Когда Иволгин, наигравшийся с моей грудью, снова привалился ко мне тяжелым, мускулистым телом, я торопливо отстранилась и пролепетала:
— Мне нужно в душ. Я так не могу.
— Ну, давай, — он лениво потянулся. — Только не очень там плескайся, а то я могу и задремать невзначай.
Джинсы мои валялись на полу, а вот халатик висел в шифоньере. Через всю комнату пришлось прошлепать голышом.
— Ноги у тебя, конечно, высший класс! Даже не по балетным меркам, а по модельным! — заметил Алексей, перевернувшись на живот. — И волосы… Да и глаза… Жена у меня тоже, как ты, красивая. Только не танцует уже давно.
Я промолчала и, накрывшись халатиком, выскользнула в коридор.
Мои дальнейшие ощущения сможет понять только тот, кто три часа сидел в холодной ванной. Напор воды я постепенно уменьшила, потом и вовсе закрутила кран. Все казалось, что шум душа помешает Иволгину заснуть. А я так хотела, чтобы он заснул! Я молилась об этом. И содрогалась при одной мысли о том, что мне снова придется задирать к потолку ноги и шептать «люблю» вовсе даже не любимому мужчине…
* * *
Номер мобильного телефона Антона я тем же утром отыскала в записной книжке. А днем позвонила из таксофона в фойе Дома культуры. Он ответил сразу, но, услышав мой голос, немного помедлил, а потом достаточно прохладно спросил:
— У тебя что-то случилось?
— Нет, — заторопилась я. — То есть да, случилось… То есть нет, конечно…
— Конкретная помощь от меня требуется?
— Мне просто нужно с тобой поговорить.
— Разговоры давай отложим до лучших времен? — Мне показалось, что он усмехнулся. — А то и у меня — дела, и у тебя, наверное, тоже.
— А когда эти лучшие времена наступят?
— Ну, когда-нибудь наступят, — не очень уверенно ответил Антон, потом вежливо попрощался и нажал отбой.
Второй раз звонить было бессмысленно, финал оказался бы точно таким же. А мне необходимо было с ним поговорить, необходимо было увидеть его глаза, шрам, тонкой ниточкой рассекающий лоб, вживую, а не по телефону услышать чуть глуховатый голос и смущенно-насмешливое: «Мадемуазель…»
После утренней репетиции я не пошла, как обычно, домой, а принялась плести Иволгину про срочные и неотложные дела на другом конце Москвы.
— Ох, Настя, все у тебя не вовремя! — улыбнулся он и, обняв меня за талию, прижал к низу своего живота. — Не вчера, не позавчера, а именно сегодня!.. У нас ведь до вечера времени уйма. Обед бы могли с толком использовать…
Намек был более чем прозрачен. И я мгновенно и остро прониклась жалостью к нему, сегодня такому веселому и раскованному, и отвращением к себе, погрязшей в нелепом и унизительном вранье.
— Нет, Леш, мне в самом деле очень нужно решить все именно сегодня…
— Так, может, мне с тобой съездить?
— Нет! Не надо!
Последняя фраза вышла нервной, почти истеричной. Больше Иволгин настаивать не стал. А я, покидав в сумку тунику и пуанты, прямиком из ДК отправилась в Китай-город.
Сентябрьское небо дышало по-настоящему осенним холодом. Воздух сочился сыростью. Даже в моей куртке из микрофибра с опушкой на капюшоне было довольно зябко. Я ежилась, мерзла, чуть ли не по локоть засовывала руки в карманы, но все равно не чувствовала тепла.
Зато внутри меня оно было! Самое настоящее тепло, ласковой нежностью разливающееся по сердцу, томилось и требовало выхода. Мне хотелось прикоснуться к лицу Антона, провести вздрагивающими, осторожными пальцами по его векам и немного впалым вискам. Хотелось сказать: «Я люблю тебя. Прости… Все получилось так глупо. На самом деле Алексей — не муж мне и не жених. Просто последняя детская влюбленность». Но я еще слабо представляла, как объясню тот факт, что легла в постель с «невинным воспоминанием о детстве». Не знала, как вообще объясню хоть что-нибудь: ведь я по-прежнему была связана словом… Да что далеко ходить, не знала даже, смогу ли отыскать тот самый дом, возле которого остановился когда-то «Форд» Антона…
Но Девяткин переулок отыскался сразу. И дом стоял там, где ему и полагается стоять. И даже на лестнице мне встретился мужчина в рабочей куртке со слесарным чемоданчиком в руках — похоже, у Кирилла опять подмочило какой-то эскиз.
На этот раз он не стал заочно переругиваться с мнимым сантехником. Просто открыл дверь и приятно удивился, увидев меня на пороге.
— Настенька! — Карие глаза Кирилла блеснули радостью и профессиональным азартом. — А я о вас вспоминал. Неужели решили-таки попозировать?.. Сладостей я, правда, не припас. Но ведь вы их и не едите, правда?.. Вижу, что не едите, — еще больше похудели!.. Ну да ладно, посмотрим, что у нас имеется в запасе диетическое…
— Понимаете, Кирилл, — я виновато улыбнулась, — я не за этим.
Он, уже направившийся на кухню, остановился:
— Жаль… Хотя я, впрочем, не особенно и надеялся. Но кофе-то мы с вами все равно попить можем? А там и поговорим.
Пока гремела посуда и, мелко дребезжа, согревался чайник, я прошла в мастерскую. Новых картин не прибавилось. Зато одна из незавершенных старых была жирно заляпана разноцветными мазками краски. Похоже, Кирилл нервничал. К счастью, с моим любимым «Лебединым» ничего не произошло. Теперь оно висело на стене. И свет, падающий из окна, сливался со светом лунной дорожки, придавая пейзажу почти магическое очарование.
Кирилл подкрался сзади неслышно, как индеец.
— Все на «лужу» мою смотрите? Антон вот тоже в ней что-то такое нашел, — в его голосе явственно слышалось кокетство мастера. — А мне кажется: так, мазня…
По правилам игры полагалось начать шумно возмущаться и разубеждать автора, восклицая, что это не мазня, а шедевр из разряда вечных. Но я только повернулась и попросила:
— Мне очень нужно поговорить с Антоном. А он отключает телефон… Помогите мне, пожалуйста…
Кирилл, стоящий с двумя чашками в руках, неуклюже переступил с ноги на ногу и заглянул мне в лицо почти растерянно:
— Так вы что?.. Ой, извините, не мое дело, конечно. Просто даже как-то и подумать не мог, что вы поссоритесь. Антон такой счастливый был…
Кофе плеснулся через край и потек по белому фарфоровому боку чашечки тремя неровными струйками. Обжег палец Кирилла. Тот, охнув, дернулся и расплескал еще больше. Я взяла из его рук одну чашку и поставила на низенький деревянный столик.
— Понимаете, все так глупо вышло. Мы ведь совсем немного знакомы были. У меня даже адреса его нет.
— Так вы, значит, хотите, чтобы я дал вам его адрес? — Кирилл облизнул ошпаренный палец и в состоянии глубокой задумчивости присел на детский стульчик, расписанный фруктово-ягодными узорами. — А может, правильнее все-таки у самого Антоши спросить?
— Он не станет со мной разговаривать.
— Но мне тоже как-то не совсем удобно…
— Да это все понятно! — Я всплеснула руками. — Все понимаю и про мужскую солидарность, и про то, что, когда один из друзей хочет избавиться от надоевшей женщины, другой не должен ее проискам содействовать. Но, пожалуйста! Это очень важно…
Заметив, что я до сих пор стою, Кирилл тоже вскочил и зачем-то задвинул стульчик под стол.
— Я ни в коем случае не имел в виду, что вы надоедаете Антону. Просто это как-то… А впрочем, ладно!
Он вышел из комнаты и вернулся с блокнотом. Против ожидания, это оказалась не какая-нибудь богемно-затрепанная записная книжка, а вполне цивилизованный блокнот в черном кожаном переплете со сменными блоками. Адрес и телефон Антона значились под буквой С.
«Конечно, ведь его фамилия — Соколов, — подумала я с мимолетной горечью. — А моя — Серебровская! Очень хороший момент мы выбрали, чтобы официально представиться друг другу! Просто лучше некуда!»
Кирилл тем временем выдрал откуда-то из середины записной книжки чистый листок и протянул его мне вместе с ручкой:
— Записывайте… И вот еще что: Антон очень хорошо к вам относится и тяжело переживает обиды, поэтому… Хотя вы и без меня во всем разберетесь…
Кофе мы так и не попили. И уже с порога я сказала:
