— Мне плохо без него, — созналась Хедер. В дрожащем голосе чувствовалась искренность. Эта женщина отчаянно хочет, чтобы ей помогли, и признает поражение. — Я не привыкла управлять имуществом и большую часть того, что получила при разводе, потеряла. Есть, правда, месячные выплаты… но Алекси всегда знал, что делать. Сейчас мне нужна его помощь.

Это неожиданное признание поразило Алекси, но Джессика не теряла времени.

— У тебя еще много ресурсов, которые ты не использовала. И ты вполне можешь жить самостоятельно. Послушай, я ремонтировала дом вместе с Алекси и знаю, что он может ошибаться. Иногда даже совсем ничего не понимает. Ты знаешь, как вести себя перед камерой. Можешь учить этому других манекенщиц или телевизионных комментаторов. А как одеться, как накраситься — это же целое искусство! Ты можешь основать собственную компанию.

Хедер даже не разозлилась.

— Ты права. Иногда Алекси совсем ничего не понимает. Как и другие мужики, на которых мне приходилось полагаться. Я, конечно, хорошенькая и все такое, но никто не видит, насколько я умна. А красота не вечна, это все знают. Я сделаю ставку на свои мозги и на свой имидж. Я знаю фотографа, который все время ворчал, что его модели не раскрываются перед камерой, не умеют. И я такая была.

— Вот видишь! Глупый человек об этом не подумал бы. — Джессика взглянула на Алекси, предупреждая: «не вмешивайся».

Глаза Хедер засияли снова. Но уже не гневом, а надеждой.

— Думаю, что у меня получится устроить какие-нибудь курсы или индивидуальное обучение. Алекси, тебе следовало сказать мне об этом раньше.

— Он слишком занят другими планами. Как построить для тебя дом, и как вы поженитесь, и будете жить, и заведете детишек… — Джессика пожала плечами, и Алекси успел уловить торжество в ее взгляде перед тем, как она прибавила: — Знаешь ведь, какие мужчины эгоисты.

— Ага. Правильно. Мужчины всегда думают только о себе. — Хедер уже натягивала пальто. — Ухожу. Кольцо я продам, Алекси.

Пораженный этим почти сестринским взаимопониманием двух женщин, Алекси махнул рукой: действуй. Хедер поспешила вон из таверны, увлекаемая своей новой мечтой. Алекси перевел взгляд на Джессику: та опиралась на стойку локтями.

— Люблю, когда ты ехидно ухмыляешься.

— А ты попался. Надо было видеть твою физиономию, когда я вошла. Виновен и пойман с поличным.

— Я как раз старался избавиться от нее. А на нее ничего не действовало. Хедер может причинить много неприятностей, когда выходит из себя. Если захочет мстить, ее не урезонишь. А здесь есть кое-кто, кто не должен пострадать. Выставить мужчину-безобразника — это одно, а женщина начнет орать. Так ты защитила меня? Спасла мою честь?

— Да вроде так. — Джессика оттолкнулась от бара и, медленно, плавно покачивая бедрами, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Может, скажешь, что не приревновала? — испытывая ее, спросил Алекси.

Джессика остановилась и чувственным тоном приказала:

— Ты задолжал мне, Алекси. Плати.

И он пошел вслед за покачивающимися бедрами.

— Вот ты и заорала, — объявил Алекси. Они стояли в кухне. — Все, что я сказал, — это подержать головку вентилятора неподвижно, пока я устанавливаю фиксаторы на чердаке.

— А я сказала, что это и делаю. Я должна была орать. Ты сам орал на меня сверху, как же бы ты услышал, если бы я не орала в ответ, перекрикивая тебя? — Джессика с усилием заставила свой голос понизиться до тихих тонов. — Такого зануды, как ты, не найдешь во всем мире.

Алекси был занят делом. Достал из коробки лопасть вентилятора, поднялся на лестничку, чтобы прикрепить ее к уже установленной головке с мотором.

— Подай другую.

Джессика схватила другую лопасть и сунула в протянутую руку.

— Вернемся к тому, о чем мы говорили, пока ты не удрал на чердак. Похоже, ты прячешься каждый раз, когда не хочешь говорить о деньгах. Хоть под настил заползешь, под предлогом, что чинишь водопровод. Если ты хочешь эту таверну, нет никакой причины, чтобы не взять у меня взаймы на время. Уже середина марта. Скоро начнется туристский сезон, и самое время произвести в таверне изменения, какие хочешь.

Алекси следил, как вращаются лопасти.

— На прошлой неделе я заплатил Барни первый взнос. Открой ящик, который Фадей привез сегодня утром. Он для тебя.

Мысли Джессики кружились, как лопасти вентилятора.

Нельзя без конца откладывать жизнь. Назревает критическая ситуация. В конце концов разбираться с Ховардом придется. Все должно выглядеть так, будто она собирается возвратиться к работе. Она уже дала знать, что появится в офисе в конце марта. То есть через две недели.

И каждый день этих двух недель казался слаще предыдущего. И больше пугал.

Алекси не позволит, чтобы ей угрожали. Он затеет что-нибудь, опасное. Надо как-то уберечь Алекси и фирму.

Как же она сможет оставить этот чудесный старый дом, хотя бы на короткое время? Она так привыкла к нему, полюбила, и всю семью Степановых, и малышей, Катерину и полуторамесячную Сашу. Мэри Джо ей почти как мать, младшие женщины — точно сестры… Они укрыли ее под теплым одеялом любви, и она почти забыла уже, какова ожидающая ее холодная действительность.

Она должна сама принять решение. Нечего впутывать Алекси.

— Погоди! Ты сказал, что внес за таверну деньги?

— Не сразу дошло? Когда я продавал ранчо, я не сидел без гроша. Не был таким дураком, чтобы не отложить денег. Так что они у меня есть. Чего не хватит, я заработаю. Мне нравится ремонтировать и строить, видеть, как под моими руками возникает новое, и я могу заниматься и тем и другим. А теперь открывай ящик.

— Почему ты не сказал мне, что заключил сделку? Ведь ты так хотел этого?

— Элли тогда рожала. Тебе было некогда: распоряжалась всем, меня погоняла, народ возила в новом автобусе, а к ночи просто сваливалась в кровать. Я думал, что эти новости подождут. Ты была такая счастливая, по уши в делах, погонялка моя. Потом была по уши в своем бизнесе. Так оно и шло. Мне это не казалось важным.

— Как же не важным? Я-то ломаю голову, как втолковать тебе, что к чему, а ты… я не так уж уставала, чтобы не…

— Чтобы не находить меня, где бы я ни был, для занятий любовью? В душе, на полу кухни…

Джессика и сама не могла объяснить своего поведения. Впрочем, нет, могла — к собственному изумлению. Желание завести ребенка разгорелось в ней до лихорадки. А все картины удивительной любви Элли и Микаила… Красота этого счастья пленила ее. И когда Алекси держал новорожденную Сашу у своей груди, в колыбельке из сильных рук, по нежности на его лице Джессика поняла — он создан, чтобы быть отцом.

— Сознаюсь. Виновна и не заслуживаю снисхождения. — Она покачала головой и уклонилась, когда Алекси попытался потянуть ее за косичку. — Так у тебя есть деньги, — повторила она. — Я так волновалась, как бы помочь тебе осуществить твою мечту, а ты в это время…

Алекси вскинул голову, прищуриваясь. Джессика была знакома с этим выражением.

— Я могу сам позаботиться о своих денежных делах. Думаешь, я попрошу женщину, которую люблю и хочу взять в жены, чтобы она содержала меня? Открой же ящик.

— Взять в жены? Любишь? Алекси, я…

Алекси порывисто вздохнул, и следующие слова прозвучали старомодно:

— Я нервничаю. Да, я люблю тебя и хочу жениться. Как-то неловко я это высказал. Извини. Но не за то, что я хочу тебя в жены.

Потрясенная этим признанием и не знающая, сможет ли она дать Алекси все, чего он заслуживает, Джессика молчала.

Алекси одарил ее легким поцелуем.

— Открой ящик, — шепнул он.

Джессика поставила ящик на стол и осторожно открыла. На свет явилось небольшое лоскутное одеяло, вышитое прекрасными узорами. Она бережно приподняла край, и под одеялом обнаружилась большая плоская корзина, явно старая, с крышкой.

— Мамино, — сказал Алекси, вынимая то и другое из ящика. — Она начала вышивать это одеяло и не успела закончить. Просила меня отдать его женщине, которую я полюблю. Здесь ее иголки и другие вышивальные штуки.