Сашенька молча шагал рядом, легко перепрыгивая через ступеньки. Слава Богу, он не спрашивал, почему я, как полоумная, сорвалась вдруг из буфета, почему внезапно зарыдала в холле и так же внезапно прекратила вой, сильно сдавив виски ладонями. Он просто был рядом и держал мою куртку, когда я силилась попасть дрожащими руками в рукава. Просто, обхватив меня за плечи, провел мимо автобусной остановки и тут же на перекрестке поймал такси. Просто открыл ключом дверь моей квартиры, прошел в комнату, выключил нудно пищащий телевизор, а потом спросил:
— Мне уйти?
И я взяла его лицо в свои холодные ладони, развернула этого чужого мальчика спиной к свету. Старенькое бра, мерцающее в прихожей, придало его волосам желанный стальной отлив. И я увидела то, что хотела: чуть восточные скулы, удлиненный нос с глубоко вырезанными ноздрями, глаза, глубокие, глядящие прямо в мое сердце. И сказала:
— Поцелуй меня!
Он медленно, словно не веря услышанному, снял с плеча ремень сумки, прямо на пол скинул кожаное пальто и скользнул холодными, вздрагивающими губами от виска к самому уголку моего рта. Я прикрыла глаза и провела ладонью по его лицу. Мне не хотелось смотреть на него, хотелось только чувствовать каждым нервом, каждой клеточкой черты того, другого лица. Любимого… А он тем временем забирался руками мне под джемпер, торопливо и нервно расстегивал пуговицу и «молнию» на моих брюках. Я прекрасно понимала, что происходит. Знала, что за джемпером последует тонкая трикотажная маечка, а там уже останется только белый кружевной лифчик. И все же приникала к нему всем телом и обвивала руками его шею с таким любимым острым, вздрагивающим кадыком. Его сердце бешено колотилось совсем рядом, сбивчивое дыхание жарко обжигало мой висок. И наше отражение то исчезало, то снова появлялось в высоком зеркале прихожей…
И тут в дверь позвонили. Потом постучали. Потом опять позвонили. А потом послышался знакомый, чуть дребезжащий голос Антипова:
— Настя, открой, не бойся! Это я, Валера… Я тебе рецепт восточного риса для выведения солей принес. И еще про Иволгина… Помнишь, ты насчет него спрашивала?.. Настя, открой, ну я же знаю, что ты дома! У тебя свет в коридоре горит!
Я вздрогнула и резко отстранилась от Сашеньки, оттолкнувшись руками от его плеч.
— Вот же принес черт идиота! — вполголоса ругнулся он, застегивая ширинку. — Ладно, ничего не поделаешь, надо открывать. А то еще милицию вызовет. Законоборец!.. Подумает, что воры забрались.
Пока он шел к двери, я успела нырнуть в джемпер и наскоро привести в порядок прическу. Но, в общем, можно было и не торопиться. Сашенька оказался достаточным джентльменом, чтобы от порога спросить:
— Ты готова? Я открываю?..
А у Валеры Антипова вид оказался донельзя смущенный. Он стоял на лестничной клетке с какой-то дурацкой майонезной баночкой и вырезками чуть ли не из журнала «Работница», смотрел на нас и растерянно улыбался. Выдавленная наконец фраза: «Я, наверное, не вовремя» привела Сашеньку в неописуемое веселье. Но он ограничился лишь кратким:
— По-моему, время уже позднее… Но, вообще-то, спрашивать нужно у хозяйки.
Я вежливо попросила соседа зайти завтра, а когда дверь за ним захлопнулась, сползла по стенке и уселась на полу, рядом с полочкой для обуви.
— Ну ты что, зайчик? — Ледовской присел рядом и провел ладонью по моим волосам. — Опять какая-то замороженная стала… Что случилось? Может, расскажешь мне?
Вторая его рука осторожно поползла вверх по внутренней стороне моего бедра. Я дернула ногой, так что Сашина кисть упала, и резко свела колени.
— Не надо больше ничего, слышишь? — Собственный голос показался мне чужим. — Тебе пора ехать. Автобусы ходят до двенадцати…
— Пока я оденусь, пока дойду до остановки…
— Даже если ты и останешься ночевать, это вовсе не значит, что спать мы будем вместе.
Он вздохнул, кивнул каким-то своим мыслям и встал, упершись обеими руками в колени. Однако пошел не к двери, возле которой все еще лежало свернувшееся гигантской кошкой черное пальто, а в ванную комнату. Через минуту оттуда донесся его голос:
— Насть, а запасной зубной щетки у тебя, конечно, нет?.. Впрочем, ладно, обойдусь…
И я поняла, что сегодня мне не удастся даже вволю поплакать.
Хорошо, что в квартире алкаша Синицына нашелся старый полосатый матрас. Застеленный свежей простыней в цветочек, он имел вполне приличный вид. Я добыла с антресолей клетчатый плед, пожертвовала свою подушку, соорудила относительно нормальную постель между холодильником и газовой плитой. Сашенька наблюдал за моими действиями молча. И только когда я уже взялась за ручку кухонной двери, спокойно произнес:
— Спасибо… И спокойной ночи…
А в моей комнате даже бокалы с остатками вина не были убраны со стола. И витые подсвечники мерцали печальным напоминанием о чем-то прекрасном, романтичном и несбывшемся. Золотистый свет уличных фонарей широкими полосами стекал с шелкового тюля на дощатый, плохо прокрашенный пол. Было холодно и так тоскливо, хоть волком вой!
Я лежала на диване и прислушивалась к шуму ветра за окном. Почему-то это казалось мне сейчас первостепенно важным: слушать ветер, смотреть сквозь полусомкнутые веки в потолок и не думать, не думать ни о чем! Ветер свистел, тополя качались, волоча за собой уродливые, длинные тени. А где-то там, может, на другом конце города, а может, на соседней улице, мой единственный Мужчина укладывался в теплую постель, под бочок к своей красавице жене…
Я не слышала, как открылась дверь комнаты, и разомкнула веки только тогда, когда Сашенька деликатно прокашлялся. Он, в джинсах, но с обнаженным торсом, сидел на корточках и внимательно всматривался в мое лицо.
— Не бойся, я не умерла… И нечего на меня так смотреть. Иди, пожалуйста, спать…
Он печально усмехнулся и пересел на краешек дивана.
— Насть, я к тебе очень хорошо отношусь и ничего не буду делать против твоего желания… Я просто хочу тебе помочь. Расскажи мне, что случилось?
Я закусила костяшки пальцев и отвернулась.
— Наверное, что-нибудь связанное с тем мужчиной, который на меня… То есть на которого я похож?
Я снова промолчала. Он задумчиво потеребил край моего одеяла, а потом произнес:
— Настя-Настенька, ты еще очень молоденькая… На сколько я старше тебя? Лет на шесть, наверное?
В его устах цифра «шесть» прозвучала внушительно и солидно, а мне как-то отстраненно подумалось, что Иволгин старше меня, наверное, на все тринадцать.
— Так вот, о чем я хотел сказать?.. Все это проходит. Помнишь, у царя Соломона на кольце было написано: «И это пройдет»?.. С тебя, кстати, можно было бы писать Суламифь. Только она была рыженькая, а ты…
— Уйди! — коротко попросила я, подтягивая одеяло к подбородку.
— …И у меня была своя рыженькая. Своя Суламифь. А когда она… В общем, мне тоже казалось, что это никогда не пройдет…
— А что случилось? — Вопрос вырвался у меня скорее машинально. Но, видимо, Сашенька не напрашивался на него, потому что, прежде чем ответить, едва слышно вздохнул и сухо хрустнул костяшками пальцев. Тени качающихся за окном деревьев теперь метались по его лицу странно и тревожно.
— Ее звали Регинка. Она была татарочка. Такая вот история про Региночку… — Он старался говорить спокойно и даже весело, но в голосе явственно слышалась давняя, но не позабытая горечь. — А мне тогда было лет восемнадцать, что ли?.. Да, перед самой армией… Регинка такой дикой казалась все время, прямо как ты. Я, поверишь, не знал, что она сделает в следующую секунду — приласкает меня или огреет сковородкой по голове. Мама моя очень не хотела, чтобы я у нее жил. Да и отец был против. «Ты сопливый еще, — говорил он. — Жизни не знаешь. Женщин не видел. Сколько их еще будет, в тысячу раз лучше». Но я горел желанием жениться, причем немедленно, пока налысо не обрили и не запихали в солдатские сапоги. А Регинка все чего-то боялась, все тянула, хотя была старше меня на четыре года. И вот однажды призналась: муж первый с ней, оказывается, развелся, потому что врачи сказали, что детей у нее никогда не будет. Боялась она такое приданое мне на шею вешать…
