— Сегодня ко мне заходили со своими подозрениями слишком многие. Впрочем, я сам спровоцировал это своей неразумной речью перед слугами. Или, быть может, ты хотел меня утешить?

— Я хотел поговорить с другом об очень серьезных вещах, но, думаю, мне стоит подождать, пока твое сердце смягчится.

— Миша, прости, я сам не свой! — Корф встал из-за стола и протянул Репнину руку. — Мир?

— Мир, — кивнул тот, отвечая Корфу рукопожатием, — но ты все же должен знать: я подозреваю, что барона убил Карл Модестович.

— Вы договорились об этом с Анной? Она недавно была у меня и обвиняла управляющего.

— Ты думаешь, она не права? Владимир, прошлой ночью он пытался украсть из библиотеки графин с бренди.

— Тот самый?

— Он утверждает, что хотел принести его в театр, когда увидел, что барону плохо.

— Но в этом нет ничего предосудительного, Миша! Не знаю, не знаю, — покачал головой Корф. — Все это слишком зыбко, все предположительно. И мы еще очень далеки от решения этой загадки.

— Но мы найдем его, найдем убийцу! Я тебе обещаю! — горячо сказал Репнин.

— Благодарю тебя, Мишель, — кивнул Корф, — но позволь мне еще поработать с бумагами отца. Во многом надо разобраться, во многое вникнуть. Теперь это моя забота и переложить ее мне не на кого, ибо я не знаю, кому я могу здесь доверять.

— Доверяй своему сердцу, Владимир! — с неожиданным пафосом сказал Репнин.

— Сердце? Вот уж где главный обманщик, слабовольный и доверчивый. Нет, мой друг, я как-нибудь сам, без сантиментов.

Оставив Корфа в кабинете одного, Репнин снова оказался в библиотеке и увидел Анну. Она только что поставила в большую фарфоровую вазу огромный букет лесных цветов.

— Красивый букет… — тихо сказал он, подходя к Анне.

— Михаил! Здравствуйте, — кивнула она. — Иван Иванович любил лесные цветы. Ему нравилось, когда в его комнате стояла целая охапка. Каждый день по утрам я собирала ему новый букет и сегодня по привычке нарвала… А потом вспомнила, что не для кого больше!

— Я обещаю разыскать убийцу вашего дядюшки. Клянусь!.. — Репнин потянулся к Анне и пылко обнял ее, но потом спохватился и отступил. — Простите. Я не хотел воспользоваться вашей слабостью.

— Я рада, что вы сейчас со мной. Вы ведь вызвались быть моим братом, не забыли?

— Надеюсь, что это ненадолго, — улыбнулся Репнин и, встретив непонимающий взгляд Анны, пояснил, — я говорю о брате, ибо мечтаю сделать наше знакомство более близким и с самыми серьезными намерениями.

— Не стоит об этом, — остановила его Анна. — Сейчас не время. Тем более что я поставлена в весьма затруднительное положение. Владимир вернул управляющему должность, и в благодарность за это Карл Модестович обвинил меня в смерти Ивана Ивановича.

— Но это же нелепо! Я немедленно поговорю с Владимиром!

— Я прошу вас не осложнять дело сверх того, что уже случилось. Я верю: благоразумие восторжествует, и скоро все обстоятельства этого происшествия прояснятся в полной мере.

— Анна! Ваше решение — закон для меня, — Репнин галантно поклонился ей. — Вы позволите мне оставить вас ненадолго? Перед отъездом мне было дано особое поручение, которое я обязан исполнить.

— Вы свободны в своих поступках, Михаил, — тихо сказала Анна. — А у меня нет права задерживать вас.

— Это право есть у меня, и я намерен воспользоваться им по возвращении. А пока вы не откажете в любезности проводить меня?

Анна кивнула, и они вместе вышли из библиотеки. Какое-то время Анна и Репнин еще стояли рядом на крыльце, пока Никита седлал для него на конюшне скакуна, на котором тот приехал к Корфам. Михаил успел сказать Анне несколько теплых, успокоительных слов, и невыразимая тоска вдруг нахлынула на нее, словно они прощались навсегда.

— Что-то Никита долго, — проговорила Анна, пытаясь отвлечься от своих нехороших предчувствий.

— Да я не спешу, — улыбнулся Репнин, для которого вот так стоять рядом с Анной — было высшим счастьем и почти наслаждением.

Он ее тревоги не понимал и отводил все на счет недавних трагических событий.

Наконец появился Никита — белый, как полотно и заметно встревоженный. Он вел коня под уздцы, сильно натягивая их и торопя своего ведомого.

— Неужели Парис доставил тебе столько хлопот? — удивился Репнин, никогда прежде не замечавший за своим жеребцом излишнего норова.

— Что вы, барин, — поспешил успокоить его Никита. — Вы же знаете наше горе, вот и перенервничал немного. А скакун у вас знатный, красивый да ухоженный. Я с ним с осторожностью — дорогая лошадь, текинская.

— Разбираешься, братец! — похвалил Репнин и вскочил в седло. — До свидания, Аня!

— Прощайте, Миша, — почему сказала ему вслед Анна, когда Репнин уже отъехал со двора и слышать ее не мог.

Она повернулась, но услышала шепот Никиты:

— Анечка, ты на меня не смотри, на конюшню ступай, только так, чтобы никто не увидел да не понял, что вместе мы. Беда приключилась. Торопиться нам надо.

Анна хотела переспросить Никиту, что за спешность такая, но его уже и след простыл. Оглядевшись, не видит ли никто, Анна прошла на задний двор.

— Никита, милый, что случилось? — спросила она, открыв дверь на конюшню.

— Иди сюда, — позвал ее Никита из дальнего угла в сенном загоне. — Пока я сейчас господского жеребца снаряжал, разговор услышал. Модестович с Полиной решили тебя извести. Нашему-то злодею барин задание дал найти против тебя доказательства, что, мол, ты барона отравила. Вот он и велел Польке свою банку с отравой в комнате твоей спрятать. А сам побежал молодому барину доносить, что нашлись улики-то. Я не смог ему помешать — узнал бы, что я все слышал, убил, я у него пистолет видел.

— Боже мой! Неужели Владимир мог так низко пасть?!

— Что хочешь думай, Анечка, только времени у нас лишнего нет. Бежать тебе надо! Но одну не отпущу — с тобой уйду.

— За помощь, Никита, спасибо, но как же мои вещи, мои книги?..

— Нельзя тебе в дом возвращаться — сразу поймают! И не докажем мы с тобой ничего. О вещах не беспокойся — найдем, да у меня и деньги есть. Немного, что старый барин жаловал по щедрости к праздникам да по хорошему настроению. Не пропадем. В Петербург поедем…

— В Петербург нельзя… — пробормотала Анна, — узнать меня могут.

— И то верно, значит, в Москву, или еще куда — лишь бы отсюда подальше!

— Ой, что-то мне плохо, Никита, — призналась Анна.

Она вдруг поняла, что Никита прав — нельзя ей больше в имении оставаться. Заступник ее и благодетель скончался, не успев выполнить обещанного, и теперь она была всецело во власти жестокого Владимира, который и не скрывал своей ненависти к ней. И если он сам приказал управляющему найти способ обвинить ее в смерти Ивана Ивановича, значит, намерен по-настоящему ее извести. А Модестович рад стараться. Она у них с Полиной уже давно, как бельмо на глазу. Управляющий только барона и боялся, а так — сколько раз к ней в комнату вламывался и овладеть норовил. А Полина лишь мечтает, как занять в театре место Анны и самой играть первые роли.

«Миша! А как же Миша?! — с тоской подумала Анна, но сама же себя оборвала. — Мечты это все! Не будет у нас с ним счастья. Я — крепостная, он — князь. Ничего хорошего, только слезы да новые унижения».

— Мне бы с Варварой проститься, — Анна умоляюще посмотрела на Никиту.

— Варваре я и сам скажу.

— А ты говорил, что взять что-то должен?

— Я, Анечка, как услышал, что Владимир Иванович Модестовича вернул, на всякий случай собрался. Меня он еще при бароне убить обещал, а тут уж ему такая власть дадена…

— Господи! — воскликнула Анна. — Неужели и впрямь нет иного выхода?!

— Ты на Небо не смотри, — мягко сказал Никита. — Ты за временем следи — не успеем уйти подальше, возьмут нас, и тогда…

— Не гони меня, Никита, — Анна вдруг стала собранной и заговорила решительно. — Я свою судьбу поняла. Но не могу я с Иваном Ивановичем не проститься. Его уже обрядили да в церковь перенесли. Вот поклонюсь ему последний раз и — все.