Сару сбивала с толку и пугала его уверенная настойчивость, и она выпалила в сердцах:

— Но даже тебя не может не обескуражить тот факт, что у меня уже есть муж!

Он улыбнулся.

— Я признаю этот факт, но, дорогая, и в твоей стране существует развод. Вспомни, к тому же, что твой брак с Джефом можно расценивать как двоеженство, а это похуже развода! Чего ты боишься? Скандала? Ну конечно, люди с удовольствием поперемывают нам косточки, но я никогда не поверю, что тебя это слишком сильно заботит. Как, впрочем, и меня. А твой старый друг Джеф, я уверен, не встанет на пути твоего счастья. Он знает тебя так давно, а ты — не сердись, любимая, — такая никудышная актриса, что вряд ли сумела скрыть от него правду.

Она отвернулась, не желая обсуждать эту тему, а потом с вызовом произнесла:

— А ты забыл, что наши страны враждуют, значит, и мы с тобой враги? Кроме того, мы никогда не сходимся во мнениях, ни о чем не думаем одинаково.

— Наши страны заключили мир. Зачем же нам враждовать с тобою? Мы думаем по-разному? Да нет же, ты намеренно внушила себе эту мысль. Я боюсь опять тебя рассердить, но разве ты была так уж безразлична ко мне еще тогда, в самом начале, когда я, вопреки здравому смыслу, чуть не с первого взгляда влюбился в тебя? Любовь не признает государственных границ.

Она покраснела от гнева:

— Ах, вот как! Ты думаешь, что любовь сможет все победить! Боюсь, так бывает только в сказках. На деле ты всецело принадлежишь этому миру, а я в нем чужая, так же как ты был чужаком в Америке. Да ты и сам видел это вчера вечером! Ты знатный дворянин, а я приучена презирать титулы. Я не смогу жить здесь и воспитывать своего сына, а ты не сможешь жить в моей стране. Может, любовь и не признает границ, но нам не настолько повезло. Нет, с самого начала это было совершенно невозможно! Если б ты знал, как давно я обо всем этом думаю!

— Я верю, что ты все обдумала, но ты горячишься, а нужно смотреть на вещи здраво, — сказал он успокаивающе. — Ты знаешь, я мало дорожу своим титулом и редко использую его. И этот мир, которому я, по-твоему, всецело принадлежу, никогда не казался мне особо привлекательным — а уж после возвращения с войны тем более. Я в него не вписываюсь, иначе зачем бы я пошел в армию, глупенькая? Думаю, я быстро приживусь в Америке, и пусть мой сын усвоит хоть самые яростные демократические принципы и отвращение к дворянским титулам — я возражать не стану. Все равно с такой мамой и с таким дедушкой ему этого не миновать, в какой бы стране он не жил. Смею надеяться, что в один прекрасный день он и президентом станет!

— Нет, — сказала она упрямо, отчаянно цепляясь за давно принятое решение. Она не поддастся его уговорам, как бы ей этого ни хотелось! — Говорю тебе, я все тщательно обдумала и поздно что-то менять!

— Бедняжка моя дорогая, — нежно сказал он. — Ты приняла свое решение, когда еще шла война, так что его трудно счесть хорошо обдуманным. — Он улыбнулся ей с любовью и добавил: — Ты никогда не отступала перед трудностями. Вот увидишь, их можно преодолеть.

Она горько рассмеялась в ответ на его слова.

— Ты считаешь, что развестись и оставить свой дом, семью значит всего лишь «преодолеть трудности»? Впрочем, как я могла забыть, каким самоуверенным и раздражающе оптимистичным ты бывал даже посреди военного кровавого хаоса!

Он широко улыбнулся.

— Это главное правило и на войне, и в жизни — не давать обстоятельствам задавить тебя. И я стараюсь ему следовать.

Тут он внимательно посмотрел на нее и, прежде чем она смогла его остановить, взял ее лицо в ладони.

— Но я никогда не прощу себе того, что тебе пришлось одной нести на своих плечах такую ношу, — проговорил он со знакомой ей лаской, против которой она однажды уже не устояла. — Очень было тяжело, бедненькая?

— Нет, — отрезала она, отказываясь принимать его жалость.

— Я думаю, очень, — возразил он. — Обнаружить, что ты беременна от вражеского солдата, которого не ожидаешь больше никогда увидеть, — это чересчур даже для тебя. Не сомневаюсь, что ты встретила этот удар с упрямым мужеством, которым я всегда восхищался в тебе. Я в жизни не видел такой красивой, умной и отчаянно храброй женщины, как ты! Не удивительно, что и потеря памяти не помогла мне выбросить тебя из головы. Я очень люблю тебя, и — ты же сама сказала, что я самонадеян, — буду надеяться, что и ты меня любишь. Но что бы ни произошло между нами, знай, я больше не причиню тебе боли. Это я тебе обещаю.

Его глаза, казалось, заглядывали ей прямо в душу и, не в силах вынести этот взгляд, она трусливо спрятала лицо у него на плече. Он воспринял это как приглашение и, притянув поближе, обнял ее. Она понимала, что опять играет с огнем, но все же легонько прижалась к нему, а по лицу ее катились медленные, горькие слезы. Она выплакивала целый год своей обиды, одиночества, борьбы с самой собой. Она все еще не позволяла себе поверить, что для них возможно общее будущее, не доверяла его словам, которые, быть может, он произносил из чистого рыцарства.

Но, будто читая ее мысли, он сказал в ее волосы:

— Ты забываешь еще об одном, любовь моя. О моем сыне.

Она окаменела в его объятиях, но он не отпустил ее и сухо добавил:

— Тебе не приходило в голову, что он заслуживает того, чтобы знать правду?

— Я... собиралась рассказать ему, когда он вырастет и сможет понять, — пробормотала она в его плечо.

Он усмехнулся и поцеловал ее волосы. У нее уже не было сил противиться.

— Спасибо, но я предпочитаю рассказать ему сам. Отныне я намереваюсь быть непременной частью его жизни.

Она так хотела ему верить, но не могла себе этого позволить, не могла рисковать с трудом обретенным покоем. А как соблазнительно было бы просто закрыть глаза и переложить бремя всех решений на его широкие плечи.

И тут, к ее радости, кто-то распахнул дверь, прервав их драматическое объяснение. Она вздрогнула и попыталась вырваться, но он и не подумал ее отпускать. Так что Магнусу, вошедшему в комнату в покрытых снегом плаще и шляпе, предстала поразительная картина: его дочь в крепких объятиях его врага.

— Ну, — прорычал он весьма недружелюбно, — что здесь такое происходит?

— М-магнус! — в ужасе выдавила она. — Это... это не то, что ты думаешь!

Она ожидала взрыва, но его не произошло. Он минуту-другую глазел на них с каким-то странным выражением лица, а потом с удивлением отметил:

— Да ты, парень, времени даром не теряешь, как я погляжу. А я-то полагал, что вы, англичане, рыбы холодные, но, видно, был не прав: вон как у тебя далеко зашло с моей строптивой дочерью, да в какой короткий срок! Но ведь ты, — продолжал он так выразительно, что в значении его слов никто бы не усомнился, — окрутил ее, кажется, давным-давно, и мне удивляться не след.

— М-магнус! — снова заговорила Сара; щеки ее пылали. Она все старалась ускользнуть из объятий Чарльза.

— Оставайся на месте, — твердо сказал тот ей на ухо. — Я предупреждал тебя, что твой отец гораздо проницательнее, чем ты думаешь, любовь моя.

Он повысил голос и обратился к Магнусу без тени сомнения и колебания.

— Ничуть не сомневаюсь, что вы с самого начала все так и задумали, сэр. То-то меня озадачило, почему вы, изменив своим взглядам, приняли приглашение лорда Каслри; не иначе как знали, что и я там буду. Я не скрыл от вас, что далеко не одобряю ваших методов, но, кажется, в данном случае я ваш должник.

— Да, парень, должник, — ответил Магнус. Глаза его сверкали.

Сара не верила своим ушам. Она прекратила неравную борьбу с сильными руками Чарльза и требовательно спросила:

— Магнус! Это правда? Но ты же не мог знать!

Магнус осклабился.

— Я не такой уж глупец, каким ты меня, по всей видимости, считаешь, девочка. Конечно, я знал. И решил вмешаться, хотя никогда не думал, что в один прекрасный день моим зятем сделается проклятый англичанин. Но ты не оставила мне выбора, верно? Я твой выбор не одобряю, но мысль о внуке примирила меня с ним. И он, признаться, оказался лучше, чем я ожидал. Ну ладно, детка, не смотри с таким удивлением, — сипло добавил он. — Не думала же ты, что я поверю нелепому вздору, которым ты меня пичкала? Или что я отвернусь от тебя, раз ты вышла замуж не спросясь? Может, я и упрямый шотландец, но ведь не круглый дурак. Я уж давно понял, как ты несчастна.