Он очнулся и посмотрел по сторонам. Дорожники не хотели встречаться с ним глазами. Может быть, потому, что погиб не кто-то из них, а диспетчер. Наверное, для них в этом было что-то мистическое, вроде гибели бога-охранника. А боги не должны умирать. Они могут забыться и исчезнуть, но только не умереть.

Велимир откинулся на спинку кресла и вдруг почувствовал, что на ней что-то висит. Куртка-ураганка. Чья?

Дангнура, чья же еще? Отсутствует только он. Забавно, в этом кресле недавно сидел Дангнур. А потом ушел, забыв ураганку. Забавно!

Обдумывая это, Велимир аккуратно снял куртку с кресла и стал исследовать ее карманы. Он совершенно забыл о том, что это может кто-то увидеть. А вспомнить не успел, потому что почти сразу нащупал в правом кармане что-то мягкое и скользкое.

Целлофановый пакет. Пустой.

Да нет, не может быть. Не может быть…

Велимир осторожно понюхал пакет.

Да нет же, так не быва…

От пакета несло горьковатым, йодистым запахом. Его нельзя было перепутать ни с каким другим. Это был запах хрустальной гадюки.

Розовый жук теребил Птица за руку и нудно бормотал, что хотел бы познакомиться как можно ближе с такими прекрасными созданиями, как он и медвежонок. Рассеянно цыкнув на него, Птиц стал думать о том, что вот сидит он, Птиц, на этой самой дороге миров и вроде бы все прекрасно. Только как бы узнать, что же действительно с ними произошло. По идее, они должны были погибнуть и сейчас тихо-мирно перевариваться в животе четырехмерного акулоида, просматривая сладкие довоенные сны и напевая идиотскую песенку о том, как у Мэри был барашек, получивший эту кличку за любовь к барам и модному танцу шек.

Что за сила выдернула их из мира акулоида и вернула на дорогу? Почему это случилось? Хотя, впрочем, на дороге миров бывают вещи и более странные. Все же ему очень хотелось в этом разобраться. Может, из-за еще не потерянной надежды как-нибудь найти ответы на некоторые вопросы? Кто он такой? И зачем он? Как оказался на дороге? Куда идет? Что ищет?

Достоверно он знал только, что есть он, есть дорога и он по ней идет. Кроме того, были детские воспоминания, но с ними происходили странные вещи. Например, сейчас он знал о них только то, что они существуют, но какие они – вспомнить не мог. Когда же это произошло? Да перед самым нападением акулоида. Точно. Может быть, спасшая его сила одновременно их и прихватила? Как плату за спасение?

Он погладил ладонью голову и снова задумался…

А еще про дорогу миров говорят, будто бы по ней нельзя путешествовать больше трех лет. Якобы с теми, кто пересек трехлетний барьер, происходят ужасные вещи. Нет, это выдумка. Они с медвежонком идут по дороге больше трех лет, и до сих пор ничего страшного не случилось. Правда… А вдруг их спасла именно дорога миров? А ведь если так… То что же? Но все-таки…

Птиц разозлился.

Трусишь ты, братец. Испугался? Ну да, еще бы, такая знакомая и привычная дорога миров подкинула непонятную штуку? Что теперь делать? Сидеть и ждать у моря погоды? Не слишком ли шикарно? Дудки!

Встав, он резко взмахнул руками, да так, что от него испуганно шарахнулся пристроившийся рядом рыбокентавр. Сидевший неподалеку медвежонок оторвался от созерцания резвившихся на краю дороги хвойных лохов и бросил на него вопросительный взгляд.

– Пора! – сказал Птиц.

– Пора, – согласился с ним медвежонок и суетливо встал. Они поглядели друг другу в глаза, и Птиц со страхом понял, что медвежонок сейчас думал о том же самом, что и он.

Черт, какой в этом смысл?

Молча они пошли по дороге и почти сразу наткнулись на выворотня. Друзья остановились, не в силах оторваться от созерцания его безмятежного, абсолютно счастливого лица, пустых глаз и безостановочно двигавшейся метлы. Да уж, метлой он работал безупречно, аккуратно, сметая к краю дороги скопившийся на ней мусор. Неожиданно черты лица выворотня дрогнули. Словно плавящийся парафин, он потек вниз. Через секунду выворотень стал раза в два меньше ростом, утратил человеческие очертания, потом превратился в кучу белого, вяло шевелящегося студня.

– Ух ты! – произнес Птиц и, выдрав у себя из хвоста перышко, задумчиво его сжевал. Медвежонок же, напротив, смотрел на происходящее спокойно, будто видел подобное сотни раз.

– Видал? – возбужденно спросил Птиц, не в силах оторвать глаз от медленно исчезавшей, теперь уже небольшой белой лужицы.

– Ну конечно. – Медвежонок сел и неторопливо почесал у себя за ухом, точь-в-точь как это делают собаки. – А ты разве никогда до этого?..

Птиц отрицательно помотал головой.

– Это ты зря. – Медвежонок зевнул. – С годик назад я видел и не такое. Ты когда-нибудь о дорожных крестьянках слышал? Нет? Тогда тебе действительно повезло. Как ты думаешь, почему этих назвали выворотнями?

– Наверное, потому, что они словно бы вывернуты, словно бы постоянно смотрят внутрь себя.

– Ничего подобного. Их назвали выворотнями вот за это. Подметают, подметают, а потом как вывернутся наизнанку – и внутрь дороги. Вот они-то уж знают про нее все. Но не скажут.

– А-а-а! – протянул Птиц и опять озлился, подумав, как ему все это недоело. И дорога, и ее тайны, и вообще – все.

Ему захотелось чего-то своего: гнезда, пещеры, пристанища. Главное, чтобы он был там хозяином. Чтобы можно было вернуться и, отдыхая, знать – это твое. И вообще, плевал он с высокой колокольни. Нет у него больше охоты путешествовать. Вот только найдет подходящее местечко. Вот только найдет…

Птиц круто повернулся и пошел дальше, даже не проверив, следует ли за ним медвежонок. Сейчас было не до него. Однако чем дальше он уходил по дороге, тем лучше понимал, какими наивными мечтами были мысли о собственном доме. Ничего подобного никогда не будет. Будет дорога, ставшая для него сейчас, когда он потерял даже прошлое, всем: домом, пещерой, гнездом.

Тут он вспомнил про медвежонка и оглянулся. Тот был рядом. Наверное, он понял, что Птицу сейчас плохо, и оставил его в покое. Кстати, мудро.

Птиц улыбнулся медвежонку, а медвежонок улыбнулся Птицу, и дальше они шли уже рядом.

А дорога все тянулась вдаль, и где-то там, в бесконечной черноте, превращалась в золотистый, постепенно пропадающий волосок. Кто только по ней не шел! Мимо Птица с медвежонком то и дело пробегали ослоухие гримсы из мира, где огромное, вполнеба, солнце светит круглые сутки, шагали плоскостопные топотуны из мира, в котором настолько перепуталось прошлое и будущее, где время выкидывает поистине чудовищные штуки, куда-то спешили гоны в серо-зеленой одежде, с нашитыми на спине символами “инь” и “янь”. На головах гонов задорно торчали треугольные шляпы, на боку у каждого висела здоровенная сумка из свинской кожи, украшенная замысловатым гербом.

Приятелям нужно было куда-то свернуть, выбрать подходящий мир. Впрочем, не все ли равно? Каждый мир по-своему хорош и интересен, точно так же, как и по-своему плох. Не бывает идеальных миров. А раз так, то и выбирать нечего. Сворачивай в первый же попавшийся.

Так они и сделали. Вернее говоря, это Птиц свернул в первый же попавшийся им мир, а медвежонок просто за ним последовал. Может быть, они это сделали зря. Может, нет. А может…

Вот это да! Да ведь подбросив гадюку, Дангнур, по идее, должен был первым делом избавиться от этого пакета. Почему же он этого не сделал? Не было времени? Хотя пакет ему могли и подбросить. Нет, вряд ли. Скорее всего это простая небрежность. Или же Дангнур был твердо уверен, что обыск в комплексе делать не будут. Почему? Может быть, он точно знал, что вслед за акцией с хрустальной гадюкой будут события, которые не оставят времени на обыск? Что же еще может стрястись?

Ладно, что будет, то будет. А пока надо отыскать самого Дангнура. В одиночку с ним не справиться. Значит, надо взять кого-то в помощь. Кого?

Он осмотрелся. Напротив Велимира сидел рыжеволосый, угрюмого вида дорожник – Нломаль. Человек надежный на сто два процента. Велимир наклонился к нему и вполголоса сказал: