Все разрешилось на восьмой день похищения. Заранее угнанная машина притормозила напротив особняка босса. Из нее вышел мужчина, открыл багажник и рывком швырнул на асфальт женское тело, потом не торопясь сел за руль на глазах изумленной его наглостью охраны и был таков. Подбежавшие охранники обнаружили валяющуюся на асфальте девушку, чем-то неуловимо напоминающую супругу босса. Духан от нее шел хороший, опухшее от двух громадных синяков лицо, грязное помятое платье, порванные чулки. Нет, один порванный чулок, так будет лучше, слипшиеся, спутанные волосы когда-то золотистого, а теперь непонятно-серого оттенка.

Утром следующего дня Михалыч ходил по комнате и мрачно размышлял. Похитители номер раз утром прислали на «мыло» сообщение, что они обознались и дико извиняются перед господином Проскуриным, похитители номер два вообще не извинились. Почему Жанну Кирилловну оставили в живых, если босс и не собирался выполнять любые требования похитителей? Почему ее не закопали в абхазских лесах? Если поняли свою ошибку и захотели ее вернуть, пока жареным не запахло, то почему таким образом? Позвонили бы по телефону и указали, в каком именно подвале находится Жанна. А доставить ее сюда в багажнике машины, швырнуть на асфальт перед домом господина Проскурина и вальяжно удалиться – это плевок Андрею Федоровичу в лицо. Это пинок по яйцам службе безопасности вообще и Михалычу лично. Шеф понимает, что первые два раза он плохо понимал, что он просто сошел с ума. Михалыч отдает Насте указание не беспокоить его в течение всего рабочего дня, достает из сейфа бутылку водки, срывает крышку, закручивает емкость винтом и быстро опустошает ее. Тем временем отмытая, накрашенная и с припудренными бланшами, завернутая в халат Жанка, полулежа на диване, прижимается к плечу босса, который, видимое ли дело, сегодня остался дома. Андрей Федорович поглаживает супругу по пушистым волосам и успокаивает ее, что все уже позади, а этих при… вы… козлов он лично на кол посадит! Жанка трется своей щекой о его плечо и шепчет: «О мой герой». Нет, это уже перебор. Она просто восхищенно смотрит на него своими лучистыми щелочками, и по ее щеке катится одинокая слеза. Я не знаю мужчины, у которого при виде этой картины не проснулась бы нежность, либо я вообще ничего не понимаю в этом мире.

Теперь мелочи для меня и настоящая проблема для Жанны. Повторюсь, все должно быть натуральным: синяки, царапины, ссадины от наручников, которые Жанка будет снимать только на пару часов раз в день. И самое страшное – она все это время проведет без ванны, душа, солярия, массажного кабинета, парикмахера и маникюрши. Будет коротать время в одном и том же не стиранном ею втихую белье и чулках, я мерзавец, и, о ужас, в одном и том же платье! Не снимая все это даже ночью. Если Жанка на это согласится, то такой любви мир еще не знал.

– Ром, ответь мне, – тихий шепот Жанки оторвал меня от окна.

Я сел за стол и внимательно посмотрел на девушку. Красивое лицо, мольба и отчаяние в глазах. Колье лежит передо мной и посверкивает брюликами. Сунуть голову в петлю? А с другой стороны – план хорош, мало того, он великолепен! Да и деньги лишними не бывают. Решено.

– Я не буду тебя похищать и другим это сделать не дам, – четко проговаривая каждое слово, сказал я.

Жанна молча смотрела на меня. Застывшее лицо и стиснутые пальцы. Я видел, что ей очень хочется сказать мне что-то обидное, ей невероятно хочется плакать, но она держалась. Лишь легкое подергивание левого века говорило о том, что она сейчас переживает. Жанна медленно встала со стула и, пошатываясь, направилась к двери. А где ее сексуальная походка, где ее покачивание при ходьбе бедрами? Хватит. Жанна взялась за ручку. К черту все!

– Стой, – тихо сказал я.

Жанна медленно обернулась, и в ее глазах стала разгораться надежда. Один город разрушили из-за женщины, из-за ее любви какие-то дорийцы или данайцы. Чем же русские хуже?!

– Ты забыла свое колье.

Я ее добил, по щекам девушки хлынул ручеек слез.

– Буду тебя я похищать, никуда не денусь. Садись за стол, сейчас я буду выкладывать тебе подробности того, как именно я это буду делать. Предупреждаю, план не отшлифован.

– Ромка, ты гений! – восторженно заявила Жанна, когда я закончил излагать ей свой план. – А может, мне еще и руку сломать для убедительности?

– Перебор. Чем больше человека калечишь, тем опасней его возвращать родным. Лучше сразу прикопать, месть – дело серьезное. А тут всего пара фингалов под глазами, и все. Две недели совой походишь и будешь снова как огурчик. Теперь так. О перемирии между тобой и охраной, которое мы с тобой заключили вчера, забудь. Снимай накал своей стервозности постепенно, но не до конца. Кому нужны лишние вопросы о резком изменении поведения Жанны Кирилловны? А сейчас ты выйдешь из кухни, ругнешься на меня и отправишься своей дорогой. Кстати, ты не против, если я проверю твои истинные чувства к боссу при помощи химии?

– Нет, – улыбнулась Жанна, – а куда будешь колоть: в вену или в попу?

– Верю.

– А теперь я тебя спрошу, Ром, почему ты согласился мне помогать?

– Странная ты, – удивился я, – сначала обещаешь мне помнить о моей помощи до конца жизни, а теперь забыла об этом. Когда жена босса, постоянная жена, обязана тебе своим счастьем – это дорого стоит. Услуга – это тоже вид капитала. Знаешь, почему я тебе поверил, когда ты согласилась на химию? Три предыдущие жены босса после развода с ним сразу выскочили замуж за бизнесменов рангом пониже. Господин Проскурин – это бренд. У него все самое лучшее, включая женщин. Как приятно похвастать в компании приятелей, что я отбил у Проскурина жену. Кстати, я месяца два назад видел четвертую супругу босса. Довольна жизнью и собой. Ее муж обеспечивает все ее капризы. Ты не можешь претендовать на капитал босса после его смерти, все завещано Егору. Именно поэтому его так охраняют. Ты могла отмотать срок, выскочить замуж за другого, завести себе любовника, и не одного, и считала бы, что жизнь удалась. Верно?

– Да.

– Не получится у тебя удержаться у босса, так все равно моя услуга никуда не денется, и однажды тебе придется ее оплатить.

– Все верно и справедливо, Ром. Я пойду?

– Подожди, есть еще один вопрос. Если бы я отказался тебя выслушать, ты бы действительно порвала на себе блузку?

– Нет, но мне нужно было как-то манипулировать тобой и держать под контролем.

– Контроль – дело хорошее, – глубокомысленно заметил я и извлек из скрытого кармана на внутренней стороне лацкана пиджака миниатюрный диктофон, – особенно когда весь наш разговор записан от начала до конца. – Я выключил запись.

– Ах ты! – Лицо Жанны начало краснеть. – Я тебе свою душу изливала, а ты все записывал?!

– Да, – улыбнулся я. – Мало того, если ты однажды забудешь о своем долге, то я тебе напомню об этом или не тебе, а газетчикам. А может, мне прямо сейчас позвонить Михалычу и проинформировать о том, что ты задумала. Доказательства у меня есть. А будет ли интересно узнать боссу, как его подцепили и чем ты расплачивалась со своими друзьями, когда уже стала официальной невестой Андрея Федоровича? Как ты думаешь, меня повысят или…

Во время моего монолога я внимательно следил за Жанной, за ее багровеющим лицом и особенно за руками. Поэтому и успел остановить маникюр тигрицы буквально в десяти сантиметрах от своего лица.

– Сидеть! – рявкнул я и оттолкнул Жанну от себя. – Теперь ты можешь выйти из кухни. Видок у тебя подходящий. Жанка, я пошутил. – Я протянул ей диктофон. – Кстати, мне интересно, я смог довести тебя до бешенства хоть раз или нет?

Жанна глотала ртом воздух, прямо как рыба, вытащенная на песок. А вот то, что краснота с лица и жажда крови из ее глаз стали исчезать – это плохо. Я подтолкнул Жанну к двери.

– Скотина, – прошипела Жанна, врываясь в комнату, – какая же ты скотина! – Жанна остановилась, смерила меня уничижительным взглядом с ног до головы: – Мужлан, – напоследок с невыразимым презрением сказала она и, сопровождаемая Серым, покинула мою квартиру.