— Ты могла бы поехать со мной. Хоть ненадолго — ты и мальчики, — соблазнял он, запуская руку в ее волосы. — Посмотришь, как мы живем. И, может быть, тебе захочется остаться.

     Как он безжалостен! Она покачала головой.

     — Остаться я все равно не смогу.

     Он сражался за свою жизнь, и знал это. Гордость требовала отступиться, но что-то заставляло пойти дальше, чем он считал для себя возможным.

     — У нас там не такая глушь, как ты можешь подумать.

     Она отстранилась.

     — Я знаю. Ты уже рассказывал. — Донна на мгновение закрыла глаза, скрывая слезы. Когда она снова подняла веки, слезы блестели в глазах. — Дело не в городе, Фрэнк, дело во мне.

     Он сдерживался изо всех сил. Почему она отказывается от того, что — они оба это знают — хорошо и правильно? Губы его горько скривились.

     — Ты единственная, с кем я хотел бы связать свою жизнь. И ты не даешь мне даже шанса. — Ему так хотелось встряхнуть ее, трясти, пока рассудок не вернется в ее голову, что Фрэнк сунул руки в карманы. — Мальчики привыкнут. Уилмингтон-Фоллз хорош для малышей, и к тому же городок разрастается. — Он видел, что слова просто не доходят до нее. — Не с головокружительной скоростью, но скотину мы уже держим в хлеву. Она ест с нами за одним столом только по воскресеньям.

     Донна видела, как боль и гнев растут в его глазах, и знала, что виной этому она. Чувство вины боролось с инстинктом самосохранения. Разум искал приемлемого объяснения. Любого объяснения.

     — Я вовсе не думаю, что вы там спите на соломе. Просто не могу взять и сняться с места. Мальчики здесь определены... — Она сбилась.

     Все это был жалкий лепет.

     — Школьный год почти закончился.

     — А моя фирма? — вдруг вскинулась она. Столько трудов положено, чтобы восстановить дело. И эта работа спасла ее. Только работа спасла ее от сумасшествия после смерти Тони.

     — Ты можешь перебазироваться. Ничего трудного. — Он вытащил руки из карманов. — Черт возьми, все можно было бы организовать. Если бы ты хотела. Если бы ты думала о нас.

     Она покачала головой и глубоко вздохнула. Это не помогло. Боль не покидала сердце.

     — Не может быть никаких «нас».

     — Почему? Почему не может быть «нас»? — Если бы она дала ему понятный ответ, хоть какой-нибудь вразумительный ответ, он оставил бы ее в покое. Он повернулся бы и вышел вон, чего бы это ни стоило.

     Но он знал, что объяснения быть не может. Несмотря на страх в ее глазах, Фрэнк видел, что Донна хочет этого не меньше, чем он. Как же заставить ее понять? Какие слова нужны, чтобы она их услышала?

     Он терпеливо начал сначала:

     — Мне тридцать два года, Донна, и я никогда не просил женщину пойти за меня замуж. Мы живем уже не в том обществе, где чувствуешь себя неполноценным, не имея жены и двух-трех малышей. В моей жизни есть все, чтобы чувствовать ее наполненной. Или было. — Он пропускал ее волосы через пальцы, заглядывая в глаза. — Я прошу тебя...

     Ее охватывал панический страх. Донна прижала пальцы к его губам, не дав договорить.

     — Нет, не надо.

     Он отбросил ее руку. Глаза его гневно сверкали.

     — Что «не надо»? Не просить тебя выйти за меня? Не любить тебя? Что?

     Донна сжала губы, подавляя рыдания.

     — Я не хочу любить тебя, Фрэнк.

     — Не знал, что любовь можно открывать и закрывать, как вентиль. Мне казалось, что она либо случается, либо нет. — Он видел муку в ее глазах и чувствовал себя виновным в ее страданиях, но не мог остановиться. Он был зол на нее, зол за то, что она отказывает им обоим в том, что было бы чудесно. — Я вовсе не искал любви, но она пришла ко мне. И к тебе тоже. — Требует расплаты, думал он. — Называй это роком, озарением, стрелой Амура или колдовством, но я полюбил тебя с первого взгляда. Только не знал, насколько это серьезно. Это мне предстояло выяснить. — Он смотрел на нее почти торжественно. Никогда он не думал, что полюбит кого-нибудь так сильно. — Но теперь я знаю.

     Она не хотела причинять ему боль. Она никому не хотела причинять боль.

     — Это просто увлечение.

     Фрэнк понимал, к чему она ведет, но не собирался отпускать ее так легко.

     — Увлечение — это то, через что я прошел три недели назад. Я люблю тебя, Донна, со всем, что есть в тебе хорошего и плохого.

     — Плохого?

     Улыбка, тронувшая его губы, не добралась до глаз.

     — Думаешь, с тобой легко? И, кроме того, ты упорно отказываешься следовать здравому смыслу.

     Ей надо было что-то делать, чем-то занять руки. Донна начала методически устанавливать тарелки в посудомоечную машину, хотя вряд ли замечала, что делает.

     — Наоборот, я строго следую здравому смыслу. Раз обжегшись, не играют со спичками.

     Как она может такое говорить? Неужели она не понимала, что делала все эти недели?

     — Но ты играла, Донна, играла! — Никакие отрицания не могут обмануть никого из них.

     — Да, — спокойно сказала она. — Однажды. И думала, что нашла счастье. У меня было двое прекрасных сыновей, хорошее дело и муж, которым я восхищалась. — Она внутренне напряглась, собираясь продолжать. Пришло время сказать ему правду. Пора ему было узнать, в кого он влюбился.

     Донна повернулась лицом к нему, в ее глазах блестели слезы.

     — Ты знаешь, как умер мой муж?

     Ее голос был странно пустым. Он почувствовал приближение чего-то страшного.

     — Нет.

     — Я убила его.

     Фрэнк на мгновение онемел.

     — Ты? — Это не могло быть правдой. Должно быть какое-то объяснение.

     — Да. — Не глядя ему в глаза, она колебалась. Но сказано слишком много, чтобы останавливаться. — После смерти моего отца дело вел Тони. У него были большие мечты — целый воздушный флот с нашими эмблемами на фюзеляжах. — Печальная улыбка тронула ее губы и тут же отлетела. — Он слишком увлекся, расширяя компанию. — Рассказывая, она заново переживала все. Ей стоило больших усилий не расплакаться. — Всякий раз, когда я задавала вопросы об этом, он замыкался, говорил, что нет причин для волнений, что все идет хорошо. — Она сжала губы, чтобы загнать слезы в глубину сердца. — Мы заложили все, до последнего винтика, и банк угрожал лишить нас права выкупа. Когда по почте пришло уведомление об этом, разразился страшный скандал. Он выбежал из дому. Я не пыталась остановить его. Тони не приходил домой всю ночь. — Она снова посмотрела Фрэнку в глаза. — А я за ночь не успела остыть настолько, чтобы отправиться на его поиски. А надо было. Ой как надо было.

     Она закрыла глаза, но от этого стало только хуже. Она увидела Тони. Как живого. Донна вздрогнула и открыла глаза.

     — Я пришла в офис на следующий день рано утром, и... он... был... там. Он... висел там. — Донна зажала рукой рот, чтобы не разрыдаться. Когда Фрэнк шагнул к ней и протянул руки, она отчаянно замотала головой. Она должна была наконец все высказать. Если он обнимет ее сейчас, она сломается. — Он оставил записку. Он написал, что я была права, что он все погубил. Что ему стыдно смотреть мне в глаза. — Она проглотила слезы. — И вот... он избавился от этой необходимости. — У нее дрогнул голос. — Я довела его до этого. Неужели ты не понимаешь, что я не могу начинать все сначала? Я убила его.

     Фрэнк стоял не двигаясь, страдая от невозможности найти слова, чтобы объяснить ей, насколько она ошибается.

     — Донна, ты не можешь винить себя за его слабость. Это сделал он, а не ты. Другой человек попытался бы найти выход.

     Она восприняла это как оскорбление памяти мужа.

     — Тони был хорошим человеком!

     Фрэнк находился на грани отчаяния.

     — Я не отрицаю этого. Я только говорю, что я тоже хороший человек. И заслуживаю шанса. Мы оба заслуживаем, Донна.

     — Я не могу рисковать. — Она покачала головой. — Это слишком большой риск для меня — полюбить снова. Да я и не заслуживаю любви. Уезжай. — Она отвернулась и снова принялась ставить тарелки одну за другой на решетку посудомоечной машины.