В седьмом часу вечера экипаж с беглецами достиг почтовой станции в Сен-Мену. Было еще светло. И тут произошло то, что сорвало всю так тщательно спланированную и с таким трудом организованную операцию. Людовик неосторожно высунул голову из окна экипажа. Это погубило его и королеву.

Восьмилетняя девочка, вертевшаяся возле, подняла золотую монету, оброненную одним из слуг-телохранителей во время расплаты с почтмейстером. «Как это изображение на монете похоже на господина, который сидит в экипаже», — воскликнула она. Слова ее не прошли мимо почтмейстера Жака-Батиста Друэ, патриота и революционера. Он незаметно заглянул в карету и убедился, что девочка права. Сходство человека в платье камердинера с изображением профиля на монете было несомненным. То же одутловатое, массивное лицо, нос с горбинкой, та же прическа. Друэ уже не сомневался, что в карете едет король, вернее, спасается бегством из революционного Парижа. Но предпринимать что-либо было поздно — экипаж уже тронулся и поблизости не было никого из тех, кто помог бы его задержать.

Тогда Друэ вскочил на лошадь и во весь опор помчался в Варенн, куда направился экипаж. Он был уверен, что прибудет туда раньше, так как поскакал окольной дорогой, значительно сокращавшей путь.

В полночь, когда королевский кортеж достиг Варенна, маленький городок был уже на ногах. Отныне ему суждено войти в историю, а безвестному до этого почтарю стать членом Конвента. Впоследствии он попадет в плен к австрийцам, будет обменян на дочь Людовика XVI, примет участие в заговоре Бабефа, бежит из-под стражи и кончит дни где-то в Америке.

По тревоге, поднятой Друэ, вооруженные жители встретили беглецов. Окружив карету, они потребовали выйти, и тут все убедились, что почтмейстер не ошибся. Правда, король пытался поначалу отрицать свою личность, как, впрочем, и королева, но это была бесплодная попытка.

Над городком гудел набат, народ все прибывал, появились, наконец, и национальные гвардейцы.

Вокруг арестованных сверкали сабли и щетинились штыки, раздавались возгласы: «Да здравствует республика!» Послали нарочного в Париж. Вскоре оттуда прибыли комиссары Национального собрания с официальным приказом об аресте. Прочитав его, Мария-Антуанетта, полная негодования, обрушилась на них с упреками и угрозами. В припадке ярости схватила этот приказ, бросила на пол и растоптала. Ее гнев и отчаяние можно понять — она знала, что теперь ей не избежать революционного трибунала.

Только 23 июня Ферсен узнал о катастрофе, о том, что король был узнан и возвращен с королевой в Париж. «Все потеряно, — пишет он своему отцу, — я в отчаянье!»

Мария-Антуанетта понимала, как жестоко будет страдать любящий ее человек, находясь вдали от нее. В ту ужасную ночь в Варенне она все время спрашивала:

— Как вы думаете, месье Ферсену удалось спастись?

Едва вернувшись в Тюильри, 29 июня королева написала ему: «Я еще существую. Как я о Вас волновалась и как сожалею о тех страданиях, что Вы перенесли, не имея о нас никаких сведений. С нас не сводят глаз ни днем, ни ночью, но мне это все равно. Прощайте. Я не могу больше писать…»

Почти не сохранилось писем королевы к Ферсену, большинство было уничтожено. Одно из чудом сохранившихся свидетельствует о горячих чувствах Марии-Антуанетты к «дорогому Риньону», как она называла Ферсена: «Я хочу сказать, что люблю вас и только об этом и думаю… Сообщите мне, кому я могу пересылать письма для вас, ибо не могу жить без них. Прощайте, самый любимый и самый любящий из людей. Я вас обнимаю от всего сердца».

Несчастная женщина тем более не находила себе места, потому что месяцами не имела никаких вестей от Ферсена. Она просит их общего знакомого: «Если будете ему писать, скажите, что ни расстояния, ни страны не могут разлучить сердца; я убеждаюсь в этом каждый день».

Отчаянное положение усилило ее чувства. Она отправляет тому же знакомому два кольца. На внешней стороне каждого были выгравированы три лилии, на внутренней стороне — надпись: «Трус, кто их бросит». Она писала: «То кольцо, что завернуто в бумагу, — для него, пусть сохранит его, оно как раз его размера, я носила его на руке два дня, прежде чем отправить. Сообщите ему, что это от меня. Я не знаю, где он, это ужасное мученье не иметь никаких известий и даже не знать, где находятся любимые нами люди».

Аксель не покинул Марию-Антуанетту. Он развил бурную деятельность, отправился в Вену, потом по всей Европе собирал коалицию для освобождения пленников Тюильри. Ему это не удалось — слишком разные интересы столкнулись. Тогда он готовит новый побег и, чтобы получить согласие на этот план, решается сам приехать в Париж. Он приехал 13 февраля 1792 года. Это было безумие. Он — иностранец, отдан приказ об его аресте, но Аксель рисковал своей жизнью для того, чтобы вырвать Марию-Антуанетту у ее жестокой судьбы. С поддельными документами, под видом курьера он пробрался в Париж. Никем не замеченный, Аксель проникает во дворец через знакомую ему потайную дверь и не покидает покоев королевы до вечера следующего дня. «К счастью, она живет все в тех же комнатах», — пишет он в своем дневнике.

В шесть часов вечера Ферсен встречается с королем. Почему эта задержка на целые сутки? Скрыла ли королева от мужа присутствие Акселя, чтобы побыть с ним наедине?

Король отказался от побега, не желая повторять историю, случившуюся в Варенне. «Действительно, много раз обещав остаться, он стал щепетилен и отказался бежать, так как он честный человек», — писал Аксель. В девять тридцать Аксель покидает Марию-Антуанетту и незаметно выскальзывает из Тюильри.

Он больше никогда не увидит Марию-Антуанетту. Никогда!

Не в силах помочь, Аксель отправился в Брюссель и оттуда проследил ее путь в бездну. Надо перечесть письма королевы, полные отчаяния, чтобы понять страдания Акселя. Дворец Тюильри превратился в обломки корабля, разбитого революционной бурей. Мария-Антуанетта жила там в тоске и тревоге, прислушиваясь к зловещему шуму за его стенами, желая иногда мгновенной смерти, чтобы прекратить эту пытку ожидания конца. «Я еще жива, но это просто чудо», — пишет она 20 июня.

23 июня: «Ваш друг в огромной опасности…»

26 июня: «Сообщите всем, кто близок королю, чтобы они поостереглись, времени почти нет…»

3 июля: «Наше положение ужасно. Сможем ли мы вновь увидеться в спокойной обстановке?»

24 июля: «Жизнь короля и королевы в огромной опасности, толпа убийц у стен дворца растет с каждым часом…»

Больше она не писала, или не смогла отправить письма, или их перехватили. Через пятнадцать дней парижский люд захватил дворец и Мария-Антуанетта была заточена в башне Тампля. Аксель только по газетам мог следить за ее падением в бездну. «Я себя упрекаю за то, что дышу, — писал он сестре. — Когда я думаю, что она заточена в этой ужасной тюрьме, у меня разрывается сердце».

Знал ли он о том, что шевалье де Ружвиль, офицер, влюбленный, как и он, в королеву, попытался устроить ей побег и даже вывел ее во двор тюрьмы, но тут подкупленные им стражники передумали и задержали ее? Четырнадцатого октября, накануне начала суда над королевой, Аксель писал в своем дневнике: «Хотя нет никаких доказательств вины этой несчастной женщины, этим злодеям нечем кичиться, они осуждают на основании расплывчатых заявлений и по подозрению. Нет… не будем обольщаться! Покоримся воле небес, ее гибель предрешена». Предсказание Сен-Жермена сбылось.

В этот вечер в опере играли «Армиду» Глюка. Сколько раз в замке Трианон пела эту арию Мария-Антуанетта, аккомпанируя себе на клавесине:

— Ах, если б мне была дарована свобода!

Узнав о казни, Ферсен был в отчаянии. Через четыре месяца он получил печатку, сделанную для него Марией-Антуанеттой. На ней был изображен летящий голубь, а сверху надпись: «Все пути ведут меня к тебе».

Пройдет семнадцать лет, а он все будет вспоминать о ней, все семнадцать лет до 20 июня 1810 года, когда будет растерзан толпой в Стокгольме. Как лидер шведской аристократии он был обвинен вместе с сестрой в причастности к отравлению юного принца-наследника Христиана-Августа. Во время похорон озверевшая толпа жестоко его избила, ему оторвали уши, превратили лицо в кровавое месиво. «Все пути ведут к тебе…» Чтобы воссоединиться с возлюбленной королевой на небе, он принял еще более мученическую смерть, чем она.