– Что там? – спросил Михайлов.

– Надо посмотреть.

Где траншеями, где короткими перебежками по открытой местности перебрались на левый фланг.

Здесь, у пулеметного гнезда, собрались командиры, неотрывно глядя в завешанную легким снегопадом запредельную сторону, негромко переговаривались.

– Черт его знает!

– На прорыв не похоже.

– Какой прорыв, одна машина. Да еще и с фарами.

– И с сиреной.

И точно, в ближнем тылу послышался пронзительный вой, и сквозь снежную пелену замерцали танковые фары.

– Не иначе кто-то наш пробивается.

– Так точно. В этом районе танковая рота Одинцова разведку боем вела.

– Вовремя огонь прекратили. Да как бы он на мину не наступил.

Рев танкового двигателя был уже хорошо слышен. В него вплетались автоматные очереди. Даже казалось, что доносились суматошные крики немецких команд.

– Наш рвется – точно. А ну-ка, бог войны, кинь пяток снарядов ему в поддержку.

Ударили орудия. Вокруг танка встали разрывы. Стрельба прекратилась.

И вот во всей красе вырвался из снежной замети ободранный и частично обгоревший танк. Подпрыгнул правой гусеницей на полном ходу – точно: на мину «наступил». Но гусеница выдержала противопехотную мину, и танк, преодолев последние десятки метров, остановился перед траншеей, переводя дух. Лязгнул люк механика-водителя, высунулась голова в черном ребристом шлеме.

– Свои? – спросил танкист севшим голосом.

– А ты?

– Не видишь, что ли? Прорвался-таки. Мне к большому начальству надо. Комполка где?

Танкист тяжело выбрался из машины, сел, прислоняясь к гусенице, попросил закурить.

Кто-то быстренько свернул самокрутку, раскурил, сунул ему в рот.

Подошли офицеры.

– У меня важные сведения, – сказал танкист, вставая и затаптывая цигарку. – Для комполка, не меньше. Или особистов давайте. Больше никому докладывать не буду.

– Что у вас? – шагнул вперед Михайлов.

– А вы кто?

– Командир отряда НКГБ.

– Ты мне и нужен. Держи. – Танкист скинул шлем, пошарил внутри, выудил свернутый клочок бумаги.

Михайлов взглянул: шифровка.

– Откуда?

– Оттуда, – мотнул головой в немецкий тыл. – От вашего разведчика.

– Докладывай.

– Мы вели в этом районе разведку боем, фриц тут готовил вроде как бы неожиданный прорыв. Взяли нас в клещи. Боезапас ниже нуля, горючка на пределе. Командир роты принял решение пробиваться с боем к своим. Тем более что задачу свою мы выполнили.

Мой экипаж оставили прикрывать отход. Со всех машин собрали и передали нам почти весь боезапас, оставив на прорыв по пять снарядов на каждый танк.

Мы загнали нашу машину в подходящую бомбовую воронку, как в окоп, и подготовились к обороне. Мы были уверены, что живыми из этого боя нам не выйти.

Первую атаку мы отбили пулеметом. Вторая была танковая. Наш наводчик и заряжающий действовали, как две руки у одного мастера. Подбили два танка и еще один подожгли. Еще три немецких танка развернулись и ушли. Настала тишина. И в этой тишине мы хорошо слышали позади нас хлопки танковых орудий и выстрелы противотанковых пушек – это пробивалась к линии фронта наша рота. И мы подумали: пока мы здесь, живы и ведем бой, она окружена не будет и прорвется к своим. И будет воевать дальше с ненавистным врагом. И эти мысли придавали нам силы и стойкость.

…Отбили пулеметным огнем еще одну атаку автоматчиков. И пулемет наш замолчал – кончились патроны.

С личным оружием – с автоматами – мы выбрались из танка и залегли от него по обе стороны, обложились гранатами: будем стоять до последнего!

Снова атака. Немцы подобрались вплотную, навстречу им полетели гранаты. И на этот раз отбились.

Атака… Все реже слышу стрельбу моих товарищей… И вот она навсегда замолкла. А невдалеке снова поднялась цепь атакующих. Я бросился в танк – там оставались еще гранаты. Но, выглянув из люка, понял, что не успею. И тогда я взялся за рычаги. Танк послушно взревел и пошел на прорыв. Немцы дрогнули.

…Мне удалось прорваться. Пропахав заснеженное поле, я ворвался в березовую рощу, а затем скрылся в чащобе леса. Преследования не было. Может, солдаты не смогли угнаться за моей машиной, а скорее всего, решили: куда он денется, этот одинокий и безоружный танк в их тылу, рано или поздно у него кончится горючее, и он будет взят без единого выстрела…

Найдя подходящее глухое местечко, я замаскировал машину ветками и присел в раздумье на броне.

Смеркалось. Доносился рокот боя. Сильно похолодало. А я все думал нелегкую думу: как быть дальше? К своим я не пробьюсь, здесь оставаться тоже бессмысленно и неразумно. И решил поджечь танк и уходить пехотинцем, к фронту. В надежде как-нибудь перейти его линию.

Машину было жалко, но не оставлять же ее немцам. И я уже приготовился сливать в ведерко топливо из баков, но тут вдруг совершенно беззвучно и ниоткуда возник передо мной… немецкий солдат. Я даже не успел перекинуть из-за спины автомат.

– Тихо, – сказал он вполголоса. – Свои.

Вот так я встретился с разведчиком.

Это был совсем молодой парнишка, с трофейным автоматом, в немецкой форме. Как я понял, он уже много дней работал в немецком тылу, выполняя важные задания. Он узнал и разведал очень многое. Но был немногословен.

– Твое звание? – спросил он меня.

– Сержант.

– Я – старше по званию. Это понятно?

Конечно, понятно. Старший по званию, поступаю в его распоряжение.

– Как дальше воевать собираешься?

Я сказал. Разведчик покачал головой.

– Вот что надо сделать. Здесь, на этом участке, немцы готовят прорыв. Сюда перебрасываются свежие части, мототехника, артиллерия. Все эти сведения у меня есть, и нужно их срочно передать нашему командованию. – Я слушал и кивал, еще не понимая своей роли. – Я это сделать не могу. Должен задержаться.

Позже он довольно скупо объяснил, что им обнаружен какой-то мощный узел связи и необходимо его вывести из строя. Важность этой задачи я, конечно, понял. Что такое – оставить войска перед наступлением без связи? Это значит порвать все нити управления полками, ротами. Это значит лишить всех командиров глаз и ушей.

– Я надеюсь на тебя, сержант. Сегодня в ночь в направлении Званска пойдет танковая колонна противника. Позицию она займет, по моим сведениям, в районе деревень Пеньки, Подосинки, Сосновка. Это в непосредственной близости к передовой. Твоя задача – вклиниться в эту колонну, а затем прорваться в наше расположение.

– Это как? – я даже немного растерялся.

– Это очень просто. Колонна пойдет скрытно, рассредоточенно, с большими интервалами между машинами. Тут неподалеку есть возможность незаметно выйти на шоссе и следовать далее в составе колонны. Еще не понял?

Я стал понимать. Хозяйственные немцы тщательно подбирали всю выведенную из строя технику – и свою, и нашу – и отправляли ее на заводы. Что-то ремонтировалось, что-то шло в переплавку на металл. А если, положим, попадались наши исправные танки, немцы использовали их по прямому назначению, в бою. У них даже были специально подготовленные экипажи, владеющие нашей техникой.

– И ты практически до передовой пройдешь в колонне. Никто на тебя не обратит внимания, никому в голову не придет, что советский танк ведет наш советский танкист.

Придумано здорово. Придумано человеком, привычным к риску и опасности. И его уверенность передалась мне.

– Где твой шлем? – спросил он. – Утрачен?

– В машине.

– Давай сюда.

Разведчик сам вложил в шлем, под подкладку, небольшую сложенную бумажку, испещренную множеством цифр.

– Это мое донесение. Сделай все, чтобы доставить его командованию. Держи, – он вернул мне шлем. – Не буду говорить о том, что, если тебя обнаружат и схватят, донесение должно быть надежно уничтожено.

– Само собой, – обещал я.

Настала ночь. Но наш разговор еще не закончился. Мы забрались в танк, я закрыл все люки и включил подсветку. На коробке из-под папирос разведчик начертил мне схему.