Александр молча поклонился ей и вышел. Оказавшись за дверью, он на минуту остановился, чтобы собраться с мыслями. Отец разгадал его — как, когда, почему? Или не разгадал, а решил проверить силу его чувств? Или он снова играет с ним, как кошка с мышкой? Александр почувствовал себя униженным. Император действовал как завоеватель, как абрек — умыкнул самое дорогое обманом, чтобы потом посмеяться над ним и распять его любовь. «Но нет, я так просто не сдамся!» — сказал себе Александр и, запасшись твердостью, направился к отцу.

Он застал Николая в стадии сборов. Государь отдавал последние указания перед отъездом в Гатчину. Туда, туда, в Гатчину — в этом Александр ни минуты не сомневался. Николай с интересом взглянул на мрачную решимость сына, пышущего ненавистью и озлобленного донельзя, и знаком отпустил адъютанта.

— Итак? Что сие за сцена? Ты врываешься в мой кабинет, как султан в свой гарем, где уже похозяйничали воры.

— Это Вы написали от моего имени письмо княжне Репниной, прося ее приехать в Гатчину?

— И это все? Я-то думал, случилось нечто ужасное.

— И оно случится, если вы тотчас же не перемените свое решение!

— Вы угрожаете? А ведь это мне впору сердиться на вас. Выдумали обмануть императора! Ей Богу, вы с Репниной, как малые дети. Но да я не намерен вас наказывать, придумали игру в любовь, побаловались и будет. Александр, это же несерьезно. Недостойно будущего императора.

— Я не понимаю, о чем вы говорите? — побледнел Александр.

— Хватит. Хватит притворства, Саша. Лжи и без того достаточно. Вы разыграли неплохой спектакль — признаю, что попался на вашу удочку. Правда, ненадолго. Но теперь все кончено. Все возвращается на круги своя. Вы готовитесь к свадьбе, а мне… Осталось только на самом деле приказать княжне стать моей любовницей.

— Как это вы всегда и делали! — с негодованием воскликнул Александр.

— Не всегда, сын мой, не всегда. Но никогда не получал отказа.

— А как же Натали? И разве наш с ней розыгрыш не означает отказа?

— Стало быть, старею, теряю форму. Но ничего, — я надеюсь, эта ночь мне поможет наверстать упущенное.

— Отец! — Александр и сам не понимал, как это случилось — вдруг рухнул перед отцом на колени. — Я прошу, нет, я умоляю вас, оставьте княжну! Я люблю Натали. Люблю, по-настоящему.

— А как же вы тогда любили Калиновскую?

— Это все другое, все иначе. Я дышать на нее боюсь, лишний раз в ее сторону посмотреть — это же такое испытание! Мука и — радость, когда она позволяет видеть ее, говорить с нею. Я и не целовал ее. Нет-нет! Не смейтесь! Не смог так, как других.

— Бедный мой мальчик! — Николай впервые за эти дни почувствовал себя отцом, а не соперником. — Ты и впрямь влюблен? О, Господи! А я-то хотел наказать тебя за дерзость. Встань, встань!

Николай решительно подошел к сыну, прятавшему лицо в ладонях, и помог ему подняться. Александр не смотрел отцу в глаза — он все время плакал и не мог остановиться. Чувства душили его.

— Полно, Саша, полно! Успокойся и выслушай меня, — Николай выдержал паузу, давая Александру возможность справиться со слезами, и торжественно, хотя и не без иронии, произнес. — Мы, Николай Первый, Император и самодержец Всероссийский, отказываемся от княжны Репниной в пользу Нашего сына, Великого князя Александра… Поезжай к ней, догони ее. Передай Натали, что я зла на нее не держу, и пусть перестанет избегать меня.

Наташа ехала в Гатчину с тяжелым сердцем. Что-то в этой истории с письмом было неясно, непонятно, и странная тревога все больше и больше овладевала ею, пока дорогой она размышляла над этим событием. Кучер гнал лошадей, хотел добраться в Гатчину до заката, карету трясло, усиливавшееся неудобство отягощало ее и без того нерадостное настроение. Оно окончательно испортилось, едва только карета въехала на аллею, ведущую ко дворцу.

Гатчинский замок предстал перед ней во всей своей пугающей мрачности. Солнце уже зашло, и вдоль аллеи зажжены были газовые фонари, бросавшие на скрипящий под колесами гравий мерцающие мистические тени. При дворе поговаривали, что над Гатчинским домом витают призраки мальтийских рыцарей, отцов масонства. И сам дворец, расположенный на берегу Белого озера, всего лишь одна сторона, видимая сторона Луны, тогда как ее другая сторона — темная, скрыта на берегу соседнего Черного озера, где еще Павлом I, избранным некогда великим магистром мальтийского ордена, был построен Приоратский дворец, предназначавшийся для настоятеля мальтийских масонов.

Карета подъезжала к Гатчинскому дворцу со стороны плаца, и его величественный силуэт высился симметричными куполами и башнями, пугал чернотой бойниц и напоминал контурами средневековый замок или военную фортецию, в которой все было удобно для сражений, а не для жизни, роскошной и праздной. Рассказывали, что под дворцом существовала целая система подземных укреплений, и далеко в леса из здания вел подземный ход, которым в случае опасности могли воспользоваться его обитатели и гости.

Наташа никогда не бывала в Гатчине. Дворец вот уже десять лет был одной из резиденций императора, но пользовался Николай ею не часто.

Прежде, во времена ее первого владельца и создателя графа Григория Орлова это было очаровательное место для веселого времяпровождения. Богатый Орлов щедро заполнял просторные и светлые галереи и залы дворца картинами и статуями, гобеленами и образцами всевозможного оружия. У него была огромная библиотека, составленная из редких книг и других печатных раритетов.

Превращенный в эпоху Павла в бастион, дворец лишился прелестной лужайки перед парадным входом. Были заделаны или перегорожены анфилады и арки, летние веранды и лоджии, придававшие прежнему дворцу ажурность и легкость. Не склонный к амурности Павел превратил по своему вкусу загородную виллу для пикников и отдохновения в крепостное сооружение, подавляющее своей монументальностью и строгостью.

Карета качнулась вперед-назад — кучер натянул удила, чтобы остановиться, но лошади по инерции еще немного потоптались на месте. Наташа выглянула в окно, дворец был погружен во мрак, казалось, в нем никто и не жил. Наконец, кучер открыл дверцу и разложил лесенку. Потом он подал Наташе руку и помог сойти вниз. К ней тут же с подсвечником на три шпажки вышел дворецкий и попросил следовать за ним.

Наташу провели по темным коридорам в правую часть дворцовой пристройки, которая, как потом она узнала, называлось Арсенальным каре. Там располагались комнаты фрейлин, выходившие окнами на плац, пустынный и грустный. Наташе предложили выбрать любую, все они были готовы к приему, но она так устала с дороги, что ответила: «Мне все равно». И поэтому ее оставили в ближней к парадной зале. Дворецкий зажег подсвечники на камине и разжег огонь, затем он вежливо пожелал ей спокойной ночи. Наташа хотела было узнать у него, есть ли еще кто во дворце, но передумала и лишь попросила поставить кресло ближе к камину. Она чувствовала себя неуютно в холодной комнате, да и положение ее здесь представлялось ей отчасти сомнительным.

Наташа не заметила, как уснула. Когда камин разгулялся и стало тепло, она позволила себе спустить ноги с кресла и поглубже завернуться в большой плед. Ее сморило, и утром Наташа так и проснулась, укутанная до подбородка и сидя в кресле.

Утро уже вовсю занялось, и в свете солнца Гатчинский дворец уже не казался Наташе таким уж мрачным и устрашающим. Она встала и оглянулась. Вода в большом кувшине еще не остыла, но приобрела тот освежающий градус, который скорее тонизировал, чем холодил. Наташа умылась над фаянсовым тазиком, у небольшого зеркала поправила прическу. Выйдя из комнаты, она все же надеялась уловить хотя бы малейшие признаки присутствия других людей, но повеселевший от солнца дворец оставался, по крайней мере, внешне, столь же необитаем.

Наташа прошла обратным ходом через греческую галерею и из нее на улицу. «Дни поздней осень бранят обыкновенно, но мне она мила… красою тихою, блистающей смиренно»— вспомнились строки великого поэта, чуткого ко всему прекрасному. И вдруг оказалось, что Гатчина — чудесный уголок среди тихой природы. Наташа глубоко вдохнула, впитывая аромат чуть прелой травы и хрустких разноцветных листьев. Небо над ней было голубым и прозрачным. Наташа запрокинула голову и не обратила внимания на шаги, очнувшись лишь тогда, когда знакомый голос нежно произнес: «Я бесконечно рад видеть вас, Натали…»