До партизанской базы Степанова было еще более тридцати километров, а потому вконец обессилевшего командира партизаны доставили поначалу в отряд Грековского.

Этот отряд располагался в лесу, почти у самого входа в горную лощину, в глубине которой разместил Степанов основную партизанскую базу. Из ближайшего села партизаны привели в лес чешского врача, и впервые после ранения Мурзину была оказана квалифицированная медицинская помощь.

Еще когда врач промывал и чистил открывшуюся рану, Мурзин обратил внимание на стоявшего рядом лейтенанта Будько. «А почему сам Грековский не пришел сюда в бункер?» — подумал он. Но в тот же миг нестерпимая боль загасила эту мысль. Когда же врач, обильно присыпав рану стрептоцидом, наложил повязку, Мурзин вновь вспомнил о Грековском.

— А где командир отряда? — опросил он у Будько.

Тот, словно провинившийся школьник, опустил голову и некоторое время стоял молча, переминаясь с ноги на ногу.

— Что с командиром отряда? — нетерпеливо переспросил Мурзин.

— Не уберегли Грековского, — глухо выдавил Будько. — Только позавчера похоронили.

— Рассказывай все, как было.

— Повел он большую группу в район Злина. Засаду мы там устроили на шоссе. Немцы с заводов Бати обувь вывозят. А у нас половина людей почти босиком осталась. Зима впереди. Вот и заарканили на дороге две грузовые машины. Четырех немецких солдат и одного ефрейтора прикончили, машины под откос, а сами нагрузились сапогами — и в лес. Только на обратном пути на карателей напоролись. Началась перестрелка. Грековский приказал отходить в горы. Вроде бы ничего особенного. Мы отстреливались и уже отрываться начали от карателей. Тут ему один из наших в упор в спину и выстрелил. Думал, никто не заметит. А ребята видели. Чуть на месте его не прикончили. Я не дал... Скрутили мы этого гада — и в отряд. Грековского на руках принесли. Только не дожил он, в дороге скончался.

— Та-ак! — Мурзин опустил отяжелевшие веки. Перед глазами возникло исхудавшее волевое лицо капитана Грековского. Вспомнилось, как рассказывал он о жене и дочке. — Что же этот партизан случайно ему в спину попал? — спросил Мурзин, не открывая глаз.

— Да нет. Где там случайно. Я его сам допрашивал. Наперво он отпирался, а потом раскололся начисто. Его Кромерижский комендант окреса к нам заслал. Полковник Кобличек. Дал задание войти к нам в доверие, узнать расположение партизанского лагеря и при случае убить командира. Вот и решил он в перестрелке к немцам уйти, а по ходу дела пустил пулю в Грековского. Из лагеря-то ему трудно было выбраться — вокруг леса наши дозоры ходят. Думал, гад, что его не видят, когда он в спину командиру стрелял.

— Доверчивы мы, вот и расплачиваемся за это, — с грустью проговорил Мурзин и спросил: — А с предателем что сделали?

— И сейчас еще на сосне висит. Перед всем отрядом повесили.

Ошеломленный неожиданной вестью о гибели Грековского, Мурзин не заметил, как вышел из бункера врач. Только когда вновь скрипнула входная дверь, он повернул голову. Вместе с холодным ветром в землянку ворвался Костя Арзамасцев. В руках он держал дымящийся котелок и большой ломоть хлеба.

— Чайку горячего вам вскипятили, товарищ капитан! Подкрепитесь немного и отдыхайте. А я до Степанова сбегаю. Доложу командиру, что вас нашли, и обратно сюда вернусь.

— Ну ладно, ладно. Действуй, как наметил, — сказал Мурзин. — Смотри на карателей не нарвись, а то долго мне тебя ждать придется.

— Не-е. Еще Гитлер не отлил той пули, чтоб Костю Арзамасцева взять, — улыбнулся тот и выбежал из бункера.

Капитан Степанов приготовился к торжественной встрече Мурзина. В селе Гощалково, в домике матки Чешковой, где располагался партизанский штаб, свежевали заколотого по этому поводу кабана.

Несмотря на холодный декабрьский дождь, непрерывно ливший с самого утра, многие жители горного села Гощалково высыпали на улицу, когда из лесу вышли партизаны с носилками на руках. Сквозь толпы партизан Мурзина торжественно пронесли к домику матки Чешковой. На суровом, скуластом лице капитана Степанова партизаны впервые увидели слезы. Трогательная встреча заставила прослезиться и Мурзина. Степанов буквально затискал его в объятиях.

Позже, за празднично убранным столом, Мурзин познакомился с хозяйкой дома — Ольгой Чешковой, которую все партизаны, в том числе и Степанов, называли маткой.

— А это партизанская дочка Милка Чешкова. — Степанов кивнул на румяную девушку. — Она лучшая наша разведчица. Не смотри, что ей только семнадцать. Никому за ней не угнаться. Если надо самые точные сведения раздобыть, только Милку и посылаем. Ребята ее зовут «наша Милка», души в ней не чают.

— Я гляжу, вы тут неплохо устроились. Немцы не беспокоят?

— Им сейчас не до нас. Мелкими силами с нами не справятся. Мы по этим горам такие виражи научились закладывать, что не так просто к нашему хвосту подобраться. У нас здесь, как в авиации, и горизонтальный, и вертикальный маневр использовать можно. А крупные силы им уже негде взять. Союзники во Франции наступать начали. Теперь немцы отсюда на запад войска погнали. Глядишь, и наши скоро в наступление двинутся...

Степанов наполнил стакан Мурзина сливовицей, положил ему на тарелку кусок свинины.

— Ну что ж, с возвращением, товарищ капитан. С воскрешением, так сказать, из мертвых, — со стаканом в руке из-за стола поднялся незнакомый Мурзину невысокий, но плотный человек.

— Это кто? — тихо спросил Мурзин, наклонившись к Степанову.

— Старший лейтенант Надежный. Недавно прибыл с Большой земли с группой разведчиков. Заброшен штабом разведуправления Украинского фронта. И фамилия Надежный, и сам он человек надежный. А главное — у него рация есть. Вот мы и помогаем друг другу на взаимных условиях. Одному-то ему трудненько в здешних краях, а с нами не пропадет.

— Фамилия у него подходящая, — сказал Мурзин и громко добавил: — Давайте выпьем за дружбу. За наше фронтовое товарищество. За настоящих друзей, которые теплом своих сердец согревают нас здесь, вдали от родной земли.

В переполненной комнате раздались одобрительные возгласы. Партизаны встали. Только Мурзин остался сидеть за столом.

— Вы простите меня, товарищи, судруги. Сделайте скидку на раненую ногу. Но я попробую. — Он попытался было встать, но несколько рук протянулись к нему, удержали на месте.

Осушив стакан сливовицы, Степанов придвинулся к Мурзину:

— Юра! Разреши мне по-братски так тебя называть. И ты зови меня просто Иван.

Мурзин согласно кивнул.

— Так вот. О делах, как я понимаю, поговорим потом. А сейчас я просто хочу тебя обрадовать. Ровно месяц ты пропадал. Знаешь, сколько теперь наша бригада людей насчитывает?

Мурзин с любопытством посмотрел на Степанова.

— Больше двух тысяч бойцов, — сказал тот после недолгой паузы.

— Молодец, Иван. Молодец, что без меня и Ушияка не растерялся. От лица службы тебя благодарю. А от себя? Вот тебе моя благодарность. — Мурзин обнял Степанова и расцеловал его от души.

— Постой-ка. Тебя же самого надо поздравить, — сказал тот, освобождаясь от цепких объятий друга. — Чуть было не забыл. Тебя же наградили орденом Чехословацкий военный крест I степени.

— Это за какие же такие заслуги?

— За бои на моравской границе, за организацию партизанской борьбы в Моравии. По этому поводу есть радиограмма от Строкача. И Ушияк награжден тем же орденом. Только вот дожил ли он до своей награды?

— Надеюсь, Иван. Никак не верится, что его уже нет. Будем искать, все сделаем, что можем. А сейчас давай-ка сюда Надежного. Пусть расскажет, что на Большой земле делается.

— Это можно. — Степанов поднялся со стула, подозвал старшего лейтенанта и уступил ему свое место. — Садись, Надежный. Расскажи командиру бригады, что знаешь.

— Постой, постой, — перебил его Мурзин. — Что-то ты, брат, быстро от бригады отказываешься. Тебя еще никто от командования не отстранял.

— Отстранять-то не отстранял, но ведь и не назначал никто. А самодеятельность, она для сцены только годится, — ответил Степанов. — А ты, Юра, утвержденный начальник штаба бригады, первый заместитель командира. И пока Ушияка нет, ты и есть командир бригады. На помощь мою можешь всегда рассчитывать, а в самозванцы меня не зачисляй. Так-то, брат Юра. — Степанов положил руку на плечо Мурзина.