Дети отправились в школу, а старушка поспешила к миссис Гарпер рассказать ей про вещий сон Тома и сокрушить таким образом ее неверие в чудеса. Сид не счел нужным высказывать то, что он думал, когда уходил из дому. А думал он вот что:

«Тут что–то не так. Разве можно видеть такой длинный и складный сон — без единой ошибки?»

Каким героем теперь сделался Том! Он не шалил и не прыгал, но шествовал важно, с достоинством, как подобает пирату, сознающему, что на него устремлены все взгляды. И действительно, это было так: он старался делать вид, что не замечает ли взглядов толпы, ни ее перешептываний, но и то и другое доставляло ему величайшее наслаждение. Малыши бегали за ним по пятам, гордясь тем, что их видят в одной компании с ним, и что он терпит их возле себя, — словно он барабанщик во главе процессии или слон во главе зверинца, входящего в город. Его сверстники делали вид, будто они и не знают, что он убегал из дому, но в глубине души их терзала зависть. Они отдали бы все на свете за его темный загар и за его блестящую известность. Но Том не расстался бы ни с тем, ни с другим даже в том случае, если бы ему предложили взамен целый цирк.

В школе ученики так носились с ним и с Джо Гарпером и в их взглядах выражалось такое красноречивое восхищение героями, что те невыносимо заважничали. Они начали рассказывать свои похождения жадно внимавшим слушателям, но именно только начали: с такой богатой фантазией, какой обладали они, можно было изобретать без конца все новые и новые подвиги! Когда же они извлекли свои трубки и принялись с самым невозмутимым видом попыхивать ими, они достигли вершины почета.

Том решил, что теперь он может обойтись без Бекки Тэчер. С него довольно славы. Он будет жить ради славы. Теперь, когда он так знаменит, Бекки, пожалуй, и пожелает мириться. Ну и пусть! Она увидит, что он может быть так же холоден и равнодушен, как иные… Но вот и она. Том сделал вид, что не замечает ее. Он отошел в сторону, присоединился к кучке мальчиков и девочек и начал разговаривать с ними. Скоро Том увидел, что Бекки весело бегает взад и вперед с пылающим лицом и прыгающими глазами, притворяясь, будто совершенно поглощена погоней за подругами, и взвизгивая от радости каждый раз, как ей удается поймать одну из них. Но в то же время он заметил, что она норовит поймать тех, кто поближе к нему, а чуть поймает, исподтишка поглядит на него. Это льстило его злобному тщеславию и, вместо того чтобы смягчить его сердце, придавало ему еще больше самодовольства и спеси и заставляло еще сильнее скрывать, что он видит ее. Тогда она перестала гоняться за девочками и начала нерешительно расхаживать неподалеку, время от времени вздыхая и украдкой бросая на Тома печальные взгляды. Вдруг она заметила, что Том чаще всех обращается к Эмми Лоренс. Мучительная тоска охватила ее. Она взволновалась, встревожилась и сделала попытку уйти. Но вместо этого ее непослушные ноги подвели ее вплотную к той группе, где стояли Эмми и Том. Она остановилась совсем близко и с притворной веселостью обратилась к одной из подруг:

— Какая ты гадкая, Мери Остин! Почему ты не была в воскресной школе?

— Я была. Разве ты не видела?

— Нет, вот странно… Где же ты сидела?

— Как всегда, в классе мисс Питерс. А я тебя видела.

— В самом деле? Забавно, что я тебя не заметила. Я хотела сказать тебе о пикнике.

— Вот интересно! Кто устраивает?

— Моя мама… для меня.

— Ах, как хорошо! А мне она позволит прийти?

— Ну конечно. Пикник — мой. Кого хочу, того и приглашаю. И тебя приглашу непременно, еще бы!

— Ах, какая ты милая! Когда же это будет?

— Скоро. Может быть, на каникулах.

— Вот весело будет! Ты позовешь всех девочек и мальчиков?

— Да, всех моих друзей… и тех, кто хотел бы со мною дружить.

Она украдкой посмотрела на Тома, но Том в это время рассказывал Эмми Лоренс про страшную бурю на острове и про то, как молния «разбила большущий платан «в мелкие щепки» как раз в ту минуту, когда он стоял «в трех шагах»”.

— А мне можно прийти на пикник? — спросила Греси Миллер.

— Да.

— А мне? — спросила Салли Роджерс.

— Да.

— И мне тоже? — спросила Сюзи Гарпер. — И Джо можно?

— Да.

Все задавали один и тот же вопрос и, получив утвердительный ответ, радостно хлопали в ладоши, так что в конце концов напросились на приглашение все, кроме Тома и Эмми.

Но тут Том равнодушно отошел прочь, не прерывая разговора, и увел с собой Эмми. У Бекки дрожали губы, слезы выступили у нее на глазах, но она скрыла огорчение под напускной веселостью и продолжала болтать. Однако у нее пропал всякий интерес к пикнику да, и ко всему остальному. Она поспешила отделаться от окружавших ее подруг, ушла в укромное местечко и «выплакалась всласть», как выражаются женщины, а потом сидела там, оскорбленная, мрачная, пока не раздался звонок. Тогда она встала, взор ее засверкал местью, — она тряхнула косичками и сказала, что теперь она знает, что делать.

На перемене Том продолжал ухаживать за Эмми Лоренс, упиваясь своим торжеством. Гуляя с нею, он все время старался найти Бекки, чтобы и дальше терзать ее сердце. Наконец он отыскал ее — и все его счастье мгновенно потухло: она сидела на скамейке за школьным домом у задней стены вместе с Альфредом Темплем; оба рассматривали книгу с картинками и были так поглощены этим занятием, что, казалось, не замечали ничего остального. Головами они касались друг друга. В жилах Тома заклокотала жгучая ревность. Он буквально возненавидел себя: как он мог отвергнуть тот путь примирения, который сама Бекки предложила ему! Он называл себя дураком и другими нелестными прозвищами, какие только мог придумать в тот миг. Ему хотелось плакать от злости. Они прошли дальше. Эмми продолжала весело болтать, потому что сердце ее радостно пело, но у Тома словно отнялся язык. Он не слушал ее и, когда она останавливалась в ожидании ответа, бормотал бессвязно «да–да», порой совсем невпопад. При этом он все время лавировал так, чтобы снова и снова проходить мимо задней стены и омрачать свои взоры этим возмутительным зрелищем. Его тянуло туда против воли. И какую ярость вызывало в нем то, что Бекки (так казалось ему) не обращала на него никакого внимания! Но она видела его и чувствовала, что выигрывает сражение, и была рада, что он испытывает те же муки, какие только что испытала она.

Веселая болтовня Эмм, и стала для него невыносимой. Том намекал ей, что у него есть дела, что ему нужно кое–где побывать, что он и без того опоздал, но напрасно — девочка щебетала, как птица. «Ах, — думал Том, — провались ты сквозь землю! Неужто я никогда от тебя не избавлюсь?» Наконец он объявил, что ему необходимо уйти — и возможно скорее. Эмми простодушно сказала, что после уроков будет ждать его тут же, поблизости, и за это он возненавидел ее.

«И хоть бы кто другой, — говорил он себе, скрежеща зубами, — только бы не этот франтик из Сен–Луи, воображающий, что он так шикарно одет и что у него такой аристократический вид! Ну, погоди! Я вздул тебя в первый же день, чуть ты приехал в наш город, и вздую тебя опять. Погоди, мистер, уже я доберусь до тебя! Я хвачу тебя, вот этак…» И Том стал делать такие движения, словно он беспощадно избивает врага: махал кулаками, лягался, наносил воздуху удар за ударом. «Вот тебе! Вот тебе! Что, получил? Просишь пощады? Ну ладно! Ступай, и пусть это тебе будет наукой!» Воображаемая драка завершилась полной победой Тома.

Наступило двенадцать часов. Он убежал домой. Ему было совестно видеть, как благодарна и счастлива Эмми, и, кроме того, страдания ревности дошли у него до последних пределов. Бекки снова принялась рассматривать картинки с Альфредом, но время шло, а Том не приходил, чтобы мучиться, и это омрачало ее торжество. Картинки наскучили ей, она стала молчаливой, рассеянной, потом загрустила. Два или три раза она настораживалась, заслышав чьи–то шаги, но надежды ее были напрасны: Том не появлялся. Под конец она почувствовала себя очень несчастной и жалела, что завела свою месть так далеко. Бедняга Альфред, заметив, что ей, неизвестно почему, стало с ним очень скучно, то и дело твердил: «Вот еще хорошенькая картинка! Смотри!» Девочка наконец потеряла терпение и крикнула: «Ах, отстань от меня! Надоели твои картинки!» Расплакалась, встала и ушла. Альфред бросился за ней, стараясь утешить ее, но она сказала: