Приказчиков кивнул:
– Да, я так считаю.
– Это частное мнение частного человека.
– Не кипятись, Павел. Я же не сказал, что твой поступок идет в разрез с моими представлениями о чести и достоинстве офицера – наоборот. Вернемся к началу разговора. На чем мы остановились?
– Я вам подхожу, – напомнил я, начиная психовать. Я и сам шарил в чужих душах и копался в чужом грязном белье и терпеть не мог, когда кто-то проделывал это со мной. И вообще, я впервые столкнулся с такой ситуацией, и она не пришлась мне по душе. Почему бы мне не развернуть лыжи, пусть даже оставив здесь палки?
Я более внимательно вгляделся в блеклые глаза финансиста и, клянусь, увидел ответ, который мне не позволил отказаться от его предложения: то, что когда-то я делал бесплатно, я мог сделать за деньги. В глазах «пехотного» генерала я бы увидел только окопную пыль и вывернутый наизнанку пустой кошелек. Правда, «бесплатно» означало – по велению души. А проще это звучало так: мы со старшим лейтенантом Виталием Аннинским вели дело об убийстве военнослужащих и отправили их убийц туда, где им был уготован самый жаркий уголок.
Может быть, генерала Приказчикова неверно информировали – за город двух ингушских ублюдков, на счету которых было четыре трупа и четыре же искалеченные семьи, мы не вывозили. Один из них – по имени Руслан – жил на окраине города. Располагая оперативной информацией о местонахождении подозреваемых по адресу Руслана, мы с Виталиком вооружились и приехали на место на «уазике»-буханке; его Аннинский увел с условно-штрафной стоянки при штабе УВД; главное, что он не числился в угоне и мы могли вернуть его на место, «как будто ничего не было».
Мы были в шлемах с длинным, защищающим горло забралом, вооруженные «АК-74» с приборами для беспламенной и бесшумной стрельбы. Стоя плечом к плечу и двигаясь разнонаправлено – он прямо, а я спиной вперед, мы превратились в отличную мишень, зато приобрели круговой обзор и в оперативности могли опередить противника. А если бы мы разделились и координировали действия друг друга по радио, превратились бы в разобранный танк: башня в одном месте, корпус в другом. Улица тонула в темноте. А здесь, во дворе этого богатого дома, хозяева которого не любили собак, а к людям относились как к собакам, горели вполнакала светильники, демаскируя нашу «паучью» пару. Поэтому мы выбирали по возможности затененные участки двора. За машиной гостя (его звали Хасан) – «Мерседесом» G-класса, угнанным по заказу из центральной России, мы с Виталиком сделали остановку, прислушались. Из дома доносилась восточная музыка, перекрываемая мужскими и женскими голосами. Дом был поделен на две части – но не на мужскую и женскую половину, как в большинстве традиционных восточных домов, а на молодежную и «остальную»; в последней, окнами выходящей в сад, жили родители Руслана.
Следующую остановку мы сделали непосредственно у крыльца, по обе стороны которого стояли, как на страже, высокие, похожие на гигантские рюмки вазоны. Слева от крыльца раскинулся жасминовый участок. На его благоухание Хасану было наплевать. И он вместо того, чтобы смыть пыль с колеса своего «мерса», помочился на жасминовый куст. Я находился в полуметре от него и терпеливо ожидал окончания этой водной феерии. И когда он тряхнул членом и застегнул ширинку, я тихонько спросил у него:
– Ты кончил? А то нам надо начинать.
Поймав его взгляд и поместив его в надежное место моей памяти, я придавил спусковой крючок «калаша». Плотная очередь вспорола бандиту бедро, пах, живот, грудь и голову. Я поднимал ствол и прошивал свою жертву так, как будто расстегивал на ней «молнию»: из Хасана только что не полезли внутренности. Этот сукин сын, проливший кровь наших товарищей, оказался таким живучим, что только вмешательство Аннинского положило ему конец: Виталик отстрелялся ему в голову двумя короткими очередями.
Приборы бесшумной стрельбы, установленные на наших автоматах, бесшумными были условно. Ствольная коробка не могла сдержать лязга блока с затворной рамой. Мы нашумели, и нас услышали. Смолк один голос в доме, другой, кто-то приглушил музыку, и она стала фоном к нашей операции. Аннинский чуть нервно шепнул мне: «Я требую продолжения банкета», и мы покинули временное убежище. Мы входили в дом уже спина к спине, плотно, буквально до скрипа пластин в наших бронежилетах. Нас втянуло в короткий коридор. Прямо – дверь в старшую половину, направо – точно в большую комнату молодежной половины. Виталик повернул направо, я пятился за ним, прикрывая его. Мне не обязательно было видеть то, что видел он, меня в таких случаях не раздирало любопытство. Отморозки, встречавшие нас, поверили в свою безнаказанность, как в бессмертие, и встречали нас с лицами заговоренных от свинца горячего и клинка холодного. Но первая же очередь из автомата сняла с них всю магическую силу и выбила дурь из головы. Руслан успел вытащить пистолет, с которым не расставался даже на горшке. Аннинский отстрелял ему точно в голову. Когда я очередью из своего автомата загнал родителей Руслана обратно в их половину и «оглянулся посмотреть», я не увидел ни капли крови на лице этого 23-летнего урода, только несколько свежих открытых язв – на щеке, под глазом, на лбу. Он моргнул раз, другой и рухнул на пол с прямой спиной, как будто был привязан к шесту. И только тогда из его раны зафонтанировали вверх струи горячей, пенистой крови. Я включился в работу и прострелил ноги двум другим парням, чтобы не дергались. Аннинский уложил на пол размалеванных подруг, дав длинную очередь у них над головой. На обратном пути мне пришлось утихомирить отца Руслана, разбив ему голову. Я ударил его в лицо каской, а когда он отшатнулся от сильного удара, врезал еще и прикладом.
В общем и целом, мы отработали чисто и тихо, просто, без «спецэффектов», и на «буханке» же вернулись на базу. Утром следующего дня мы покинули эту некогда автономную, сожительствующую с Чечней республику – наша командировка закончилась. Поздно вечером, когда я, валясь с ног от усталости, добрался до дома, по ящику увидел новость, принесшую мне полное удовлетворение: возле своего дома неизвестными был убит начальник местной милиции полковник Магомедов. К его смерти наш Следственный комитет никакого отношения не имел. Но его смерть была вопросом времени: полковник, из высокого дома которого был виден Кремль, нажил врагов и среди «наших», и среди «ихних». Назавтра мы с Виталиком встретились в пивной, нажрались и поругались. Я набил ему морду. Через час мы снова стали друзьями – водой не разольешь. А буквально через месяц наш Следственный комитет прекратил свое существование, и его осколки упали в милиции, в таксомоторном парке, в офисе детективного агентства… И мы стали встречаться все реже и реже.
Генерал-полковник Приказчиков поднял со дна моей памяти воспоминания, и я даже должен быть благодарен ему за это. Я не представлял, что могу снова так остро пережить дела давно минувших дней.
А теперь мне предстояло ответить генералу взаимностью – пробить его по своим каналам и нащупать его слабое место. Но прежде – вернуться действительно к началу нашей беседы.
– Вы говорили о дневнике вашего сына. Где я могу посмотреть видеоматериал? Как я понимаю, это можно сделать, не покидая этих стен.
– Ты правильно понимаешь, – подтвердил он.
Генерал встал, подошел к двери, открыл ее и позвал своего боксера. Тот вошел в гостиную и встал, не сводя с меня глаз. Хозяин небрежно боднул в мою сторону:
– Если он вильнет хвостом – убей его.
– Так не пойдет, – запротестовал я, помогая себе жестами. – Вилять хвостом можно по-разному. Он радости, например. Скажите ему, чтобы он убил меня только в случае измены.
– Убьешь его, если он снова начнет валять дурака. Ступай, – отпустил боксера генерал и вернулся за стол. Побарабанив по нему пальцами, он продолжил: – Просмотр дневника займет какое-то время. Не переживай: человек, которого ты называешь боксером, присмотрит за твоими комнатными цветами. Сам-то ты забываешь их поливать.
