Выход на экраны фильма «Астерикс и Обеликс против Цезаря» в феврале 1999 года, как и следовало ожидать, обернулся триумфом. Фильм шел в восьмистах кинозалах, забронированных за несколько месяцев до начала показа, его посмотрели больше восьми миллионов зрителей во Франции и почти столько же за рубежом. Успех у публики сопровождался и похвалами, и зубовным скрежетом со стороны критики. Одни считали, что фильм «очень симпатикс», смешной, «основанный на классической культуре и лучших голливудских образцах»; другие, напротив, упрекали его в следовании комиксу: «Он не оставит у киноманов неизгладимых воспоминаний», поскольку «сколько ни сыпь миллионами с неба и сколько ни пей бочками волшебный напиток спецэффектов, если двигаться лишь в одном направлении, всё гибнет: полет мечты застывает, фантазия угасает». Самые категоричные заявили, что «Астерикс и Обеликс» не плох и не хорош — это вообще не кино, а неизвестно что такое.
Депардьё не обращал на это внимания. Он не уставал повторять, что он актер и просто делает свою работу. И точка! «Дюрас и Зиди — одно и то же, разве что первая нуднее второго» — вот и всё, что он мог сказать в свое оправдание…
Оправдываться во время работы над «Астериксом» уже приходилось, но по совершенно необычному поводу. В сентябре 1998 года словацкие газеты иронично отзывались о присутствии французской кинозвезды на востоке страны, в Косице, рядом с премьер-министром Владимиром Мечияром накануне парламентских выборов. Это присутствие должно было стать ярким фоном для противоречивой личности премьера, которого критиковали на Западе за ущемление демократии, а правозащитники сделали мишенью для своих стрел. Конечно же Депардьё не был первым: незадолго до него в Словакию наведались немецкая топ-модель Клаудиа Шиффер, итальянская актриса Клаудиа Кардинале, французы Поль Бельмондо-младший и Ююд Брассер, намеренно или невольно оказав поддержку лидеру-ультранационалисту. Но этот «парад звезд» уже начал, понятное дело, серьезно раздражать оппозиционные партии и прессу, которые решили сосредоточиться на этой теме как раз вскоре после торжественного прибытия национальной гордости французов: «Поддержал ли бы г-н Депардьё таким же образом Хайдера (австрийский популистский лидер и ксенофоб. — Б. В.) или Лукашенко?»
Не сумев получить ответ от самого Депардьё, которого ограждала от журналистов охрана Мечияра, обозреватели задались другим вопросом: в какую сумму обходятся все эти визиты? Кто их оплатил? А деньги были задействованы немалые. Помимо швейцарских золотых часов каждый почетный гость получил солидное вознаграждение (Депардьё — 45 тысяч евро), любезно предоставленное несколькими крупными предприятиями, связанными с партией власти. Эту информацию Депардьё подтвердит в нескольких интервью, признав свою досадную ошибку: «Владимир Мечияр — хуже, чем популист, это настоящий фашист, клон Ле Пена [79]. Вся беда в том, что я слишком поздно это понял. История с Мечияром — просто глупость. Огромная глупость, и я горько об этом сожалею». Но в свое оправдание он заявил, что его ввели в заблуждение советы друзей: «Вообще-то я ехал туда продавать свое вино. Когда я узнал, что мне придется встретиться с Мечияром, я спросил совета у Жака Аттали. Он сказал: “Поезжай, Мечияр вполне приличный человек”».
Эти слова не понравились Жаку Аттали, который тотчас их опроверг. Правда или ложь? Как бы то ни было, эти противоречившие друг другу версии всё же не повредили добрым отношениям между ними, существующим на протяжении многих лет. Бывший советник Франсуа Миттерана вскоре предложил Депардьё свою пьесу «Небесные врата» о последних месяцах жизни Карла V, императора Священной Римской империи, который хотел наблюдать из укрытия за собственными похоронами. На самом деле, по признанию Аттали, первый состав актеров, приглашенных в спектакль, не включал нашу кинозвезду — до того самого момента, пока, волею случая, его дочь Жюли не дала ему почитать пьесу. Депардьё-отец пришел от нее в восторг и после отстранения изначально отобранных исполнителей — Филиппа Нуаре и Жака Вебера — за семнадцать репетиционных дней разучил диалоги. «Жерару ни в чем невозможно отказать, — оправдывался Аттали. — Ему так хотелось вновь выйти на сцену, что он даже пошел на большие финансовые жертвы, приостановив на четыре месяца свою работу в кино, приносившую куда больший доход. Кроме того, он пошел на риск, согласившись на гонорар, пропорциональный сборам: нет зрителей — нет денег!»
Однако риск был основан на расчете. Пьеса, впервые сыгранная в январе 1999 года в театре «Ателье», сразу была представлена как событие года в мире театра и массмедиа. Союз кинозвезды и автора бестселлеров сыграл в этом свою роль. Но всё-таки ожидаемого триумфа не получилось. Хотя в первый месяц в театре был аншлаг, понемногу ряды зрителей начали редеть, и через три месяца после премьеры «Небесные врата» пришлось снять с репертуара. По ехидному замечанию одного критика, эта пьеса не понадобилась театру: «Что бы ни думал о себе Жак Аттали, он не Виктор Гюго и не Анри де Монтерлан. Баталии вокруг “Эрнани” [80]породили новые выразительные формы. Баталии Аттали не выходят за рамки светской хроники». Тем не менее критик был снисходителен к игре Депардьё, признавая, что его «великолепная естественность» и обаяние придают пьесе выпуклость и объем. Это мнение разделяли и другие, считая, что главное, что привлекает в спектакле, — это игра Депардьё: «Он сложен для роли Фальстафа или Гаргантюа. Великану тесно в жалкой прозе автора. Он играет вполсилы, точно лев, получивший ежедневную порцию мяса. Если приглядеться, он трогает душу простым полнокровным показом самого себя, нежностью человека с огромными ручищами и порой сумасшедшинкой во взгляде. Короче, такое впечатление, будто он томится в неволе».
Неволя? Депардьё не знал, что это такое, как не знал и бездействия. Помимо выходов на сцену в «Небесных вратах» актер выкладывался на все сто процентов: едва закончив сниматься в телефильме «Отверженные», он в марте того же года вылетел в США, чтобы сыграть в паре с Гленн Клоуз [81]в фильме «102 далматинца». Через две недели после последнего спектакля в Париже его позвали на съемки «Вателя» [82]Ролана Жоффе. Жерар не отказался бы от этой роли ни за что на свете: фильм собирались показать во внеконкурсной программе на ближайшем Каннском кинофестивале.
Май 2000 года, Лазурный Берег. Депардьё, как и обещал, прилетел за несколько часов до официальной церемонии открытия на частном самолете. С 11 часов вечера он приступил к своим обязанностям: дал интервью радио RTL, которое должно было прозвучать в утреннем выпуске новостей. Эта передача под кофе и круассаны еще не закончилась, а актер уже давал другие радиоинтервью, которые отняли у него все утро. В полдень его поджидали журналисты во Дворце фестивалей на традиционной пресс-конференции — обязательном этапе для каждого фильма-участника киносмотра. Он говорил просто и прямо о своей профессии и о переживаемых ею потрясениях: «Появляются новые технологии, но кино продолжает жить и заставляет биться сердца». Он горд тем, что находится здесь, на Круазетт, как актер и как отец семейства: «В прошлом году в Канне был мой сын (он сыграл в фильме «Пола X» Леоса Каракса. — Б. В.); в этом году — я сам; надеюсь, что в будущем году здесь будет моя дочь — почему бы нет?»
Через полтора часа он наконец смог передохнуть: в ресторане «Пальм д’Ор» при отеле «Мартинес», где Депардьё занимал апартаменты, состоялся обед в узком кругу. В меню были карпаччо из рыбы, фрикасе из сморчков и спинка ягненка, а к ним — красное вино «Шато-Сент-Маргерит» 1998 года. Сделав последний глоток, наш герой помчался в отель «Мажестик» в трехстах метрах от своего, чтобы записать интервью для вечернего выпуска новостей на телеканале «Франс-2», а вслед за ним — интервью для «Франс-3». Он отвечал на вопросы — зачастую одни и те же — с профессиональной добросовестностью и не без удовольствия. Обольститель, умеющий и любящий находиться в свету прожекторов.
