надеялся вернуться к ней победителем. Анна хотела поговорить с Репниным еще до отъезда. Она подошла к кибитке, приютившей Михаила, и позвала его. В ответ из-за приоткрывшегося полога выглянула Рада.
— Что так смотришь на меня? — улыбнулась цыганка. — Не тебе одной князья нравятся.
— А мне не важно — князь или раб, — ответила ей Анна. — Главное — сам человек, его душа.
— Видать, ничего-то ты в душе не понимаешь, если так барину сердце надорвала. Извела его, да все попусту.
— Почему это попусту?
— Вижу я, все вижу — от цыганки не спрячешься. Не нужен он тебе, другой в твоем сердце, только ты сама себе в том признаться боишься. Вот и мучаешь князя. Оставь его, освободи!
— Я не понимаю, о чем ты, — смутилась Анна, — я люблю Михаила, и он любит меня. Несмотря ни на что. Он простил мне обман и помогает мне.
— Разные у вас пути. Это я тебе и без карт, и без руки скажу, потому что чувствую — думаешь о другом. Рядом твой любезный, но не князь. Не князь! — Рада спрыгнула с облучка кибитки.
— Нравится он тебе, вот ты и морочишь мне голову, — сказала Анна.
— А я и не скрываю того. Я все, как есть, говорю. Видишь, честно выхожу, не прячусь, — Рада гордо откинула со лба волосы.
— Так ты здесь ночью была… — прошептала Анна.
— Я думала, ты жестокая, а ты и слепая еще! — усмехнулась Рада.
— Незачем тебе меня оскорблять, так мужчины не добиваются.
— А мне и добиваться не надо — он сам меня позвал.
— Если звал, значит, его воля. Михаил Александрович — свободный человек, и не мне его судить, — Анна повернулась, чтобы уйти.
— Отпусти его! — Рада схватила ее за руку. — Не мани больше. А я утешу князя — боль быстро пройдет, потому что и не боль вовсе, так — баловство.
— Я не цыганка, чтобы колдовать, привораживать, отвораживать. Прогонит он меня — уйду. А пойму, что не любит — уйду и того раньше. Но ты мне не мешай, я сама решаю, как мне поступать следует, — Анна хотела было уйти, как вдруг услышала, что ее позвали. Она обернулась на голос. — Лиза?
