Это братство молящихся и поющих псалмы есть истинный Израиль в пустыне; апостольская Церковь, на которую нисходят пламена Духа; наследники тех, кто во тьме языческого Востока собирался, чтобы послушать проповеди Павла или прочитать его письма. Апостолы этого братства не имеют крыши над головой и не знают покоя. Их арестуют и сожгут живьем, когда Господь того пожелает. Им на смену поднимутся другие — из этой сегодняшней толпы, из тех людей, что пока не умеют даже внятно говорить и лишь передают из уст в уста горячие слова своих наставников. Но пока апостолы свободны, они ходят по стране, беседуют со своей паствой, читают вслух Священное Писание, обращаются к Духу, поют псалмы. Лес дрожит на ветру. Ивы дрожат на ветру; и эта река, которая течет по равнине, — река их родной земли, где они вынуждены прятаться, чтобы помолиться вместе… Они распевают псалмы из Библии. Они слушают текст Библии. Стены и колонны их храма — дубы и ветер, да еще серо-бурые поля, виднеющиеся в просветах между деревьями. Их храм — это раскрытая Библия. Ворон, который парит над пашней, — это ворон Илии. Почти не различимый отсюда пахарь — это Елисей с его быками. Земля Брабанта не менее священна, чем Иудея. Незримый Христос странствует по нашим дорогам. Вот он идет рядом с нами в вечерних сумерках — и наши сердца горят, как горели сердца тех, кто уже завидел меж ветвями, пока еще далеко впереди, крышу постоялого двора Еммауса.97
Никогда прежде Брейгель не рисовал таких мощных деревьев. Они не растут прямо. Они искривлены из-за тех усилий, которых им стоил рост, — особенно одно дерево, в левой части картины. Их стволы образуют извилистые линии, подобные извивающейся ленте реки (мы видим ее издалека, гораздо ниже уровня той поляны, на которой проповедует и пророчествует Иоанн Креститель). Что же говорит пророк? Он говорит внимающим ему людям: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».98 Брейгель изобразил в толпе несколько лиц с беспокойными взглядами, обращенных в нашу сторону, — это, скорее всего, осведомители, которым было поручено не пропускать ни одной проповеди Иоанна по прозвищу Креститель. Один слушатель слишком безразличен к происходящему, чтобы можно было отнести его к числу истинно верующих. А двое монахов в капюшонах, явно напуганные, о чем-то совещаются между собой: это наверняка «глаза и уши» епископа. Иоанн не смотрит на них. Он смотрит на эти огромные деревья, колонны лесной поляны, и на мальчишек в красных штанах, вскарабкавшихся на их ветки: сорванцы вполуха слушают проповедь, одновременно разглядывая похожие на шляпки грибов головные уборы дам или пытаясь отыскать гнездо с лакомыми яйцами либо совсем еще голенькой птичкой. Он смотрит на могучие деревья, которые медленно тянутся ввысь из черной земли — как человек тянется к Богу. «Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь».99 И еще говорит: «Я крещу вас водою, но идет Сильнейший меня, у Которого я недостоин развязать ремень обуви…»100 Кого же он имеет в виду, почему выражается так таинственно?
Осведомители, поскольку им предстоит писать донесения, задают Иоанну вопросы. Идет ли речь об Илии? Или о Мессии? Нет, не об Илии и не о Мессии. Иоанн объясняет: «Он тот, о ком сказал пророк Исайя: "глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему;101 всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и узрит всякая плоть спасение Божие"».102 Толпа, слушающая, как пророк произносит вслед за Исайей эти необыкновенные слова, — та же самая, которую можно увидеть на любом рынке. В ней есть и дети, и благочестивые женщины, и дамы, и один пилигрим, чья шляпа украшена раковинами, и пестро разодетый ландскнехт со шпагой на боку. У стариков такой вид, будто они спят на ходу. Молодые люди щеголяют красными головными уборами с затейливыми украшениями. Здесь, кажется, собраны дамские прически и чепчики всех мыслимых видов. Много лиц бедняков: эти люди плохо схватывают смысл проповеди, но в них, несомненно, живет смутная надежда на то, что произойдет чудо, что дыхание благодати коснется их горестной жизни. В последний ряд слушателей затесались двое цыган. Приближаясь к картине, вы сначала заметите только яркие драпировки, заменяющие им плащи. Одному рассеянному мужчине, который повернулся спиной к Иоанну, вместо того чтобы слушать его и думать об обращении в истинную веру, цыган предсказывает по руке судьбу. Этот персонаж символизирует всех тех, кто предпочитает следовать советам прорицателей, а не слову Евангелия. Теперь, когда вопросы подосланных доносчиков иссякли, несколько человек с уставшими лицами задают Иоанну свой вопрос: «Учитель! Что нам делать?» — «У кого две одежды, тот дай неимущему; и у кого есть пища, делай то же». К нему подходят и сборщики налогов — несмотря на то, что люди бросают на них неприязненные взгляды. И слышат наставление: «Ничего не требуйте более определенного вам». Группа солдат тоже решается подойти к рабби — и взгляды людей становятся еще более враждебными. Неужели пророк будет столь наивным, что попытается уговорить их расстаться с оружием? Но тот просто сказал: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем».103
Выписывая с явным удовольствием яркий плащ цыгана, широкополую «китайскую» шляпу его жены (мы не видим лица женщины — только эту огромную соломенную шляпу и шерстяную белую с красными полосами накидку, да еще ребенка у нее на руках, который подносит ко рту кусок хлеба, одновременно высматривая, кто идет по дороге); изображая этот букет лиц, очень близких нам и разнообразных, как само человечество, Брейгель вслушивался в слова и ответы Иоанна Крестителя. Пророк требовал немногого: чтобы солдаты занимались только войной, чтобы они воздерживались от грабежа, от жестокого обращения с крестьянами. И Брейгель рисует лицо Христа — малозаметное в толпе, хотя оно и находится в самом центре картины, — придавая ему черты фамильного сходства с Иоанном, который еще прежде, чем впервые увидал Иисуса, своего двоюродного брата, возвестил его скорое появление. Иисус одет в длинную серую рубаху — как те, что собираются принять крещение в реке; как те, кого отправляют на костер. Брейгель обозначил — немногими скупыми мазками — и сам обряд крещения. А что это за пейзаж, церкви, горы на горизонте? Иудея ли это? Или Шельда, устремляющаяся к Антверпену, или Маас, текущий по равнинной Фландрии? Эта река — река времени. Где бы она ни находилась, в ней плещет вода Иордана.
СейчасИисус пребывает в одиночестве. Он удалился в пустыню. Здесь, насколько хватает глаз, не увидишь ничего кроме песка и сверкающих ржаво-красных камней; песок — рыжий, словно шкура шакала, или белесый; небо — белое, солнце — как разверстая рана. По ночам к тебе приближаются дикие звери. Ни ручейка в скалах, ни куска хлеба в мешке. Только рубаха прикрывает тело, дрожащее от усталости и голода. Удача еще, что время от времени попадается камень, на который можно опереться спиной. Нужно бодрствовать, молиться, предаваться посту. Сорок дней и сорок ночей. По дню за каждый год, который евреи провели в пустыне — после того как освободились от власти фараона, от губительного египетского ярма. На этот раз речь идет о том, чтобы освободить все человечество от любых форм рабства. Иисус спускается в высохший колодец одиночества. Бог воплотился в человека и пришел на землю; теперь Он должен познать всю полноту одиночества, которое может испытать человек, доведенный до такой крайности, что перестает ощущать даже нить, связующую его с Богом. Когда на сороковой день Иисус настолько ослабевает от голода, что уже не может стоять на ногах, к Нему подходит демон. Это не тот демон, каких мы привыкли видеть на картинах; это также и не тень; это — мысль. Демон принял форму мысли. И он говорит этому исхудавшему человеку, который лежит на камнях: «Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами». Аскет настолько ослаб и у него так сильно болит голова, что он вполне мог бы усомниться в своем божественном сыновстве. Разве Бог безумец, чтобы добровольно навлечь на Себя такую беду, чтобы страдать от голода, как страдают все сотворенные существа? Или он так жесток, чтобы покинуть собственного сына, терзаемого огнем полуденного солнца? Однако Иисус находит в себе силы ответить: «Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Тогда демон переносит его на крыло Иерусалимского храма и соблазняет: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано: "Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею"». Но Иисус возражает: «Написано также: "Не искушай Господа Бога твоего"». Тогда демон, этот дух мрака, отец лжи, убийца из убийц, возводит Христа на высокую гору. Он показывает Ему всю землю вплоть до самого горизонта. Разворачивает перед ним всю ткань земли, расшитую узорами границ. И художник ощущает себя призванным изобразить именно этот момент. Вот Христос стоит рядом с черной тенью, которая оперлась рукой о парапет стены. Эта гора есть не что иное, как древний Вавилон. Она выше всех гор Палестины и других стран. Это — гора человеческого духа и мастерства. Она — мир, и она же властвует над миром. Иисус видит пахарей на полях; лодку на реке; корабли Тира и Сидона, курсирующие по морю; виноградные грозди деревень; города, вызолоченные солнцем. Большая река пересекает этот пейзаж. Корова, наклонив морду, жует траву. Это — любая страна, какова она есть сейчас, в наши дни, и какой будет во все грядущие времена (похожая на книгу с переворачивающимися листами); но это — и весь мир, каким он будет до скончания времен, ведь шумливые белопенные века похожи друг на друга, словно морские волны. Тень говорит: «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне». Но Иисус отвечает: «Отойди от Меня, сатана; ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Тогда, как сказано в Евангелии,104 «оставляет Его диавол, — и се, Ангелы приступили и служили Ему». Отваживался ли хоть один художник изобразить это пиршество Христа в пустыне — пиршество, на котором Христу прислуживают ангелы, а Он наслаждается прохладной тенью их крыл? Его будто вновь окружают снега Вифлеема, и ангельское пение мерцает в звездной ночи. Он — среди ангелов и диких зверей.
