Леонард медлил. Не шел в новую жизнь с газеткой на подоконнике. Дело, конечно, не в газетке, а в близких людях.

Раньше ему казалось, что все будет проще: и сын при нем, и любимая женщина. Но нет… Случилось буквально землетрясение, земля обетованная раскололась до ядра. Сын ходил подавленный. Зоя каждый вечер уходила в ванную плакать, пускала воду, чтобы не слышно было рыданий.

Леонард похудел, осунулся. Не знал, что делать. Уйти он не мог. И оставаться тоже не мог. Он обещал Ариадне. И Ариадна уже сделала первый шаг. Приходили мысли: разбиться на машине, чтобы ни туда ни сюда.

Ада ничего не могла понять.

Леонард обещал переехать в пятницу, но исчез. Его не было ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье.

– Ты был на даче? – догадалась Ариадна.

– Я был на дипломатическом приеме, – выкручивался Леон.

Ариадна вдруг поняла, что ее постигнет та же участь, что многих ее подруг. Мужики тянут резину до тех пор, пока это возможно. А потом, когда резина рвется, – исчезают с горизонта. Вязнут в своей семье. Время работает против любовниц. Мужчины не любят терять свою привычную жизнь. У них образуются рефлексы – условные и безусловные. Ломать их – невыносимо.

Ариадна пошла на штурм. Договорилась с Миркой. Мирка позвонила Зое.

– Это говорит домоуправ Морозова, – представилась Мирка.

– Кто? – не разобрала Зоя.

– Начальник ЖЭКа вашего дома.

– А в чем дело?

– Дело в том, что к нам поступила жалоба от квартиросъемщика Мухина. На него из вашего окна выбросили мусорный пакет и испортили пальто.

– Когда? – удивилась Зоя.

– В субботу. В час дня.

– Да нас в субботу близко не было. Мы с мужем уезжали на дачу с пятницы по понедельник. У нас ведомственная дача в Снегирях.

– Извините, – сказала Мирка. – Значит, из другого окна.

Она положила трубку. В дверь позвонили. Это явился Леонард.

– На ловца и зверь бежит, – прокомментировала Мирка.

Ариадна распахнула дверь и прошипела, четко артикулируя каждую букву:

– Если ты завтра же не переедешь ко мне с вещами, я все верну на свои места.

Леонард растерялся. Он никогда не видел Ариадну в гневе. Она его завораживала. Была ужасна и прекрасна, как шипящая кошка со вздыбленной шерстью.

– На свои места – это как? – спросил Леон.

– Это Ося и мебель. Воссоединение семьи. Я не собираюсь жить и стареть в любовницах. Тебе понятно?

Все было понятно без слов. А уж со словами – тем более.

На другой день Леонард переехал с чемоданом. Переступил через себя.

Целую неделю он пил. Алкоголь – как наркоз. Иначе невозможно было вытерпеть боль разрыва. Рвалось по живому.

Леонард не ел и не спал. На него было жалко смотреть.

– Ну иди обратно, – искренне предлагала Ада. – Иди к ним, если ты без них не можешь.

– Но я и без тебя не могу.

– А мне ты ничего не должен. Ты должен им.

– При чем тут должен – не должен, – вздыхал Леонард. – Разве в этом дело?

– Живи легче, – советовала Ада.

– Я не могу легче. Не получается.

– Просто ты внутренне порядочный человек. В этом дело.

– Внешне, – поправил Леонард.

– Почему «внешне»?

– Потому что внутренне порядочные живут по-другому.

Ариадна поняла: его мучают угрызения совести. И это надолго. Если не навсегда.

Жизнь потекла по новому руслу.

Зоя пошла работать. Физиотерапевт в кремлевской поликлинике. Восемь часов в день проводила на людях. Это отвлекало и развлекало.

Володя ходил на карате.

Все выглядело не так безнадежно: работа, ребенок, дом. Однако дом – на песке. Снаружи все как надо: окна, крыша. Но фундамента – нет. Дунешь – и рухнет.

Фундамент – любовь. А любовь ушла в другое место.

Зоя присматривалась к мужчинам. Все были заняты. У каждого дома своя жена и свои дети. Зачем им чужие? А те, что без жен, кто никому не понадобился, – ей тоже не нужны. После яркого, успешного, красивого Леонарда трудно переключиться на какую-нибудь серую мышь.

Зоя бодрилась, но мир ее рухнул. Заграницы, приемы в посольствах, рассадка за столом по протоколу, красивые одежды, машина к подъезду – все это растаяло, как мираж в пустыне. А вместо этого – кабинки физиотерапевтического кабинета, разделенные занавесками. Примерно то же самое испытывала Жозефина, когда ушел Наполеон. Она по-прежнему наряжалась и даже кокетничала с русским царем, но… мир ее рухнул. Дом без фундамента. Того и гляди, обрушится на голову. Все повторяется по спирали. Ничто не меняется в подлунном, подсолнечном мире.

Ариадна нравилась друзьям Леонарда – красивая, тихая, никуда не лезла. Очень хорошо воспитана (заслуга деда и бабушки). Хорошее воспитание буквально бросалось в глаза: умела красиво есть, умела слушать, уважая собеседника, а главное – не самоутверждалась.

И Ариадне тоже нравились друзья Леона и их жены. Они были, как правило, хорошо обеспечены, уверены в себе, вели здоровый образ жизни. Здесь редко встретишь алкоголика или дебошира. Таких не держат. В отличие от телевидения. В своей среде Ариадна встречала всяких: сытых и голодных, успешных и неудачников, благородных и завистливых. Почти все ходили с сальными волосами и предпочитали носить черное, чтобы не стирать часто.

Ариадна получила повышение по службе. Все знали, что ее новый муж не какой-то Ося, а международник. Номенклатура. Значит, и Ада не просто Ада, а член семьи с привилегиями.

Коллеги завидовали, но не злобились. Ариадна правильно себя вела. В самой глубине души она была доброй, как дед. Любила людей, сочувствовала каждому. Ведь каждого можно за что-то пожалеть. Даже королеву английскую.

Прибегала Мирка. Очень много жрала. И задавала вопросы. Тоже много.

– Как Ося? – интересовалась Мирка.

– Кандидатскую защитил, – отвечала Ариадна, пробуя суп. Она готовила вечером. Другого времени не было.

– Дай тарелочку, – просила Мирка.

Ариадна послушно подавала суп и ложку.

– Ты меняешь мужа-ученого на кагэбэшника? – спрашивала Мирка.

– Уже поменяла, – уточняла Ада.

– Совсем с ума сошла?

– Это почему? – не понимала Ада.

– КГБ служит власти. А всякая власть – насилие.

– Но нельзя же отменить государство и власть.

– Отменить нельзя, а держаться подальше можно.

– Сейчас не тридцать седьмой год, а семьдесят третий.

– А что изменилось? Просто они зубы не выбивают. В психушки отправляют.

– Леон никого никуда не отправляет. Он – элита. Мозги.

– Вот это и есть самое зло, – заметила Мирка.

Ариадна пробовала мясо на готовность. Ложка обжигала.

– Я вышла замуж не за функцию, а за человека. А что касается функции, то такое принято во всем мире: ЦРУ, ФБР. Так устроен миропорядок.

– Можно не соглашаться с миропорядком.

– И что изменится? – спросила Ада.

– Миропорядок изменится. Не сразу. Постепенно.

– Не представляю себе, как можно бороться с целым государством. Это все равно что поставить табуретку на пути несущегося поезда. Он ее сшибет и разнесет, и никто не заметит.

– А как же правозащитники? Даниэль, Синявский, Зверев…

– Табуретки. Больные люди.

– Это ты больная. Не можешь бороться, отойди в сторону. Хотя бы не целуйся.

– Я целуюсь не с государством, а с мужчиной.

Мирка застонала.

– Зуб болит? – участливо спросила Ариадна.

– Это я от удовольствия. Вкусно очень. Весь день на сухомятке.

– Налить еще? – спросила Ада.

– Вообще-то я наелась. Ну да ладно. Поем впрок.

Ада поставила вторую тарелку. Мирка стала есть впрок. Идейные разногласия не портили аппетит.

С бабушкой что-то случилось.

Она стояла у плиты и жарила котлеты. Вдруг ни с того ни с сего сняла с себя фартук и легла на кровать.

– Что с тобой? – удивился дед. – Ты заболела?