— А на танках, на пушках тоже собаки? — спросил Дубровский.

— Ни-и... Они без пушков и без танков ихали.

— Без пушек и без танков сейчас нельзя. У русских этого добра много стало.

— И то правда. Сам-то, сынок, из каких краев будешь?

— Белорус я, бабуся, из-под Мозыря.

— От ить куда забросило. Небось матка дома дожидает?

— Да уж наверно, ждет не дождется.

— А вона знае, шо ты у немца робишь? — переходя на украинский говор, спросила хозяйка.

Леониду не хотелось вступать в дискуссию со словоохотливой старухой, и потому, увидев, как опускаются веки на глазах Пятеркина, он кивнул на него:

— Устал хлопец, совсем из сил выбился. Пора ему спать. Да и мне выспаться надо.

Старуха суетливо заметалась по комнате: достала овчинный, видавший виды тулуп, расстелила его на полу возле печки, извлекла из сундука старое лоскутное одеяло и кусок залежалого ситца.

— То заместо простынки постелить можно, — сказала она, бросив ситец поверх тулупа.

Эту ночь и Леонид Дубровский, и Виктор Пятеркин спали крепким, беспробудным сном. Проснулись рано и, наскоро перекусив остатками холодной картошки, двинулись в путь.

В самом Алчевске войск почти не было. Лишь небольшая колонна грузовиков с гитлеровскими солдатами проследовала по одной из центральных улиц.

— Смотри, дядя Леня, и вправду собаки на дверцах намалеваны и подсолнухи желтые на фуражках, — негромко проговорил Виктор.

— Не соврала бабка, точно подметила. Это австрийцы. Запоминай пока, — в тон ему ответил Дубровский.

Из города выбрались, когда яркое весеннее солнце начало пригревать. В бескрайнем небе не проплыло ни единого облачка. После сухой ветреной ночи земля просохла уже основательно. Дорога на Дебальцево, куда держали путь разведчики, тянулась по степи. Кое-где высились терриконы. В полдень подошли к Мануиловке и свернули налево, в деревню Малоивановку, что виднелась всего в полутора километрах от большака.

На самой окраине деревушки повстречали ефрейтора немецкой армии в сопровождении двух солдат.

— Куда идете? Кто такие? — спросил он.

Дубровский объяснил по-немецки, что является переводчиком Чернышковской комендатуры и разыскивает свою часть.

— Документы! — потребовал ефрейтор, окидывая недоверчивым взглядом Леонида и Виктора.

— Пожалуйста. — Дубровский предъявил удостоверение. Ефрейтор внимательно просмотрел истрепанный документ и, возвращая его, сказал:

— Я комендант этой деревни. Здесь нет вашей Чернышковской комендатуры.

— А я и не надеялся найти ее здесь. Мы свернули в Малоивановку в надежде купить продукты и передохнуть. Потом пойдем в Дебальцево. Там, в комендатуре, мне наверняка помогут найти свою часть.

— А кто этот мальчик?

— Повстречал на дороге. Отец его был полицейским на станции Чир, и родители эвакуировались на запад вместе с отступающими войсками. Теперь он ищет своего отца.

— Хорошо, идите в тот дом, — немец указал на большую хату под железной крышей, — там найдете моего переводчика. Он обеспечит вас пайком и укажет, где отдохнуть.

Дубровский поблагодарил ефрейтора.

— Подождите моего возвращения, — сказал тот. — Мне надо еще кое-что выяснить. А в Дебальцево без пропуска вы не пройдете.

Вместе с Виктором направились они вдоль улицы к указанному ефрейтором дому. Возле крыльца, на деревянной, вкопанной в землю скамейке, сидели два полицая с белыми повязками на рукаве. Завидев незнакомых людей, они испытующе поглядели то на Дубровского, то на Пятеркина, пока те не подошли вплотную.

— Где переводчик местной комендатуры? — спросил Дубровский, чеканя по-немецки каждое слово.

Заслышав немецкую речь, оба полицейских будто по команде вскочили со скамейки и вытянулись по стойке «смирно». Их лица расплылись в подобострастной улыбке, а взгляды красноречивее слов говорили о готовности услужить. Но они не поняли, о чем их спросил Дубровский, и продолжали молча стоять, моргая глазами.

— Где находится переводчик здешней комендатуры? — повторил свой вопрос Дубровский на русском языке.

— Он тута, тута! Проходите в дом, там он! — наперебой заговорили полицейские.

Дубровский положил руку на плечо Виктора и, подтолкнув его к крыльцу, ступил на порог дома. Миновав сени, они очутились в просторной и светлой горнице, где за массивным деревянным столом сидели молодой немецкий солдат и пожилой мужчина в гражданской одежде.

— Мне нужен переводчик этой комендатуры, — сказал Дубровский, стараясь произвести впечатление безукоризненным произношением немецких слов.

— Я переводчик. Что вам угодно? — отозвался молодой солдат.

— Здравствуйте, коллега! Меня прислал сюда ваш комендант, ефрейтор. Он передал, чтобы вы обеспечили меня пайком и определили на отдых. По его приказанию я должен дождаться здесь его возвращения.

— А кто вы такой?

— Я переводчик Чернышковской комендатуры.

Дубровский предъявил документы и подробно рассказал свою незатейливую историю. Тут же он представил и Виктора.

— Да, в Дебальцево вам без пропуска не пройти, — подтвердил переводчик, когда Дубровский сказал ему о предупреждении коменданта. — Вам придется подождать здесь до утра. Комендант вряд ли успеет вернуться сегодня.

— Конечно. Я буду ждать сколько потребуется. Но где...

— Это местный староста, — перебивая Дубровского, кивнул переводчик на пожилого мужчину. — Он определит вас на ночлег. А паек я сейчас выпишу.

Переводчик достал из полевой сумки стопку бумаги, обмакнул ручку в чернильницу. В тишине послышался скрип пера. Неожиданно с улицы донесся отдаленный шум автомобильных моторов. Их рокот быстро нарастал, ширился. Переводчик поднялся из-за стола и подошел к окну как раз в тот момент, когда перед хатой, в которой размещалась комендатура, остановились три грузовика, переполненные немецкими солдатами. Из кабины передней машины проворно выбрался офицер и уверенной походкой зашагал в комендатуру.

Дубровский обратил внимание на дверцы автомобилей. На них были нарисованы собаки. На фуражках солдат красовались желтые головки подсолнухов.

— Хайль Гитлер! — воскликнул вошедший в комнату капитан, вскинув руку в фашистском приветствии.

И переводчик, и Дубровский ответили ему тем же. Только Виктор Пятеркин молча насупил брови, выжидательно оглядывая немецкого офицера.

— Кто комендант? — спросил тот, обращаясь ко всем сразу.

— Комендант ушел в город. Будет завтра. Сегодня его обязанности выполняю я, — ответил переводчик.

— Я командир отдельной роты автоматчиков. Имею приказ до особого распоряжения разместиться здесь. Прошу определить моих солдат на постой.

— Будет исполнено, господин капитан. Здесь как раз местный староста. Сейчас мы с ним устроим ваших солдат по хатам.

— Там лейтенант Штерн, мой заместитель. Он распорядится. Я пока буду здесь.

Староста и переводчик торопливо вышли из дома. В окно Дубровский увидел, как они подбежали к офицеру, выстроившему солдат перед комендатурой.

— Курите? — услышал Дубровский и, повернувшись к капитану, увидел протянутый ему портсигар с сигаретами.

— Благодарю.

Леонид не отказался от предложенной сигареты.

— Вы служите в этой комендатуре? — спросил капитан.

— Нет. Я переводчик Чернышковской комендатуры. Моя фамилия Дубровский. Был под Сталинградом и во время отступления...

— О! Вы были под Сталинградом?! — перебил его капитан. — Это действительно так страшно, как рассказывают?

— Что страшно? — переспросил Дубровский, делая вид, будто не понял, о чем идет речь.

— Ну, это русское наступление. Мне рассказывали, что там был сплошной ад.

— Да. Это было довольно неожиданно. Наша комендатура располагалась в ста километрах от Сталинграда. Но русские так стремительно ринулись на запад, что мы вынуждены были бросить все и уходить ночью. Мы не хотели оказаться в кольце.

— Но окружение — это еще не конец. Главное, не терять голову. Наша дивизия австрийских стрелков тоже попала в прошлом году в окружение под Великими Луками. Но наше командование успешно вывело войска из кольца. Русские ничего не могли предпринять. Правда, мы потеряли много солдат, но не потеряли боеспособность. А фельдмаршал Паулюс просто струсил. Это непостижимо. Иметь трехсоттысячную армию — и сдаться в плен! Такое не укладывается в моем сознании.