Серега суетился и радовался. Не отходя от нас, буквально придерживая меня рукой, чтобы я никуда не делся, купил в ларьке вино – зайти к нему выпить за встречу. Я отказывался, ссылался на занятость, на деловую встречу, на плохую погоду, на хорошую погоду…

– Конечно, зайдем, конечно, выпьем за встречу… – так радостно сказала Даша, как будто Серега был ее школьным дружком, как будто это они гоняли в футбол на пустыре и облазили вместе все окрестные чердаки. Даша удивительным образом не чувствует социальной дистанции, ведь между нами и этим оплывшим мужиком, моим бывшим Серегой, не просто целая жизнь, между нами – галактики, мегамиры…

…Жутчайшая лестница, последний этаж… В квартире все то же – я вспомнил этот узкий длинный коридор, ванну в стене. Да-да, именно, не ванная комната, а ванна… Дверь в стене раздвигается, как в купе, и в нише облупившаяся ванна с кокетливой розовой занавеской. То есть тогда была розовая, сейчас голубая.

Комната – я узнал свое ощущение от нее, словно и не прошло двадцати с лишним лет. Очевидно, в ней не раз делали ремонт и меняли мебель, но это все то же затхлое коммунальное жилье. Я очень брезглив к чужому быту, тем более к такому убогому, но пришлось все же расположиться на диване, мысленно закрыв глаза на несвежую обивку, засаленные подлокотники, фу… Хорошо еще, что Серега не предложил нам разуться, этого я бы не вынес… Мне хотелось в туалет, но пришлось терпеть – уж лучше мучиться, чем воспользоваться коммунальным сортиром… О господи, зачем я тут?! Благие намерения всегда приводят к гадости.

– Как тетя Галя? – спросил я. Нужно же было о чем-то говорить. Боже мой, мне удалось вспомнить ее имя, какая же чепуха бессмысленно хранится у меня в памяти…

Тетя Галя, Серегина мать, умерла шесть лет назад от какой-то странной болезни. Серегина жена за ней ухаживала и тоже умерла. Новая Серегина жена болеет, врачи не знают, что с ней… Это прямо Хармс какой-то – все умерли или хотя бы заболели… Почему эти люди не могут заболеть тривиальной ангиной и выздороветь, почему у них всегда таинственные болезни и врачи никогда не знают, что с ними? Почему эти люди живут так некрасиво, убого?.. Думаю, ответ прост: вот такие уж они люди, так себе люди…

Серега, во всяком случае, выглядел довольным. Сообщил, что у него все нормально, устроился на очень хорошую работу – на своем микроавтобусе возит туристов в аэропорт Хельсинки, а там встречает из рейсов и везет обратно в Питер. Машина немного барахлит, но пока нет денег поменять, а в общем, на жизнь не жалуется… Господи, зачем я здесь?!

– Ты не думай, у нас интеллигентные люди работают, один есть с университетским дипломом, к тому же артист не хуже, чем в сериалах, – похвастался Серега, – дружок мой, мы с ним иногда вместе ездим…

…Зачем я здесь?! Лучше бы он остался в моей памяти мальчишкой, чем этим опущенным жизнью мудаком…

– Нас скоро расселят, одному новому русскому прижглось весь этаж купить вместе с чердаком, а на чердаке мансарду сделать, – сказал Серега, – я последний в квартире остался. Дольше всех упирался, зато выбил за свою комнату двухкомнатную квартиру на Гражданке… Теперь заживем!.. А что? Я право имею! Мать говорила, раньше вся квартира нам принадлежала…

А ведь он был интересный мальчишка, живой, остроумный, и вот, ничего не осталось, кроме жалкого гонора нищих, – упирался, выбил квартиру…

– Ну, фу-ты ну-ты, американец! У меня племянничек из детского сада знаешь, какую песню принес? – спросил Серега, хихикнул в кулак и запел на мотив детской песни: – «Может, мы Америку взорвали зря, сбросили пятнадцать мегатонн, все, что там от взрыва получается, мы погрузим в голубой вагон…» Я тебе так скажу, твоя Америка всюду лезет, думает, что самая умная, а мы еще посмотрим, кто кого, мы тоже не лыком шиты… Ты-то как там, в своей Америке?

Пока я размышлял, «как я там, в своей Америке» в контексте Серегиных понятий о жизни, ему уже пришла в голову другая мысль:

– Слушайте, други, а давайте поднимемся на чердак? Где мы в детстве лазали?.. Оттуда все соборы видно, и Исаакиевский, и Казанский, и Троицкий… А то нас расселят, ты в Америку уедешь и все, не увидимся никогда.

С кем не увидимся никогда, с соборами?.. Такие люди, как Серега, никогда не выслушивают ответа на свой же вопрос, они заняты только движением собственных крошечных мыслей, да и не мыслей вовсе, а так, жалких флуктуаций… их мозговая деятельность прерывистая, как неровный детский пунктир.

– Давайте, давайте поднимемся, – поддержала Даша, – соборы посмотрим.

– Гитарку мою найдем, – соблазнял меня Серега, – сыграешь…

Дверь на чердак вела прямо из Серегиной комнаты – как в сказке про Буратино, маленькая дверь в стене за нарисованным на холсте котелком. Серегина семья использовала чердак как личное помещение, тетя Галя держала там зимнюю одежду, а Серега складывал туда прошлогодние учебники… Да, действительно, была гитара, мы оба на ней в седьмом классе наигрывали…

Смотреть на соборы я бы не пошел, а за гитарой так уж и быть, все-таки память обо мне-мальчишке.

Первое, что сделала Даша на чердаке, – поскользнулась и свалилась в кучу тряпья.

– Ох, я обо что-то ударилась, – сказала она, – тут жесткое что-то, мне больно…

Я вытянул ее из пыльной кучи за руки. Среди тряпья что-то блестело, и я хмыкнул – что это, золото, клад?..

Оказалось – чемодан. Чемодан начала века, с металлической пряжкой на круговом ремне и металлическими углами. На крышке приклеен черный от грязи пластырь с надписью «дедов хлам».

– Какой чемодан красивый, я так люблю старые вещи. А что это, «дедов хлам»? – потирая бок, поинтересовалась любопытная Даша.

– Да мать хранила всякое дерьмо! Все собиралась чердак разобрать… Выброшу, говорила, все, а то старую обувь негде хранить… – с досадой сказал Серега, – так и не разобрала, а жена уже не хочет возиться, говорит, так переедем, безо всякого дерьма…

Дашка, заблестев глазами, спросила:

– Неужели вы его никогда не открывали? А вдруг клад какой-нибудь? Нет, ну бывает же клад… Давайте откроем?!

– Да уж, клад, – хохотнул Серега, – дедовы кальсоны…

Серега пнул чемодан ногой, чихнул от пыли, и я брезгливо поморщился.

– Ох, ну пожалуйста, а вдруг все-таки клад, – упрашивала Даша, – один мой знакомый нашел на чердаке… знаете что?..

Даша на секунду задумалась – она явно врала, сочиняла на ходу, так ей хотелось посмотреть, что там, в чемодане.

Любопытная Дашка. Даша – как детская игрушка, безопасная, не порежешься, не обожжешься. После жизни с Полиной я чувствую себя с ней так, как будто, вернувшись с войны, отмокаю в ванне с нежной пеной.

Серега открыл чемодан, наклонился и вытащил… ох, не может быть, неужели?!.. Еще не успев подумать, что делаю и зачем, я рефлекторно заслонил от Даши чемодан. И в ту же секунду откуда-то издалека раздалась мелодия «К Элизе» – это зазвонил Дашин телефон, на мою удачу оставленный ею в комнате, и она ринулась вниз, по дороге опять чуть не свалившись в тряпки.

«О-о-о! – закричала она внизу в телефон. – О-о-о! Не волнуйтесь, не переживайте, я все сделаю!»

– Я же говорю – кальсоны, – сказал Серега, кивнув на чемодан. На то, что он вытащил из чемодана. На маленькую невзрачную серую книжечку. – Видишь, что написано? «Азбука».

Я заглянул в чемодан и, задохнувшись, беззвучно повторил:

– «Азбука».

– Азбука… А я уже умею читать… – ухмыльнулся идиот Серега. – А если ребенок будет, так сейчас вон сколько всего продается с картинками… Хотя я думаю, какой уже ребенок в моем-то возрасте, но если вдруг будет… У тебя с этим делом как, нормально? А то говорят, импотенция молодеет…

– Нормально, у меня нормально…

– У меня тоже, хотя не так, конечно, как раньше… Вообще я в чемодан-то лазил, – сказал Серега, – все ж таки любопытно было… Года два назад… или три… или четыре… нет, все-таки три…

Состояние мое было неописуемое… Я чувствовал, что меня шатает, у меня дрожали руки, и я спрятал их за спину. Я старался… очень старался ничего не показать голосом, лицом; как муха на стекле, замер в ожидании… еще секунда, и я бы просто упал в эти тряпки… и наконец, не выдержав, спросил: